С этими словами Мессала поднялся и, сопровождаемый Друзом, присоединился к окружающей поставщика толпе.
— До меня дошли слухи, — говорил тот, доставая таблички и раскладывая на столе с самым деловым видом, — что во дворце испытывают большие неудобства из-за отсутствия желающих поставить против Мессалы. Богам, знаете ли, нужно делать жертвы; и вот я здесь. Мой цвет вы видите; приступим же к делу. Сначала соотношение, потом суммы. Что вы можете предложить?
Слушатели, похоже, растерялись от такого напора.
— Торопитесь, — сказал он. — У меня назначена встреча с консулом.
Шпора возымела действие.
— Два против одного, — выкрикнуло с полдюжины голосов.
— Что? — изумился поставщик. — Всего лишь два против одного? И вы — римляне?
— Так возьми три.
— Три, говорите вы? Но ведь я всего лишь еврейская собака! Дайте мне четыре.
— Четыре, — не выдержал насмешки какой-то мальчик.
— Пять, дайте мне пять, — немедленно выкрикнул поставщик.
Стало очень тихо.
— Консул, ваш и мой господин, ждет меня.
Бездействие становилось неловким для многих.
— Пусть будет пять, — ответил один голос.
По рядам прошел радостный шум, потом они раздались, и вышел Мессала.
— Пусть будет пять, — сказал он.
Санбалат улыбнулся и приготовился писать.
— Если цезарь умрет завтра, — сказал он, — империя не останется вдовой. Есть по крайней мере один, у кого станет духа занять его место. Дай мне шесть.
— Шесть, — ответил Мессала.
Римляне зашумели сильнее.
— Пусть будет шесть, — повторил Мессала, — шесть против одного — разница между римлянином и евреем. И получив свое, о ненавистник свинины, не мешкай. Сумму — и быстро. Консул может послать за тобой, и вдовой останешься ты.
Санбалат холодно выслушал взрыв смеха, сделал запись и показал Мессале.
— Читай, читай! — требовали все.
И Мессала прочитал:
«Гонки колесниц. Мессала из Рима, заключает пари с Санбалатом, также из Рима, что он обойдет Бен-Гура, еврея. Ставится двадцать талантов в соотношении шесть к одному против Санбалата.
Свидетели: САНБАЛАТ.»
Все замерли в немой сцене. Мессала уставился в табличку, а все остальные глаза, широко раскрывшись, глядели на него. Он чувствовал взгляды и быстро соображал. Совсем недавно он стоял на том же месте, так же собрав вокруг соотечественников. Они помнят. Если он откажется подписать, репутация героя потеряна. Но подписать он не может; у него нет сотни талантов, нет и пятой части этой суммы. Вдруг все мысли исчезли, он стоял безмолвный и бледный. Наконец пришла спасительная идея.
— Ты, еврей, — сказал он, — где твои двадцать талантов? Покажи.
Ироническая улыбка Санбалата стала еще шире.
— Вот, — ответил он, протягивая Мессале бумагу.
— Читай, читай! — зашумели вокруг.
И снова Мессала читал:
«В Антиохии Таммуза 16й день.
Податель сего, Санбалат из Рима, по первому требованию получит от меня пятьдесят талантов в монете цезаря.
— Пятьдесят талантов, пятьдесят талантов! — эхом прокатилось по изумленной толпе.
Тут на помощь кинулся Друз.
— Клянусь Геркулесом! — кричал он. — бумага лжет, и еврей — лжец. Кто, кроме цезаря, располагает пятидесятые талантами? Долой наглого белого!
Крик был гневен и гневно повторен, но Санбалат не трогался с места, и чем дольше он ждал, тем сильнее раздражала римлян его улыбка. Наконец заговорил Мессала.
— Тихо! По одному, соотечественники, по одному ради любви к древнему имени римлянина.
Передышка вернула ему ощущение превосходства.
— Ты, обрезанная собака! — продолжал он, — я дал тебе шесть против одного, не так ли?
— Да, — спокойно ответил еврей.
— Ну так дай мне назвать сумму.
— Изволь, если она не будет слишком мелкой.
— Тогда пиши пять вместо двадцати.
— Столько у тебя есть?
— Клянусь матерью Богов, я покажу тебе расписки.
— Нет, слова такого бравого римлянина довольно. Только доведи до ровного счета — я бы написал шесть.
— Пиши.
Они обменялись расписками.
Санбалат немедленно встал и осмотрелся. Улыбку сменила ухмылка. Никто лучше него не знал, с кем он имеет дело.
— Римляне, — сказал он, — ставлю пять талантов против пяти талантов, что белый победит. Я против вас всех — если вы осмелитесь.
Он снова удивил их.
— Что? — воскликнул он громче. — Так значит, завтра в цирке будут говорить, что израильский пес вошел во дворец, полный римской знати, — отрасли цезаря среди прочих — поставил против всех пять талантов, но у них не хватило смелости принять вызов?
Это было невыносимо.
— Довольно, наглец! — сказал Друз, — пиши и оставь на столе; завтра, если у тебя в самом деле окажется столько денег, чтобы бросить на ветер, я, Друз, обещаю, что твой вызов будет принят.
Санбалат снова сделал запись и, встав, сказал, невозмутимый, как прежде:
— Смотри, Друз, я оставляю тебе свой вызов. Когда он будет подписан, пошли мне в любой момент до начала гонок. Меня можно будет найти рядом с консулом над воротами Помпея. Мир тебе; мир всем вам.
Он поклонился и вышел, не обращая внимания на посылаемые вдогонку издевательства.
Несмотря на поздний час, история колоссального пари облетела весь город. Бен-Гур, ложась спать рядом с лошадьми, услышал и о ставках, и о том, что Мессала рискнул всем своим состоянием.
Никогда он не засыпал так спокойно, как в эту ночь.
ГЛАВА XIIЦирк
Цирк Антиохии, стоящий на правом берегу реки почти напротив острова, в плане ничем не отличался от других строений этого рода.
Игры были в полном смысле подарком публике, то есть вход для всех был свободный, и как ни огромно было сооружение, страх не достать места был столь велик, что еще за день до открытия игр множество народа собралось в округе, раскинув временный лагерь, напоминавший стоянку целой армии.
Ровно в полночь открыли входы, и толпа рванулась внутрь, занимая места, с которых их обладателей могло согнать только землетрясение или армия с копьями наперевес. Люди провели ночь на скамьях, там же позавтракали, и закрытие игр застало их там же и столь же жадными до зрелищ, как в самом начале.
Чистая публика, заказавшая специальные места, двинулась к цирку после первого часа утра; среди нее выделялись своими паланкинами и ливрейными слугами самые знатные и богатые.
Ко второму часу из города текла бесконечная и неисчислимая человеческая река.
Как только гномон официальных часов в цитадели указал половину второго часа, легион при всех регалиях и с развернутыми штандартами спустился с горы Сульфия; и когда замыкающая шеренга последней когорты вошла на мост, Антиохия обезлюдела совершенно — цирк не мог вместить всех, но тем не менее все отправились к цирку.
Великое сборище на берегу наблюдало отправление консула с острова на государственной барже. Встреча сановника легионом на краткий миг переместила внимание с цирка на себя.
К третьему часу публика собралась, трубы призвали к тишине, и немедленно взгляды ста тысяч зрителей обратились к сооружению, образующему восточную часть здания.
Его основание членилось посредине сводчатым проходом, именуемым воротами Помпея, над которым, на трибуне, пышно украшенной военными штандартами, торжественно восседал консул. По обе стороны ворот основание делилось на стойла, называемые карцерами, каждый из которых запирался массивными воротами на лепных колоннах. Над стойлами лежал карниз с низкой балюстрадой, за которым амфитеатром поднимались места, занятые разодетой знатью. Сооружение занимало всю ширину цирка, а по бокам его возвышались башни, помимо чисто декоративных функций несущие велариум, или пурпурный навес, натянутый между ними и затеняющий весь этот сектор, — целесообразность чего становилась тем очевиднее, чем выше поднималось солнце.
Описанное строение, между прочим, может весьма облегчить читателю понимание остального внутреннего устройства цирка. Ему достаточно представить себя сидящим вместе с консулом на трибуне, лицом на запад, где все оказывается у него на виду.
Посмотрев направо или налево, он увидит главные входы, очень просторные и охраняемые башнями и воротами.
Прямо под ним находится арена — площадка определенных размеров, посыпанная мелким белым песком. Там пройдут все испытания, кроме состязаний в беге.
Дальше на запад стоит мраморный пьедестал, несущий три конических колонны из серого камня, покрытые обильной резьбой. Многие глаза будут устремлены на эти колонны, ибо это первый пункт, обозначающий начало и конец состязаний колесниц. За пьедесталом, оставляя проход и пространство для алтаря, тянется стена десяти-двенадцати футов толщиной и пяти-шести высотой, простирающаяся ровно на две сотни ярдов, или один олимпийский стадий. У дальнего, или западного конца стены находится еще один пьедестал с колоннами, обозначающий второй пункт.
Колесницы выйдут на старт справа от первого пункта и будут двигаться, оставляя стену слева от себя. Таким образом, начальная и конечная точки находятся как раз напротив консульской трибуны, что делает его место самым удобным в цирке.
Теперь, если читатель, который по-прежнему предполагается сидящим над воротами Помпея, поднимет взгляд от наземной планировки, первым, что привлечет его внимание, будет обозначение внешней границы беговой дорожки — массивная гладкая стена пятнадцати-двадцати футов высотой с такой же балюстрадой, как над карцерами, или стойлами на востоке. Этот балкон прерывается в трех местах, чтобы обеспечить проходы — два на севере и один на западе; последний богато украшен и называется Триумфальной аркой, потому что по завершении игр через него выходят победители, увенчанные и сопровождаемые эскортом.
На западе балкон полукольцом охватывает конец дорожки, и над ним надстроены две галереи.