– Виолка, у меня лошадь пропала!
Тогда она приносила Доллара на берег По, поднимала над бурной рекой и говорила:
– О Нивазея, ради черных глаз этого дитяти, ради его цыганской крови, где же лошадь? Ребенок чист, чист как солнце, как вода, луна и свежее молоко. Скажи мне, Нивазея, ради черных глаз моего сына, где же лошадь?
Не успевали еще сгуститься сумерки, как животное возвращалось домой или хозяин находил его на дороге.
А вот о чем не знала даже мать, так это о том, что Доллар мог слышать голоса умерших. Уже в возрасте пяти лет мальчик приходил на кладбище, ждал, пока разойдутся посетители, а потом садился между могил и слушал, как души разговаривают друг с другом. К нему они никогда не обращались и вообще, казалось, не замечали его присутствия. Но как-то раз, под вечер, душа маленькой девочки заговорила с Долларом. Ее звали Сюзанна, и она рассказала, что умерла раньше, чем он сам появился на свет. С того дня мальчик стал регулярно навещать ее.
– Сюзанна, как твои дела? Холодно там, внизу? – спрашивал он.
– Когда идет дождь, вода капает мне в глаза, но это не страшно, все равно мы больше не чувствуем ни холода, ни жары. Но я скучаю по солнцу.
– А есть тебе не хочется?
– Нет, никогда. А ты что жуешь?
– Я набрал ежевики.
– Ах, как вкусно, наверное! Расскажи, на что она похожа?
– Похожа… ну, на ежевику. Вот, попробуй.
Доллар сжимал кулачок и выдавливал сок из ягод на землю. Сюзанна смеялась, хоть уже и не могла почувствовать сладкий вкус. Однако не все мертвые были похожи на нее. Иногда над кладбищем пролетала душа одной сумасшедшей. Ветки деревьев внезапно пригибались, поднимался такой сильный ветер, что наклонял огромные кипарисы чуть не до земли и вздымал в воздух опавшие тополиные листья, цветы, щепки, семена с полей.
– Почему она так кричит? – спрашивал Доллар.
– Это Вирджиния зовет своего умершего ребенка. Она покончила с собой в день похорон и с тех пор ищет его.
Когда душа Вирджинии пролетала рядом, ее крики смешивались с раскатами грома и завываниями ветра, что всякий раз следовали за ней по пятам.
– Как же я ненавижу дождь! Чувствуешь, как он царапает кожу! Все цветы завяли, и мой малыш плачет… Где же он теперь? Вы слышите его?.. Он голоден, хочет моего молока… Где он? Где? Где?..
Наконец, этот ужасный голос исчезал вдали. Ветер стихал, деревья снова становились неподвижны. Доллар молчал, пытаясь унять дрожь в коленках. Потом он звал Сюзанну, ведь с ней было не так страшно, но подруга не отвечала, может, она засыпала. Тогда он смотрел ввысь: небо снова прояснялось. И вдруг множество бабочек падало к его ногам, и их крылышки накрывали могилы разноцветным одеялом.
С тех пор как Виолка вышла замуж за Джакомо, она полностью оборвала связи со своими родными: несмотря на то что цыгане подстроились под местный уклад, многие по-прежнему были против смешанных браков.
– Если выйдешь замуж за гадже, наша дверь будет закрыта и для тебя, и для твоих детей, – предупредил ее отец.
Так и случилось, и даже рождение Доллара не способствовало примирению.
Любовь, что связывала Виолку и Джакомо, помогала ей пережить разрыв с семьей. Однако от цыганских обычаев женщина отказываться не собиралась, несмотря на то что именно они в итоге привели к сложностям в семейной жизни. Джакомо разрешал ей наряжаться в свои странные одежды, но запретил заниматься предсказаниями, так что Виолка скрепя сердце убрала карты Таро в шкатулку и спрятала ее в глубине шкафа.
Воспитание Доллара стало еще одним камнем преткновения. Если Казадио настаивали на послушании и дисциплине, то цыганка хотела, чтобы сын рос свободным и уверенным в себе. Уже в пять лет она разрешала мальчику гулять по окрестностям до позднего вечера, а как только Доллар научился держаться на воде, отпускала его одного плавать в По.
– Ему же всего шесть лет! Хочешь, чтобы он утонул? – укорял ее Джакомо.
– Ничего с ним не случится. Я учу его быть свободным и смелым.
Когда настал момент отправить ребенка в школу, Виолка попыталась воспротивиться.
– Зачем это? Чтобы стать мужчиной, нужно учиться совсем другим вещам.
– Доллар пойдет в школу, как всякий нормальный человек, и точка, – настоял Джакомо.
В тот раз победа осталась за ним. Мелкие ссоры не нарушили взаимопонимания между супругами, но даже любовь не могла победить глубокую печаль, что пустила корни в душе Джакомо еще до его появления на свет. Не помогли ни отвары жены, ни ее преданность, ни обожание сына. Настал день, когда даже идея строительства нового ковчега больше не вдохновляла его. Джакомо проводил целые дни запершись дома и не говоря ни слова. Он перестал работать, потом есть, а наконец, и жить.
Иногда Виолка резко просыпалась по ночам и видела, как муж стоит рядом с кроватью: весь бледный, голубые глаза широко раскрыты.
– Господи! Что ты там делаешь? – испуганно спрашивала она.
– Пойду повешусь на дереве в саду, так хоть ты будешь свободна.
– Да что ты такое говоришь! Ну-ка, возвращайся в постель, а то воспаление легких подхватишь, – уговаривала его жена.
Джакомо лишь пожимал плечами, а затем заворачивался в плащ и уходил, быстро исчезая в тумане. На дамбе вдоль берега По ему встречались ловцы осетров. Они собирались еще затемно, везя в своих тележках огромные рыболовные сети. В длину эти сети доходили аж до восьмидесяти метров, и погрузить их в лодку было непросто. Джакомо смотрел, как рыбаки отчаливают от берега и гребут к середине реки, пока не скроются в темноте. Если им удастся поймать крупную рыбу, понадобится объединить силы, чтобы затащить ее в лодку, ведь иные осетры весят больше двух центнеров.
Стоя на берегу, Джакомо продолжал смотреть вдаль, на воду, но в темноте и тумане ничего не мог различить. Он только слышал голоса рыбаков и плеск, который раздавался, когда они забрасывали в реку сети. Если им повезет, то осетр попадется, и рыболовы поделят заработок между собой. С продажи всего одной крупной рыбы можно кормить семью в течение нескольких недель.
Джакомо возвращался домой, когда начинало светать. Он потихоньку ложился в кровать, стараясь не разбудить жену, а потом часами смотрел в потолок. Пятна от сырости расползались по побелке, будто зловещие цветы, пока бледный солнечный свет не начинал пробиваться сквозь ставни. Джакомо думал об осетрах, которые могут дожить до ста лет. Что же они делают все это время? Сто лет! А он не представляет, как прожить еще один день.
Даже присутствие сына не скрашивало его существование. Джакомо раздражало, что тот вечно крутится рядом, а постоянная болтовня была просто невыносима.
– Замолчи! А то я язык тебе отрежу и заставлю съесть! – прикрикивал он порой на мальчика.
Потом сразу же жалел о вспышке гнева, смотрел на внезапно онемевшего сына, брал его на руки и прижимал к себе изо всех сил.
– Это только я сам виноват, – говорил он, а потом вел мальчика прогуляться по берегу реки.
Они шли рядом, не говоря ни слова: одинаковая неуверенная походка, взгляд устремлен под ноги, словно в поисках каких-нибудь спрятанных сокровищ. Отец и сын спускались с дамбы, через кусты ежевики и бузины, потом пересекали тополиную рощу и доходили до поймы, зимой покрывавшейся коркой льда. Доллар завороженно разглядывал блестящую поверхность, в которую тут и там вмерзли разные мелочи: кленовый лист, колосок пшеницы, мертвая рыбка.
– Пап, а где рыбы спят?
– Не знаю. Может, они и не спят. Может, они никогда не устают.
Сам же Джакомо, напротив, слишком устал, чтобы продолжать жить, и несколько дней спустя повесился, но не на дереве в саду, как не раз грозился до этого, а на балке под потолком спальни. Когда его нашли, он еще раскачивался. Тело сняли и положили на дубовый кухонный стол. Виолка настояла на том, чтобы самой подготовить его к погребению. Она выгнала всех из кухни и закрыла дверь. Цыганка омыла мужа, потом надела на него свадебный костюм из темного сукна, стараясь убрать с шеи следы последней схватки с жизнью, а с лица – выражение вечного уныния, что не смогла стереть даже смерть. Родные в соседней комнате слышали, как она всхлипывает, клянет судьбу, шепчет супругу слова любви, а потом корит за то, что оставил ее растить ребенка в одиночестве.
– А где же Доллар? – спросила вдруг свекровь.
Они были так убиты горем, что совсем забыли про мальчика. Его искали по всему дому, долго звали, но совершенно безрезультатно. Когда Виолка открыла дверь, перепуганные свекор и свекровь сообщили ей, что Доллар пропал. Цыганка сосредоточилась, пытаясь отыскать сына среди собственных мыслей, а потом уверенно направилась на кладбище.
Доллар сидел на могиле маленькой девочки, опустив плечи и понурив голову. Виолке на мгновение показалось, что он стал меньше, будто съежился, и походил на маленького старика.
– Что ты там делаешь? Ты всех напугал, – упрекнула его она.
Доллар поднял голову. Глаза у него покраснели, и он выглядел очень испуганным. Виолка опустилась на колени и обняла мальчика, не говоря больше ни слова.
Родные собрались на бдение вокруг Джакомо и долго смотрели на печальное выражение лица, что он сохранил и после смерти. Они все еще прощались с ним, когда на колокольне пробило три часа.
– Наверное, лучше немного поспать. Нас ждет тяжелый день, – предложила Виолка.
Одну за другой погасили масляные лампы, оставив только четыре большие свечи по углам стола, на котором лежал Джакомо, после чего все отправились в постель.
Через несколько минут дверь кухни скрипнула. Доллар заглянул внутрь и, убедившись, что там никого нет, подошел к отцу.
Он коснулся его лица, пугающего и прекрасного, потом провел рукой под носом, чтобы удостовериться, что тот не дышит. Внезапно мальчику показалось, что глаза Джакомо двигаются, следя за движениями сына в полумраке. Он резко отпрыгнул и стал наблюдать за отцом с безопасного расстояния. Со всей возможной осторожностью Доллар сделал шаг вправо, потом влево. Он подождал несколько секунд, но в итоге любопытство пересилило, и мальчик потихоньку, сантиметр за сантиметром, снова подошел к столу. Он готов был поклясться, что отец улыбнулся. Осмелев, Доллар подошел еще ближе.