ывал жене, как фантазии Джакомо довели того до самоубийства, а свекровь в свое время напугала до смерти, описывая кошмарное пророчество, которое открыли ей карты. Ужасно взволнованная, Доменика поведала обо всем священнику во время исповеди. Тот сказал ей не слушать никакие пророчества, подчеркнув, что верить гадалкам – большой грех. Доменика, однако, не собиралась рисковать. По мере того как дети росли, она внимательно следила за тем, чтобы те не предавались странным мечтам и не становились жертвой легкомысленных влюбленностей. С семью отпрысками ей это удалось без проблем, но вот Акилле с его проклятой одержимостью математикой лишил Доменику сна.
Доллар тоже пытался убедить первенца оставить эту необузданную, а потому опасную страсть.
– Ты прямо как твой дед Джакомо! Займись-ка лучше лошадьми: надо их почистить и принести зерна. А твоими странными идеями сыт не будешь, – твердил он сыну.
Но жажда знаний в юноше не имела границ, и никакие удары метлой или отеческие наставления не могли отвратить его от учебы.
Тем утром в апреле 1847 года небо над Ченто было ясным, и зимние морозы уже давно сменились теплой весной. Дойдя до главной площади, Акилле увидел группу людей, сгрудившихся около церкви, и из любопытства подошел поближе. Со ступенек лестницы вещал проповедник – молодой мужчина с густой бородой, длинными черными как смоль волосами и сияющим взглядом. На нем была красная рубашка, на груди висел большой крест.
– Кто это? – спросил Акилле у старика, стоявшего рядом.
– Уго Басси. Он варнавит[3], а кроме того, славный воин.
– Если он священник, то почему не в сутане?
– Он же не простой священник. Смотри внимательно, сынок, однажды будешь детям рассказывать, как видел героя. Никто не умеет так воспламенить душу, как он.
Старик поведал, что говорят, будто Уго Басси принял обет из-за несчастной любви, но его истинное призвание – борьба за освобождение Италии от австрийского господства. Также он рассказал, что Уго мечтает о новой, объединенной и независимой стране, а его проповеди настолько убедительны, что прославили священника по всему полуострову. Нередко, однако, эти выступления вызывают недовольство церковных властей из-за их патриотической направленности и призывов к общественной борьбе.
Привлеченный горячей речью варнавита, Акилле остановился послушать. Уго Басси призывал народ восстать против иностранного владычества:
– Господь не зря сказал нам: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Неужели эти Божьи слова, что дали силы стольким евангельским апостолам и мученикам, не могут вдохновить новых героев на праведное дело?
Когда варнавит закончил проповедь, Акилле Казадио подошел к нему.
– Святой отец, я готов. Я хочу пойти с вами и бороться за нашу Родину.
Уго Басси с сомнением оглядел юношу.
– Сколько тебе лет? Нужно стать мужчиной, чтобы иметь право рисковать собственной жизнью.
– Мне двадцать один, – соврал Акилле.
В тот же день он написал родителям письмо, в котором сообщал, что отправился сражаться за независимость Италии.
Когда Доллар развернул послание, ему пришлось сесть, чтобы оправиться от удара. Затем он удрученно покачал головой:
– Права была мама. У нас, Казадио, безумие в крови, потому и постигла беда моего восторженного сына…
До крайности обеспокоенный, Доллар поспешил к матери, чтобы попросить ее погадать на картах.
Виолке к тому времени исполнилось семьдесят лет, но у нее не было ни единого седого волоса и ни одной морщины. Из-за катаракты, однако, она почти ничего не видела. Узнав о письме Акилле, цыганка вытащила колоду Таро и перемешала ее. Она начала раскладывать карты, поднося каждую вплотную к носу, чтобы различить изображение. Поначалу Виолка была взволнована, но постепенно ее лицо прояснилось. Раскрыв последнюю карту, она улыбнулась.
– Не переживай, сын твой вернется домой целым и невредимым.
– Вы уверены, мама?
Цыганка снова перемешала колоду и дала Доллару выбрать карты. Она снова поднесла каждую к больным глазам – так близко, словно принюхивалась.
– Смерть тут есть, не стану это скрывать… Но смотри: вот Ангел, это символ воскрешения.
– Мама! На что мне сдалось воскрешение? Я хочу, чтобы Акилле вернулся живым, и тогда отшлепаю его так сильно, чтобы все проклятые фантазии повылетали из головы.
– Говорю тебе, Акилле вернется. Вот, видишь? Это Отшельник. Твой сын рядом с достойным человеком.
На карте, согласно традиции, был изображен святой Антоний Великий с фонарем и крестом в руках, а рядом с ним была нарисована свинья. Виолка вздохнула.
– Это, должно быть, священник. Огонь в его руках укажет Акилле путь, а рядом с ним почему-то свинья.
– При чем тут свинья?!
– И правда, при чем тут свинья? – задумчиво протянула Виолка.
Ей подумалось, что она слишком стара для предсказаний, ум уже не так остер, как раньше. Цыганка перевернула последнюю карту и увидела Ангела в прямом положении.
– Звучат трубы, и мертвые восстают из могил!
– Снова вы про это воскрешение! Иногда мертвецы с нами разговаривают, это правда, но я еще ни разу не видел, чтобы кто-то восстал из могилы.
– Говорю тебе, Акилле вернется. Пройдет много лет, но однажды мы снова увидим его.
– А свинья?
– Да уж, свинья… – пробормотала Виолка, по-прежнему пребывая в растерянности.
В течение следующих двух лет Акилле Казадио обошел всю Италию вдоль и поперек, следуя за священником-революционером. Единственным, что поддерживало его связь с семьей, были письма, которые он время от времени отправлял в Стеллату, чтобы успокоить родителей. Пару раз он был ранен, но, к счастью, совсем легко. Юноша быстро убедился, что война – это не только героизм, трехцветные флаги и доблестные подвиги, но и страх, загнивающие раны, одиночество. Война – это холод и голод, крики раненых, безумие в глазах умирающих.
Акилле было ужасно тяжело выносить хаос, теперь постоянно царивший в его жизни, но он мужественно терпел неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие ориентиров и порядка. Он старался сосредоточиться на четком выполнении повседневных дел: это давало ему ощущение, будто он все еще может управлять собственной жизнью. Например, юноша всегда застегивал мундир снизу вверх, очень аккуратно, не пропуская ни одной пуговицы. Однажды, возвращаясь с битвы, на которой погибло немало его друзей, Акилле заметил, что, завязывая шнурки на ботинках, случайно пропустил один крючок и пропустил тесемку в следующие два раза подряд. Он тут же уверился в том, что именно это спасло ему жизнь, и потом всегда завязывал шнурки только таким образом.
Когда Акилле было нечем заняться – несмотря на войну, случалось это нередко, – он повторял в уме математические формулы или теоремы, и эти мысли отзывались в его сердце мучительной ностальгией, будто воспоминание о давно ушедшей любви. В письмах, однако, он мало рассказывал о себе. Вместо этого юноша подробно описывал сражения, героические поступки, свидетелем которых становился, а чаще всего воспевал мужество и щедрость Уго Басси. В конце 1848 года он писал родным:
27 октября, во время атаки в Местре, я был рядом с ним. Падре Басси укреплял боевой дух солдат, оставаясь вместе с ними и размахивая трехцветным флагом. Весь ноябрь он помогал нам, ухаживая за ранеными и вдохновляя на продолжение борьбы. Наконец, мы достигли Равенны, откуда я вам сейчас и пишу. Вчера вечером падре Басси произнес речь у могилы Данте, призывая нас сражаться с врагом со всей яростью и страстью.
Пока Доллар читал это письмо, Доменика то и дело осеняла себя крестным знамением, в ужасе от мысли обо всех опасностях, которым подвергается их сын.
– Да не оставит его Мадонна своей милостью, – молилась она.
Доллар же не переставал проклинать манию семьи Казадио следовать за химерами и несбыточными мечтами.
– Всегда больше всех достается беднякам. Господа-то точно не пойдут на смерть за безумные идеи! – злился он.
Когда становилось совсем тяжело, Доллар вспоминал о том, как мать прочитала по картам, что Акилле вернется. Может, она и права. Кроме того, если бы сын умер, он наверняка смог бы поговорить с ним, как случалось в детстве с душами на кладбище. Но от Акилле не слышно было ни единого вздоха. «Это хороший знак», – говорил себе Доллар.
Несмотря на то что 1 января 1849 года папа Пий IX объявил, что отлучает от церкви всякого, кто посмеет «запятнать себя любыми действиями, направленными против верховной власти папы римского», Уго Басси продолжил революционную борьбу, и Акилле по-прежнему был рядом с ним.
В апреле 1849 года, когда варнавит присоединился в Рьети к Джузеппе Гарибальди, став капелланом его легиона, родители получили от Акилле такие строки:
27 апреля мы прибыли в Рим, но тем же вечером, опасаясь вражеского наступления, были вынуждены снова отправиться в путь. Вы не представляете, со сколькими опасностями нам пришлось столкнуться, но каждый раз Гарибальди находил способ спасти нас. Я представлял себе его более высоким и крепким. На самом же деле он довольно небольшого роста, но его фигура на красивом белом коне все равно выглядит очень внушительно. Все женщины, богатые и бедные, падают к его ногам. Его жене Аните приходится потрудиться, чтобы держать их всех в узде.
Покинув Рим, гарибальдийцы пересекли Лацио, Тоскану и Марке, преследуемые четырьмя армиями: французской, испанской, австрийской и Королевства обеих Сицилий. 31 июля войска достигли Сан-Марино, считавшегося иностранной территорией.
Мундиры добровольцев были изодраны в клочья, солдаты давно голодали, и боевой дух опустился до нуля. Анита, несмотря на то что была на пятом месяце беременности и измучена малярийной лихорадкой, всегда ехала на коне рядом с мужем, причем не в боковом седле, каким обычно пользовались женщины, а как настоящий солдат. В те дни, однако, ей становилось хуже день ото дня.