– Пойдем, Доллар. Давай так его и повезем, – вмешалась Доменика. – Будем помнить Акилле, каким он был при жизни.
Дома остальные сыновья помогли Доллару выгрузить гроб из повозки. Виолка, окаменев, молча смотрела на печальное зрелище. «Лучше умереть, чем пережить такую утрату», – думала она. А ведь карты говорили, что внук вернется живым. Неужели она ошиблась?
Вонь была такой сильной, что гроб решили не вносить в дом для прощания, а оставить во дворе.
Наступила ночь, и супругам ничего не оставалось, кроме как удалиться к себе в спальню. Доменика провела долгие часы, всхлипывая в темноте. Доллар молча смотрел в потолок и вспоминал, как ребенком сумел поговорить с мертвым отцом, когда тот повесился. Тогда странный разговор облегчил его горе, ведь постепенно они смогли шутить, обсуждать сладкие блинчики, и странных соседей, и рыб из По, которые никогда не спят… С этой мыслью он поднялся с кровати.
– Куда ты? – спросила обеспокоенная Доменика.
– Скоро вернусь.
Доллар спустился по лестнице, пересек двор и подошел к гробу.
– Акилле! Акилле, слышишь меня? Это папа…
Затаив дыхание, он ждал ответа. Тишина.
Доллар погладил доски в том месте, где должно было находиться лицо юноши.
– Сынок, это я… Пожалуйста, ответь…
Он подождал еще немного. От волнения сердце гулко билось, кровь стучала в висках. Снова тишина. Доллар задумался. Да, он уже много лет не говорил с мертвецами, но дар у него был, и такие вещи не проходят, это же не насморк. Неужели уникальная способность не вернется в такой момент? Может, Господь решил наказать его. Он представил себе умирающего Иисуса на Голгофе, который смотрит на небо и вопрошает: «Отец, для чего ты меня оставил?» Доллар почувствовал себя словно Христос, распятый на кресте: совершенно одиноким, всеми забытым.
– Акилле, умоляю тебя, скажи что-нибудь. Мне нужно услышать твой голос. Хотя бы одно слово… Не оставляй меня в таком отчаянии.
Стояла липкая жара, запах от гроба исходил совершенно невыносимый. Доллар ощутил страшную обиду и на Господа, и на собственную жизнь.
– Ну ладно! – разозлился он. – Если ты решил, что не хочешь со мной разговаривать, то я хотя бы взгляну тебе в лицо в последний раз. Посмотрим, хватит ли у тебя тогда наглости не ответить мне!
Доллар сбегал в сарай с инструментами и принес масляную лампу, молоток и лом. Он принялся один за другим вытаскивать гвозди, вбитые в крышку гроба, с трудом сдерживая нарастающее волнение. Вынув последний гвоздь, Доллар поднял крышку и поднес лампу ближе. То, что он увидел, заставило его широко раскрыть глаза, а потом отпрыгнуть с возгласом крайнего удивления.
Доллар снова приблизил лампу, чтобы разглядеть лучше, и без сил опустился на землю рядом с гробом. Он закрыл лицо руками и заплакал. Однако рыдания постепенно перешли в нерешительные смешки, потом в нервное хихиканье и наконец во взрыв хохота, который разнесся по всему двору, а затем и по всему дому, долетев до спальни Доменики.
Женщина подскочила на постели. Она не понимала, плачет или смеется ее муж, но сразу догадалась о том, что он натворил. Доменика, как была – в ночной рубашке и босиком, – кинулась вниз, пробежала через двор и обнаружила, что муж сидит на земле и заливается смехом.
– Доллар… Чего ты хохочешь, с ума сошел?
– Я чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было.
– Побойся Бога! Закрой скорее гроб.
– Свинья! Вот что мать увидела в картах! – выдавил Доллар, рыдая от смеха.
– Да ты совсем рассудка лишился?
– Свинья, Доменика… Господи, мы собирались устроить похороны свиньи!
Острый запах уксуса. Яркий свет слепит газа. Смотреть больно, но постепенно удается различить окно, белый столик с масляной лампой и Евангелие.
К нему наклоняется лицо девушки: белоснежная кожа, маленький рот. У нее зеленые глаза, светлые брови и ресницы.
– Не двигайтесь, вы еще очень слабы, – шепчет она.
Он чувствует ее запах – запах чистоты, апельсинов и мыла. И видит, что на девушке платок и серое платье послушницы.
– Где я? – спрашивает он.
– В монастыре Делла-Визитационе. Вас сюда тайно принесли могильщики. Это настоящее чудо, что вы остались в живых.
Акилле начал вспоминать: завязанные глаза, мольбы Фабрицио, приказ стрелять. А потом темнота.
– Вы были весь в крови, но ранены только в руки и ноги. Видимо, даже в австрийцах проснулась жалость, когда пришлось стрелять в двух молодых ребят. Кто-то из солдат прицелился в стену, другие – в не жизненно важные части тела. Но юноша, который был с вами, все равно умер. Он упал на вас сверху и перепачкал своей кровью. Видимо, еще и это помогло вам спастись.
– Но как же осмотр врача? Ведь они всегда проверяют…
– Наверное, ваше сердце билось так тихо, что даже врач его не услышал, – пожала плечами девушка. – А может, он решил дать вам шанс на спасение, кто знает. Вас уже положили в гроб, чтобы отдать родным. Не пугайтесь, но даже крышку заколотили. И вдруг один из гробовщиков услышал стон – так вас и спасли. Они принесли вас сюда, в безопасное место, но к тому моменту вы потеряли много крови. Неделю вы находились между жизнью и смертью. Знаете, как вас прозвали сестры? «Лазарь»! – послушница захихикала, демонстрируя аккуратные зубки и ямочки на щеках. – Меня зовут Анджелика, – сообщила она. – Здесь в монастыре одни монахини, а поскольку только я еще не приняла обет, то мне и поручили ухаживать за вами.
– Передайте матери настоятельнице, что я ей очень благодарен и покину монастырь, как только смогу.
– Пока думайте о том, чтобы поправиться.
– У меня очень болит левая рука, от кисти и выше ее просто пронизывает болью…
Девушка положила руку ему на плечо.
– Акилле… Вас зовут Акилле, верно? Этой руки у вас больше нет. Врачу пришлось ампутировать ее ниже локтя. Но по крайней мере вы живы, да и рука, к счастью, была левая.
Без руки ему уже не сражаться за революцию. Такой была первая мысль Акилле, и она ужасно расстроила его.
– Родители наверняка думают, что я погиб. Вы их известили?
– Нет. Пока вы не покинете монастырь, никто не должен знать, что вы живы. Такое условие поставила мать настоятельница, когда согласилась принять вас. Могу представить, как это ужасно для вашей семьи, но это необходимо для безопасности сестер.
– А гроб… Как же его отдали родным?
– Внутрь положили свинью. У гробовщика как раз умерла одна, довольно маленькая, и она туда поместилась.
Акилле прожил под крышей монастыря два месяца. Поначалу Анджелика проводила много времени у его изголовья, но, когда он пошел на поправку, ее посещения стали намного реже. Теперь девушка приходила к нему в келью, только чтобы принести еду, перестелить постель и забрать грязное белье.
Однако и во время таких коротких встреч они успевали немного поболтать. Анджелика отличалась живым, веселым характером, что очень нравилось Акилле. С ее приходом келья наполнялась приятным ароматом чистоты, который он заметил с первого дня. К тому же послушница была единственным человеком, с которым он мог поговорить.
Когда Акилле начал вставать с постели, настоятельница передала ему листок с указанием часов, в которые ему разрешалось прогуляться по внутреннему дворику или заглянуть в сад, не беспокоя монахинь.
Тем временем наступила осень. Акилле проводил время в прогулках между кустами роз или в тени ветвей буков, наблюдая, как день ото дня желтеют листья. Воздух был прохладным, а тишина вокруг – пропитана бесконечным спокойствием и в то же время легкостью.
Монахинь он слышал, только когда они пели церковные гимны в отведенные для этого часы. Все остальное время вокруг раздавалось только чириканье воробьев да голоса крестьян, работавших в поле по другую сторону высокой каменной стены.
Окруженный спокойствием, Акилле, казалось, первый раз в жизни получил возможность задуматься о совершенстве природы: он с удовольствием наблюдал, как капля скользит по листу дерева, как улитка оставляет за собой влажный след, как розовый бутон раскрывается вопреки первым заморозкам. Иногда он вспоминал о своих соратниках и о тяготах, что выпали на их долю. Тогда юноше становилось стыдно, что он целыми днями прохлаждается здесь, ничего не делая, пока другие рискуют жизнью. Он чувствовал себя виноватым даже за то, что не погиб.
Через некоторое время Акилле почувствовал себя намного лучше, но начал мучиться от скуки и попросил у матери настоятельницы разрешения пользоваться монастырской библиотекой. Он думал, что там содержатся только религиозные тексты, сборники молитв и жизнеописания святых, однако, к своему удивлению, обнаружил также книги по естественным наукам, анатомии и физике. Юноша унес их в свою келью и проглотил одну за другой, чувствуя возбуждение, какого не испытывал с тех времен, когда отыскал труды Галилео Галилея в коробке с запрещенными публикациями.
Как-то раз он сидел погрузившись в чтение, когда в комнату вошла Анджелика со сменой чистой одежды: рясой и остальными предметами белья, принадлежавшими какому-то монаху, – это было лучшее, что сестры смогли подыскать для него.
– Что вы читаете?
– Исаака Ньютона, это ученый.
– Покажите-ка… «Математические начала натуральной философии». Это где он пишет о теории приливов и расчете равноденствий?
– Да… А вы откуда знаете?
– Я читала эту книгу. Мне разрешают учиться: когда я приму обет, буду преподавать.
– Я и не знал, что такое чтение подходит для монахинь.
– Почему?
– Наука всегда противостояла религии. Вспомните Галилея.
– Но научные открытия вовсе не отрицают существование Бога. В математике содержится такая красота и совершенство, что она может только подтвердить божественное происхождение мира.
Восхищенный, Акилле не знал, что ответить, и опустил глаза в книгу. В этот момент Анджелика заметила яблоко, упавшее на пол, и резко наклонилась, чтобы поднять его. От быстрого движения платок соскользнул у нее с головы. Девушка поднялась, надеясь, что Акилле ничего не заметил, но он, напротив, не мог отвести от нее глаз. Без монашеского головного убора Анджелика казалась совершенно другой. Волосы цвета меди мягкими волнами обрамляли белоснежное лицо.