Глаза её полыхнули вновь чёрным огнём, затем вспыхнули солнцем и она воскликнула:
— Скоро, очень скоро я подчиню себе всё земное невежество и тогда... Пусть только попробуют сунуться ко мне те, которые ищут меня во Вселенной! Я двину на них полчища подвластной мне глупости. О, направленная косность! Она способна пожрать собственное дитя.
Явлёна расхохоталась хмельно, как пьяный барин. А потом призналась Шайтану:
— Вот видишь, тебе я могу сказать всё. Этим ты для меня и хорош: всё понимаешь, но ничего, никому не сумеешь разболтать. Могу доверить тебе ещё большее. Последнее моё открытие позволило мне бывать среди моих преследователей! — При этом она уставила палец в небо. — Знать их помыслы, определять место в пространстве. И они, — опять расхохоталась она, — они посмели со мною спорить! Хочешь, — вдруг спросила Шайтана Явлеёна, — я теперь же, сейчас перенесу сюда, — указала она на помост, — их полное подобие? Хочешь? — повторила она и стала пояснять. — Только тебе не услыхать их голосов. Они говорят на столь высоком охвате звука, которого земной слух не достигает. Да и не вынесли бы земные нервы этих звуков. Но хватит с тебя и увиденного. Только — ни гугу! Иначе — беда! Поток зримого способен захватить волны твоего голоса и вместе с тобою унести в простор Вселенной!
Тут бы, на Шайтановом месте, кто угодно закаменел. Явлёна же тронула рукой богатое своё ожерелье, побежала кончиками пальцев по его камушкам... Как бы в ответ по белому настилу заплясали радужным многоцветьем быстрые искорки. Когда же огневые брызги принялись свой перепляс замедлять, Санька узрела, как над всем простором лобного места взялись образовываться из ничего какие-то сусеки, что ли, сундуки ли высокие. Они имели наклонные крышки, усыпанные сплошь опять же огоньками да ещё кнопками разными, в добрый ноготь величиной...
Скоро предстала перед тайно глядящей Санькою не то лавка торговая какая, не то контора. Она была обустроена вкруговую этими самыми кнопчатыми сусеками по всему белому настилу.
Как раз против Саньки хорошо так пришёлся проём между надстроек: вся серёдка конторы оказалась видна. И на той на серёдке теперь не было никакой Андроны-Явлёны, никакого Шайтана. Так, вроде туман какой-то витал над тем местом и всё. И больше ничего! Зато стояли там и бегали через туман напрямки те самые оборотни, один из которых прошлой ночью уманил на проклятое болото сонного Никитка. Только теперь оборотни не показались Саньке столь страшными. То, что в ночной темноте было принято за беспёрую, мокрую кожу огромного птенца, при свете косматых лун оказалось хотя и странной, но очень даже допустимой одёжкою. Под просторным её покроем без труда угадывались подвижные, приземистые тела с большущими ступнями в мягкой обутке. Голыми при такой одежде оставались только совсем бесцветные, длиннопалые руки, да головы, круглые, как шапошный болван, и, точно как он же, безволосые.
На месте наших скул головы те пошевеливали какими-то тонкими, жаберными решётками. Может, они дышали через них, а может, слушали друг дружку таким способом, поскольку ни носа человеческого, ни ушей на тех головах не было. Вот рот, хотя и полностью безгубый, находился на своём месте. И глаза тоже находились во лбу. Прорезью своей такие же точно, как наши, они не имели ни ресниц, ни бровей. А изнутри были заполнены тем же самым дьявольским огнём, который только что полыхал за прозрачными заставками в очах Явлёны.
Всё это живое скопление огненноглазых оборотней судило о чёмто явно спорном Оно размахивало длиннопалыми, белёсыми руками, разевало наперебой безгубые рты. Жабры ходили ходуном... Один неспокойный больше остальных носился через контору, почти перед каждым лысым останавливался особо, распахивал рот широкой трубой, пылал глазами и опять схватывался носиться по настилу.
Но скоро он, знать, выбился из сил доказывать свою линию, прошёл до края площадки и чёрт его определил как раз в том проёме, куда заглядывала Санька. Повёрнутый к недовольной девчонке спиною, оборотень как бы привалился к невидимой стене, восходящей, знать, от самой кромки настила.
Саньке захотелось убедиться, на самом ли деле круговая площадка огорожена каким-то пределом? Она осторожно потянулась из-за куста. Но рука её не ощутила никакой огородки, случайно пальцы её прошли сквозь ногу спорщика, точно сквозь сгусток неощупного пара.
Перед нею действительно была одна только видимость. Однако спорщика будто бы кто ужалил за ногу. Он быстро обернулся и зелбными, огневыми глазами уставился прямёхонько на тот куст, за который успела отпрянуть Санька.
Похоже, что оборотень не поверил увиденному. Он ровно так же, как делает в таком случае человек, попытался протереть глаза. Но и на этот раз не доверил им. Потому он ловким движением пальцев нажал на прозрачные заставки.
Санька даже откинулась назад, боясь возможного огня. Но страшного не случилось. Прозрачные скорлупки величиною с пятак выгнулись наружу и выпали из-под век. Они тонкими лепестками легли спорщику на подставленные ладони, а на Саньку глянули как есть земные, только глубокие и жёлтые зрачки. Они тут же наполнились неописуемым удивлением и даже испугом. Руки дрогнули так сильно, что гибкие скорлупки на ладонях подскочили, блеснули в свете лун и порхнули за предел настила, прямо на землю... Рот оборотня разошёлся трубою, но в этот момент всё видимое растворилось, и на помосте вновь образовалась Явлёна да с нею Шайтан. Дьяволица опять взялась толковать, теперь о только что виденном.
— Спорят, — объяснила она и без неё понятное. — Никак не могут определить, где я укрылась от них. Если они и додумаются до этого, то без моей помощи сумеют добраться до Земли не очень-то скоро. Ну, а ты — прямо молодец! Ты даже, по-моему, дышать перестал. Страшно было? Ничего, ничего. Это мне понятно. А опасность и на самом деле была велика. Видишь ли, — тронула она рукой своё ожерелье, — это моё недавнее и совсем новое измышление. Оно не совсем мною испытано. С ним я надеюсь натворить много дел. Сама-то я в нём ничем не рискую, а вот того, кто рядом со мною находится, могут ждать большие неприятности. Я ещё не знаю, можно ли со стороны видеть его действие — другой раз попробуем. А пока... прости, что я рисковала тобой. Мне так хотелось похвастаться своим умением... А теперь — я устала. Пойдём вниз. Я отпущу тебя к твоему Никитку. Парнишка ни в какую не хочет признать меня своей матерью, а действовать на него силой я не хочу — больно мал ещё. Андрона ж, понятно, в теперешнем её виде не настроена показываться сыну. А Володей — увы! Не знаю даже, что мне с ним делать? Оставить таким — самой мало приятного. Отпустить его на болото — тебя жалко. Утонет. А вдруг мне придеётся покинуть землю? Андрона-то сможет принять свой прежний вид, а ты навек останешься с Володеевым разумом. Это будет невыносимо! Лучше уж ничего трогать не надо. Пусть пока Володей живёт, а потом видно будет, Андрона всё знает, она за ним досмотрит. А ты ступай к Никитку — вторые сутки парень один...
Еще договаривая, дьяволица уставилась своим огневым взором в самую середину белого настила. Скоро под её ногами что-то загудело тихо-тихо и вся белая площадка пошла разъезжаться на стороНУ РОВными клиньями.
Под настилом-перекрытием отворился такой же круговой простор. Он уходил в глубину ступенчатым уклоном, который был рассечён несколькими проходами. Каждый проход упирался торцом в тупиковый срез, в коем виден был овальный проём, задвинутый наглухо ровной загородкою. Все обустройство нутряное сияло белой чистотой и само по себе светилось неброским светом...
Пока Санька тянула из-за куста шею да хлопала успевшими устать от удивления глазами, Шайтан с Явлёною сошли с перекрытия на ступеньки. Потолочные клинья разъёмного настила, по мере их опускания, взялись опять сходиться, и вот уж они примкнули один к одному. Снова перед Санькою под лохматыми, неземными лунами забелела гладкая пролысина лобного места.
Теперь прятальщица, в грязной одёвке своей, с ободранными коленками вольна была выбраться из укрытия. Она маленько размяла затёкшие руки-ноги, потом присела на краешек настила, принялась мозговать...
О возврате в деревню да за людской бы помощью не могло в ней образоваться даже самой малой думки. Смешно было надеяться, что селяне так вот просто поймут и доверятся её рассказу. Скорее всего деревня взбулгачится и на этот раз, наверняка, признает Саньку полной сатаной. И тогда уж ничем ей не суметь помочь Куманям...
Нет, конечно. На люди ей теперь и показаться не моги. Только как же ей одной, хотя и задиристой, и неустрашимой, однако такой махонькой, такой безыскусной, совладать со всесильной дьяволицей?
Поднырнуть под белый настил она сразу не додумалась. Может, внутри ведьминого логовища она бы, по ходу дел, до чего-нибудь и додумалась бы. Но страшно попасть Явлёне на глаза...
«Глаза, глаза! — спохватилась девчоночка. — Они, должно, у дьяволицы точно такие, как у оборотней — вставные? Интересно, куда беспокойный спорщик-то уронил скорлупки свои? Вроде бы они в траву порхнули. Надо поискать...»
Санька опустилась на колени и приступила осторожно раздвигать стебли высокой травы. Она ряд за рядом отглаживала их на сторону, основательно проглядывала пробор, сама себе думала: «Ишь, чего захотела! Так вот он тебе прямо и подкинул свои колдовские гляделки. Подставляй подол!».
Подтрунивала так сама над собою искуха, но траву разводить не бросала. И на один, и на другой, и на третий раз перечёсывала она её на все бока. Делать-то Саньке всё одно было нечего.
А ведь как вы думаете — и нашла! Ей-бо, нашла! Да вот же они, вот! Рядышком засветились в три луны, будто возликовали, что не придётся им пропадать на болоте впустую.
Санька приняла те лепестки прозрачные себе на ладонь, почуяла — т6плые! Вроде живые. Струсила сразу приладить их до своих глаз — вдруг да прирастут! Куда она потом с ними? Но скоро поняла, что и без них она — никуда. И вдруг ей стукнуло в голову: не случайно всё-таки оказалис