Эмма кивнула, на секунду встретилась взглядом с Глером и еле заметно улыбнулась. Не смогла не улыбнуться. Будь её воля, она бы как на духу выдала всё, о чём теперь думала.
Дамы уже стояли кружком в ожидании кавалеров. Заиграла музыка. Поговаривали, что раньше нувар был совершенно иным танцем, но теперь это было сложное, полное множества затейливых фигур действо, где точно нужно знать, что делать.
Джентельмены выстроились широким кругом в вольном порядке и всякий раз, как дамы останавливались, один из них выходил, искал ту, с которой желает продолжить танец, и дарил ей цветы.
Музыка то остановится, то заиграет снова. Раз… два… три… очередь Глера.
Он вышел, и в кругу дам волнительно зашептались.
Отчаянно краснеющая Эмма слышала, как все восхищаются и сравнивают Глера с другими.
“Ах, как хорош…!”
“Магнолии? Как интересно… И не будет этих шипов…”
“Он перевязал лентой, как мило!”
“Он мой… ясно?” – подумала Эмма и поняла, что с каждым шагом Глера к ней до жути боится, что он свернёт к другой. Она следила за каждым его движением, за каждым взглядом, и он чувствовал это напряжение собственной кожей.
Раз! И магнолии уже в её руке.
Два! И Глер сжимает её пальцы в своих.
Три! Он касается талии, кляня плотный корсет.
Четыре! Увлекает за собой, и Эмма даже не следит за ногами, потому что растворилась в этом внимательном взгляде.
“Какие у него зелёные глаза… Они напоминают листву дерева летом… с тёплыми жёлтыми крапинками…”
Эмма всегда об этом мечтала. Забыть себя, танцуя с кем-то, не слышать и не видеть окружающих, наплевать на музыку и такт. Так она и представляла свой первый бал, свой первый настоящий танец. Ради этого столько ждала…
Теперь её рука с магнолиями на его плече, голова склонена набок, грудь вздымается при каждом вдохе, и это единственное, что задаёт ритм. И они кружатся… кружатся…
Как он смог её зачаровать?
Думает ли он о том же?
Почему они тут?
Глер прижался лбом к виску Эммы и… закрыл глаза. Его большой палец рисовал узоры на тыльной стороне её ладони, а мысли витали где-то в воздухе наравне с музыкой. И кружились, кружились, как пары, уже сошедшиеся в танце.
Тепло. Между Эммой и Глером было такое тепло, что оба ощущали дыхание холода за спиной. Эмма чувствовала, что губы Глера почти касаются её щеки. Что пальцы его руки, сжимавшей её талию, теперь касаются обнажённой спины, что тела стали чуть ближе, чем были, и всё превратилось в настоящую катастрофу.
– Мы…
– … совершаем…
– … непоправимое.
Они говорили одни и те же слова, потому что понимали друг друга. Они говорили то, что гложило их изнутри, потому что иначе оно могло попросту свести с ума.
– Я не хочу вас терять.
И оба остановились, будто музыка больше не подгоняла и не просила двигаться. Случился переполох, пары сбились с ритма, послышался недовольный говор.
Глер сказал то, чего говорить не имел права.
А Эмма совершенно неуместно затрепетала от этих слов.
– Офицеры? – удивлённый голос графини вывел супругов Гри из оцепенения, а танцующих из недоумения.
– Кажется, мы пропали, – шепнула Эмма и Глер ощутил дыхание этих слов на своих губах.
Глава о неразумных доводах разума
Гости графини Чарасской толпились у парадных дверей и с интересом разглядывали офицеров королевской стражи. Все были взволнованы и, несомненно, настолько чисты перед законом, что ни на миг не усомнились в том, что пришли не по их душу.
Эмма и Глер оказались скрыты за любопытствующими да так и остались стоять, вцепившись друг в друга, словно в надежде на спасение.
– У нас не больше минуты, – тихо, почти спокойно произнёс Глер, не сводя глаз с Эммы. – Нам нужно незаметно покинуть комнату и выйти, для начала, в сад.
– Есть идеи? – так же тихо вторила Эмма, почти касаясь губами воротника Глера.
– Увы, я не маг воздуха, чтобы скрыть нас, и не обладаю звериной силой, чтобы стать мухой.
– О, я бы сейчас с радостью стала мухой… – в отчаянии шепнула Эмма и кинула быстрый взгляд на спины гостей.
Офицеры зачитывали с чем пожаловали.
– … Глер Мальбек… по слухам…
– Ради святой силы, хоть что-то, – взмолилась Эмма. – Я верю, что вы…
А Глер просто кивнул, не дав ей завершить молитву. Крепко сжал дрожащие пальцы Эммы и даже кривовато улыбнулся.
– Неужели никогда и ничего не будет получаться легко?
– О, и не говорите…
За их спинами никого не было, только опешившая прислуга. И всё-таки уходить теперь подозрительно, потому Глер замер, обдумывая, как поступить.
– В обморок, живо, – велел он, почти не размыкая губ, и Эмма, как дрессированная собачка, тут же стала заваливаться на спину.
– Дорогая?! – воскликнул Глер, подхватывая её на руки. – Прошу прощения, господа, мы будем в саду! Моей супруге стало плохо от волнения.
– О, конечно! – не оборачиваясь, отмахнулась хозяйка вечера.
Офицеры пристально вгляделись в пару, что стояла за спинами гостей, но из-за высоких причёсок дам с трудом можно было угадать только молодых людей в приличной одежде.
Глер не стал дожидаться, когда за ними увяжутся.
Подхватил Эмму и вышел на задний двор в сад.
Стоило оказаться в тёмном уголке под кустом изумрудной сирени, как Эмма завозилась и вскочила на ноги, стараясь не придаваться сентиментальному порыву понежиться в руках Глера ещё немного.
– Что дальше? – с энтузиазмом спросила она, будто очередной побег разогрел кровь.
– Эмма… Они ищут меня, – и Глер замолчал.
Он сделал шаг назад, а Эмма в каком-то неестественном порыве, будто повинуясь чьей-то воле, шагнула вперёд.
– Что вы хотите сказать?
– Что сейчас… вы можете вернуться туда, – он медленно поднял руку и указал на крыльцо.
Музыка в зале стихла, и теперь слышались только голоса сплетников и твёрдая речь офицера.
Эмма уставилась на пальцы Глера, будто он указал на что-то неприличное, и презрительно скривилась.
– Вы можете вернуться… и сказать… что не ведали, что творили. Что были под воздействием неких сил. Что просто не понимаете, как это произошло. Вы можете снять эти накладные волосы и явиться в своём прежнем виде, думаю, вас даже не узнают, а родители… они замнут дело, я уверен…
– А вы… – она спрашивала не потому, что хотела убедиться, что он в порядке. Она хотела понять не шутит ли он.
Эмма и Глер… в голове укладывалось только так, только два этих имени вместе, в любом порядке.
“О чём он, чёрт возьми?.. Мы хотим с ним в Пино!” – но отвечать Эмма не стала. Ей было отчего-то очень больно, будто внутри всё полосовали острым кинжалом.
– А я поеду в Пино. Я доберусь туда окольными путями, через заповедник. Найду чёртов артефакт и сдам его королю. И меня простят, вышлют из страны или сменят мне имя. Стану кем-то совсем другим… – Глер невольно улыбнулся. – И может однажды… вы придёте в мой дом гостьей. На равных.
Он чуть склонил голову, заглядывая ей в глаза.
– Только я буду чьей-то женой, – холодно ответила Эмма и сглотнула непрошеный ком в горле.
И стало ужасно страшно.
Чужой женой. Будто сейчас она была для кого-то “своей”, будто был мужчина, которого можно назвать “своим”.
Мерзко-то как… хотеть того, чего нельзя, да ещё и стыдиться саму себя, будто в чём-то перед кем-то виновата.
Условности, какие всё это условности! Впервые стало ясно, как отвратительно это общество и этот мир. Как низки его ценности. И она, Эмма Гриджо, графская дочка, аристократка, лицо этого общества – не видела всего раньше… Не видела людей в тех, кто не носил титула, не видела иной жизни кроме той, что вели её родители.
Тоска теперь разъедала глаза ядовитым зельем, и катились слёзы по щекам, как никогда ярко-бирюзовые.
Берег, что начинался за садовым забором, вдруг наполнился шумом волн, которые с невероятной силой накатывали и сбивали с песка оставленные вечером вещи. И собирались тучи над Лавалле, невиданное чудо. Погоду над курортом контролировали очень и очень тщательно, лучшие природные маги, вызванные из дружественных королевств.
– Эмма, я… Вы верите в то, что говорите? – Глер сделал к ней шаг и, наплевав на доводы рассудка, коснулся её талии.
– О чём вы?.. – она обиженно отвернулась. Он смеет спрашивать то, о чём никогда бы не спросил даже близкий человек.
– Нет, сейчас важно знать наверняка.
– Я не…
– Эмма! – твёрдо, уверенно оборвал он.
– Ну что?
– Вы мне… – остановился. – Я вас… – остановился. – Чёрт побери, вы должны понимать, что это всё не шутки. И нет, я не буду рад видеть вас чьей-то женой.
Внутри Эммы с лукавой улыбкой вышла из-за портьеры маленькая хитрая ведьма. Ну же… говори ещё!
– Но я должен знать. Понимать, что вы осознаёте… это не шутки. Нас ищут. Всё становится только сложнее и хуже. Опаснее. Я – покойник. Вдвоём бежать трудно. Я уже давно перестал думать о деле, об артефакте… ради святых, я вообще ни о чём не думаю уже неделю, – Глер повысил голос, а Эмма не сдержала смешок.
В ней бурлил восторг, подобно изумрудному зелью эйфории, что она готовила в колледже. Пузырьки лопались, обжигали. Щёлк-щёлк-щёлк.
– Я вас, значит, отвлекаю, – не справилась с собой Эмма, желая подначить на большие откровения и без того несчастного Глера.
– Вы самое глупое создание, что я встречал, – не стал оправдываться Глер. – Спасите себя. Ради… меня.
И Эмма задрожала.
Она сама не заметила, как с её губ сорвался стон поражения, точно последний крик поверженной охотником птицы. И руки сами потянулись обнять Глера за шею, а он не стал сопротивляться, потому что давно уже думал о том, как попрощается с ней и что при этом сделать напоследок. И горько было, но что поделать теперь, когда совсем рядом дышат в спину те, кто станет решать судьбу беглецов.
Эмма спряталась, уткнулась носом в его шею и почувствовала на щеке поцелуй. Настоящий, тёплый, трепетный.