Последнее, в чём Эмма могла усомниться, это то, что Глер всерьёз считает, что перед ним пацан Ларс Сэддиданс.
– Эмма, – и Глер прижался к её лбу своим, дыша теперь одним воздухом и почти касаясь её губ. Она выдохнула, засмеялась и почувствовала его крепкие руки на своей талии, спине. Он её обнимал.
Впервые за все эти месяцы он! её! обнимал…
И как же было чертовски хорошо, как же было жарко внутри от этих объятий, так что голова шла кругом и каюта растаяла, будто её и не было.
Эмма шептала что-то, а Глер не понимал, и уже спустя несколько секунд встряхнул её:
– Что происходит?
Она огляделась по сторонам и захохотала, Глер тут же прижал к её губам палец, строжась.
– Тише… Женщина на корабле к беде, милая, – и снова прижал к себе Эмму, не дожидаясь ответа на собственный вопрос.
Вокруг них творилась магия, которая оказалась такой естественной спутницей в секунду счастья. Эмма бездумно нашептала несколько молитв, и всё заволокло туманом, запечатало каюту и оградило их от целого мира. Стало теплее, запахло листвой и кострами, а не морем и грязью.
– Я колдую. Я теперь волшебница, – она сверкнула в темноте своими глазами-изумрудами, и будто того и ждал Глер, со стоном прижался к ней сильнее и поцеловал.
Целовал с жадностью и сквозящими в каждом движении любовью, страстью и безумием. С такой невероятной тоской. Он скучал куда больше, чем она даже могла представить. Куда больше, чем сам думал, потому что эти месяцы вдали были трудными и суетными, и так мало было времени отдавать себе отчёт, сколь глубоко зашли душевные терзания.
Но руки и губы Глера Эмму помнили и даже не мечтали больше снова коснуться.
Она без корсета, без своих безумных волос, без юбок.
Так близко, что можно с ума сойти, потому что не нужно гадать, какая у неё талия и какие ноги, как она легка и тонка. Можно видеть её всю, особенно если скинуть этот ужасный мужской камзол, наверняка новёхонький и оттого ужасно подозрительный.
И обнимать крепко, чувствуя, какая она тёплая и как доверяет ему, Глеру, потому что не исчезла, не погибла, не осталась в доме отца, не испугалась.
– Что ты… что ты делаешь тут, – спросил он, отрываясь от её губ и понимая, что не может не смотреть на них теперь.
– Где твои волосы, где твои… глаза…
– Не нравлюсь? – спросила Эмма без горечи и разочарования, она и хотела услышать ответ, и понимала, каким он будет.
– Разве это важно, – и Глер снова её поцеловал. – Останови меня, потому что сейчас не время и не место… Я веду себя… как животное, недостойное тебя.
– А я так скучала, что сама стала… – она покраснела, потому что почувствовала пальцы Глера на собственной талии, да ещё и представила, что собиралась сказать. – Я же твоя жена, я…
– Он не успел? Ты… не успела, – Глер отпрянул, глядя ей в глаза.
Узнавая Эмму и не узнавая. Она была совсем другой и в тоже время так похожа, даже лучше прежнего, будто сняла наконец все свои дурацкие маски.
– Что ты, о чём ты? – она повисла на его шее, мечтая отпустить ноги и остаться так навсегда. Остаться его частью и больше не разлучаться.
Он расстегнул на ней рубашку, что было уже совершенно неприлично, и её ничего вовсе не скрывало, кроме бинтов, перетягивающих грудь.
Она была сейчас более обнажена чем когда-либо и даже об этом не думала, а Глер хохотал, целуя её волосы. Те так непривычно безжизненно обрамляли голову Эммы, казались чужеродными, но вся магия отныне крылась в бесподобных глазах.
– Ни о чём… я успел. И ты успела.
Над верхней палубой уже разливался алым закат, солнце катилось под воду, купалось напоследок в море, и никто не мог найти Ларса Гри и Ларса Сэддиданса, пропавших из виду, когда едва смеркалось.
За дверью каюты была гробовая тишина, только внимательный бы увидел слабое изумрудное свечение.
– Шут его знает, – махнул рукой боцман и бросил попытки разобраться, кто и куда запропастился.
До Пино ещё неделя ходу.
Найдутся. Куда они с корабля денутся.
Глава про рассветные беседы
Миля за милей приближалась «Гордость Танната» к Пино и миновала даже свою последнюю остановку – Небиолло. Трюмы были забиты едой, чёрным вином и пресной водой. Матросы грели животы на палубе, наслаждаясь солнечными днями, а по вечерам кутались в камзолы да курили пахучий табак. И так день за днём, день за днём.
В едином темпе и едином распорядке.
И рассвет второго дня пути застал промозглым северным ветром, который судно должно было миновать в скором времени. Иней покрыл палубу, паруса стали тяжелыми, неповоротливыми, а матросы попрятались в норы, да никто не гнал наверх, все ждали, когда выглянет солнце. Ленились после буйной пьяной ночи, капитан ещё спал, а боцман даже не ложился. Как и несколько несчастных, лишённых права на ночной отдых, бродили и ждали, когда их сменят.
И никто никак не мог найти того человека, что дал им направление и идею поехать в Пино. Ларса Гри.
Слава Ларса не дошла до команды «Гордости», проведшей много месяцев в плавании, и, когда этот молодой человек появился в порту, где «Гордость» распродавала последние шелка, чтобы заработать на пару бочек вина и какое-никакое продовольствие, никто понятия не имел, с кем имеет дело.
Этот молодой человек и рассказал, что в Пино, к которому он знает дорогу, погребён под песком целый город. Город этот был когда-то богат, был отдельным королевством и там не счесть драгоценностей и денег.
Капитан «Гордости» почуял наживу, он знал о Пино, и вся команда в скором времени стала им грезить.
Только у капитана было условие. Ларс Гри станет трудиться на благо корабля матросом и ни слова не скажет о том, как именно они зарабатывают на жизнь. А ещё наведёт их на выгодные сделки, если у него такие имеются. Без денег такой путь не преодолеть, а деньги команда зарабатывала не всегда честно. И как только средства появятся – их путь ляжет туда, куда Ларс пожелает.
У Ларса Гри выбора не оставалось, потому что ни одно легальное судно, промышляющее честным ремеслом, преступника на борт не возьмёт. И в Пино такие суда не ходят.
А «Гордость» была готова на всё ради золота.
Ларс был готов на всё ради Пино.
И потянулись долгие месяцы пути, в которые от самого неумелого матроса Ларс Гри дослужился у капитана до личного советника.
Он устроил не одну сделку, пользуясь тем, что язык подвешен прекрасно. Свёл команду с нужными людьми на суше.
Однажды Ларс спросил: «Вы пираты?»
– Нет, мой мальчик. Мы выживаем, – ответил капитан, и подмигнул.
Но Ларс знал, что команда не гнушается разбоем и обманом. А ещё команда кое-что понимала в магии, куда больше чем кто-либо, кого знал прежде Ларс.
Они использовали неизвестный ему язык и называли его речью «морского дьявола». На этот зов отзывалось море, подобно тому, как это делала Эмма. У большинства на судне были синие глаза, но никто не носил «живых» волос.
Водники, вот кем были эти люди, а значит практически вне закона, об этом Ларсу тоже рассказали уже местные. Никогда он не думал, что существуют какие-то гонения в сторону «иной» магии.
Последнее дело. Последний город. Небиолло. Так близко от Бавале, где могла быть возлюбленная Ларса, о которой он никогда не говорил, но никогда и не забывал.
И капитан говорит, что в доме Гриджо свадьба.
И боцман возражает: «Тот самый Гриджо?» со злобным рычанием, намекая на личные счёты.
И Ларс Гри, он же Глер Мальбек, говорит: «Быть может, нам посетить это мероприятие? Чем мы хуже аристократов?»
Так Глер узнал, что Неро Гриджо – часть организации, проповедующей «чистую магию», а ещё, что у Эммы намечается свадьба.
И вот, спустя два дня после той свадьбы, он лежал на узкой койке, обнимал обнажённые плечи Эммы и смотрел, как узкая полоска света разделяет потолок на две половины. И всё думал, как так случилось, как ему так повезло, что это всё стало реальностью. И как она оказалась тут, рядом, обнажённая и совершенно точно его.
– Куда же делись твои волосы? – спросил он, зная, что Эмма не спит.
Она лежала, прижавшись щекой к его груди, и выводила на ней узоры.
– Отец отрезал… и оттого ушла моя магия. Я больше не имею ничего общего с водой.
– Твой отец сектант, – зачем-то фыркнул Глер.
– Знаю. Но ничего не ясно о том, как это работает.
– Мы выясним, непременно, – Глер поцеловал её кудрявую макушку. – Так мне тоже очень нравится.
Эмма улыбнулась и впервые с того дня, как осталась одна, почувствовала себя совсем маленькой и очень защищённой.
Сбылась её мечта – проснуться в постели Глера Мальбека. Глупая, наивная и неприличная мечта влюблённой по уши девочки.
– Твои глаза стали как два изумруда. Зелёные с чёрными прожилками…
– А твои я всегда мысленно сравнивала с листвой, – ответила Эмма. – Зелёные с жёлтым.
– Ты сказала, что ты теперь волшебница. И что-то шептала. Что-то странное, но я это уже слышал. На этом судне многие говорят на подобном языке.
Эмма поднялась над Глером, даже не вспоминая о наготе, и уставилась на него широко открытыми глазами, а Глер улыбнулся, его поражало, какой Эмма стала милой. Её пшеничные кудри, которые кое-где казались пепельными, будто выгорели. Её большие зелёные глаза, тёмные брови, алые щёки и губы, она была очаровательно-прекрасна и в то же время совершенно не кокетлива и не полна самомнения.
– Они… колдуют? По-настоящему…
– Наверное, я никогда такого не видел.
– Как колдовали твои родители?
– Как все…
– И ты?
– И я.
– Так ты не знаешь. Глер, милый, всё это не волшебство.
Эмма села в кровати, перекинула через Глера ноги и откинулась на деревянную стену.
Обнажённая нимфа, при одном взгляде на которую Глеру казалось, будто всё это сон. Жестокий сон, из тех, что к утру оставят горечь во рту и невозможную тоску, от того, что несбыточны.
– А что же это?
– Это только малая его часть. Настоящая магия – иная…