— Шелленберг, вы мне это уже говорили. Да я и сам знаю. — Гиммлер снял очки и принялся их протирать. — Отвлекающий маневр с гидрокомбинатом в Вермоке проводится квалифицированно, чисто. Союзники верят, что нам необходима норвежская тяжелая вода. Вам не обязательно напрашиваться на комплимент.
— Нет-нет, я не претендую на лавры. И я не случайно акцентировал внимание на нашей стратегии, то есть на стратегии СС и лично вашей, рейхсфюрер.
— А разве стратегия СС может отличаться от стратегии рейха?
Шелленберг почувствовал, что лед под ногами дал трещину.
— Я бы сформулировал вопрос иначе: может ли стратегия СС стать стратегией рейха? — осторожно выпутался он, помня об idee fixe[10] Гиммлера. — Надеюсь, это риторический вопрос. Вы и без меня знаете, сколько крутится возле фюрера желающих возглавить процесс. Но если интересы СС поставить во главу угла, а это ваши интересы, то вполне может статься, что идея национал-социализма обретет новую энергию. Ведь, по сути, СС — это и есть рейх.
— Не знаю… — изобразил простодушие Гиммлер. — Если сверхоружие будет создано, все решится само собой, не так ли?
Шелленберг сел поудобнее.
— Дело в том, что период работы над бомбой — год. Что будет за год при таком развитии событий — неизвестно. Вам надо проявить решимость, действовать на опережение и, получив мир на западных границах, взять власть в рейхе. Но — уже с урановым оружием. Они не хотят говорить с СС? Они будут говорить с бомбой. Пройдет время — и мы поставим точку в этой истории.
— Нам, — тихо сказал Гиммлер.
— Простите? — не понял Шелленберг.
— Нам надо проявить решимость. А если точнее, — палец рейхсфюрера уперся в его плечо, — вам.
— Конечно, рейхсфюрер, именно это я имел в виду. — Шелленберг отлично понимал, кто станет козлом отпущения в случае, если о контактах с англо-саксами станет известно фюреру или кому-то из его окружения. Тогда объяснить их необходимость смог бы только сам Гиммлер, санкции которого он добивался. Сейчас он осознал, по какому лезвию ему предстоит пройти, чтобы рейхсфюрер не утратил интереса к его судьбе. Будучи прирожденным стратегом, он тонко чувствовал конъюнктуру и шел на риск с просчитанной уверенностью в том, что это единственный способ сохранить себе жизнь в перспективе неизбежного разгрома нацистского государства. Спастись вместе с Гиммлером, взойдя на вершину пирамиды, или спастись самому — Шелленберга устраивали оба сценария, но второй был опасен втройне.
— А что вас, собственно говоря, смущает? — с той же показной наивностью спросил Гиммлер.
— Время, рейхсфюрер, только время, — вздохнул Шелленберг. — Теперь оно не работает на нас. Через месяц мы сами убедимся, каких успехов достигли наши физики во главе с Боте, Вайцзеккером, Гейзенбергом. Очень немногие знают совокупный результат, который обеспечивают, на первый взгляд, разрозненные лаборатории, причем каждая из них занимается отдельной научной задачей. В Лос-Аламосе всё в одном месте. У нас — повсюду. Это нервирует наших врагов. Однако важно помнить, что в процессе научного исследования нужно пройти определенные этапы, сократить которые невозможно. Нельзя ускорить, например, процесс обогащения урана. Это проблема, ибо мы можем попросту не успеть. Я не сомневаюсь, бомбу мы сделаем. Но в какой военно-политической ситуации к тому моменту окажется Германия? Что будет с технической базой, с ресурсами? Именно поэтому говорить с британцами и их союзниками надо начинать именно сейчас. А аргументом в этом разговоре должна стать урановая бомба германского производства.
Гиммлер подумал и спросил:
— А что там этот ваш отельер? Зачем он?
— Он очень нужен, потому что доверие и желание говорить с нами должно родиться там, у них, как бы само собой. Мы достаточно проявили инициативу, но союзники перекормлены готовностью сдать рейх под скромные дивиденды. Через Хартмана мы рассыплем урановую приманку. Они почуют ее, и сами выйдут на диалог.
— Что ж, — Гиммлер надел фуражку, — действуйте, Шелленберг… Кажется, подъезжаем? Какая жара!.. Через месяц вернемся к этому разговору уже на полигоне в Белоруссии. Там и увидим, что это за зверь. Честное слово, до сих пор не понимаю, чем это лучше того же фау?
— Пока ничем. — Шелленберг тоже надел фуражку и поправил рукава кителя. — Но когда мы доведем бомбу до приемлемых габаритов, именно фау доставит ее по нужному адресу.
— Не забывайте, Шелленберг, — погрозил пальцем Гиммлер, — вкус победы всегда более пресный, чем ее предвкушение.
Берлин, Шарлоттенбург, Шиллигерштрассе, 116,Форшунгсамт,15 июля
Данные пеленгации в Нойкельне были отправлены в «Исследовательское управление», которое курировали люфтваффе Геринга, гестапо и абвер одновременно, и распределены по трем главным отделам — в том числе и в 9 подразделение IV-го главного отдела, занимавшегося дешифровкой перехваченных радиограмм славянских стран. Получив сразу девять шифровок, снятых с одной и той же предположительно станции, начальник отдела, подполковник люфтваффе Венцель, сухопарый, седой технарь с лицом, изрытым оспенными рубцами, позвонил Шольцу, чтобы понять, насколько срочным является данное задание.
— Чрезвычайно срочно, — сказал Шольц и добавил: — Прошу докладывать мне ежедневно. Я не думаю, что речь идет о русских или уж тем более о каких-нибудь югославах, но после «Капеллы» лучше все перепроверить. Как говорят, обварившаяся кошка и холодной воды боится. И еще, Макс, привлеките к этому Кубеля.
Лион Кубель — оперативная кличка Рекс — был одним из тех радистов Треппера, кто согласился на сотрудничество с гестапо. Его, конечно, выпотрошили насчет использовавшихся шифров и кодов. Однако главное осталось за ним — доскональное знание не только тонкостей шифрованных передач Сопротивления, но характера, системы работы подполья с радиоэфиром. Кубель не был раскрыт, ему по-прежнему верили в НКВД, он продолжал действовать, как уцелевший агент швейцарского звена «Капеллы», и за это его особо ценили в Форшунгсамт. Ему предоставили свободу передвижения, квартиру, хороший оклад и женщину, которую он мог заменить на новую в любой момент.
Понимая свое значение, Кубель обнаглел и даже зарвался. Когда Венцель позвонил ему домой с просьбой прибыть на Шиллигерштрассе, Рекс плавал в чудовищном похмелье, сидя на ковре в прихожей, куда он заполз, чтобы добраться до ванной.
— Нет-нет, — простонал он в трубку, — это совершенно невозможно. У меня сегодня официальный выходной.
— Что значит — невозможно? — удивился Венцель, по голосу Кубеля догадавшийся, в чем дело.
— Я… недомогаю.
«Ах, вот ты где, проказник, — послышался в трубке веселый женский голосок. — А я жду, жду, когда шалун-дурачок прибежит к своей мамочке».
— Послушайте, Венцель, давайте попозже. У меня тут небольшое дело. Мне надо…
Лицо подполковника налилось багровым гневом. Он медленно поднялся и ледяным голосом отчеканил:
— Даю вам полчаса на то, чтобы собраться, и еще тридцать пять минут, чтобы быть здесь.
— Но-о…
— Если через час и пять минут вы не будете в моем кабинете, ваши присутственные часы навсегда переместятся на Принц-Альбрехт-Штрассе, восемь.
Через час и пять минут, шатающийся, мокрый, сумрачный, Кубель стоял перед Венцелем, который, окинув его брезгливым взглядом, как по писаному, отбарабанил:
— Ровно в два, — он постучал пальцем по циферблату, — я жду вас в кабинете аналитической криптографии. У вас есть время, чтобы привести в порядок свой внешний вид и, что более важно, свои мозги. От вас потребуется думать, Кубель, думать. Рекомендую вам вспомнить, как это делается.
Трудно сказать, каких мук и усилий это стоило Кубелю, но в кабинет криптографов он вошел энергичной, деловой походкой, казалось, полный сил и, можно было даже подумать, свежести. Венцель хмуро посмотрел на него и предложил приглашенным сотрудникам сесть. В двух словах он обрисовал задачу, сделав акцент на срочности ее разрешения: на протяжении месяца из одной точки Берлина получены шифрограммы, переданные одной рукой, которые предстоит декодировать. Скорее всего число шифрограмм будет возрастать. Для начала необходимо разобраться с почерком радиста и проанализировать шифры.
— Для этого у нас очень мало времени, — отметил Венцель, — и поэтому особые надежды мы возлагаем на опыт и знания господина Кубеля. Вот он здесь сидит. Прошу всех работать в плотном контакте с ним.
Был составлен план действий. Первым делом решено было протянуть шифрограммы через ондулятор, чтобы по прямоугольным изображениям точек и тире кода Морзе идентифицировать почерк пианиста. Затем с помощью различных табуляторов для сортировки текста и подсчета частоты символов, а также интервалов провести криптоанализ, чтобы отыскать повторяющиеся или стоящие друг от друга на одинаковую величину группы, определить длину ключа, найти гаммы и устойчивые соединения. На основании анализа полученных данных криптографам, и в первую очередь Кубелю, предстояло распознать шифры и, по возможности, раскрыть коды, которыми пользуется радист. А в идеальном итоге создать автоматические имитаторы его работы.
Венцель больше ничего не сказал Кубелю, но тот чутко уловил дух неподдельной угрозы и решил, пока суть да дело, не дергать за усы дремлющего тигра. По крайней мере, в ближайшее время. Поэтому и за работу Рекс взялся с энтузиазмом ухватившей след полицейской ищейки.
Гросс-Берен, Бранденбург,19 июля
На краю Фридерикенхоф, небольшой деревни в окрестностях Гросс-Берена, сохранившей патриархальный уклад старого юнкерского рода фон Беренов, в сельской церкви Святого Мартина месса прошла в присутствии лишь одного посетителя, который скромно просидел на самой дальней скамье возле выхода. В последнее время прихожан становилось все меньше, особенно после мартовского налета английской авиации, и старому пастору нередко приходилось служить мессу при пустом зале, обращаясь к пастве так, словно она здесь была. Единственным живым существом, помимо него, был невидимый снизу органист на хорах, не совсем уверенно вступающий, по мере надобности, в течение службы. «Господь с вами, — завершая мессу, произнес пастор в абсолютной тишине и сам себе ответствовал: — И со духом твоим. Да благословит вас Всемогущий Господь. Аминь. Идите с миром, — обратился он в зал и, склонившись, добавил: — Благодарение Богу». Затем расправил рукава на сутане и быстро удалился.