— Я подумал, это срочно, — ответил он. — На расшифровку других передач требуется больше времени. Пока я уловил основной алгоритм, схватил, так сказать, систему шифрования. Но! только для первого, вот этого сообщения. Вы, конечно, не знаете, но наш пианист в каждом донесении меняет шифр. Я его обязательно раскушу, но не всё сразу. Сейчас я устал. Мне нужен отдых, горячая ванна и легкий вечерний флирт.
— То есть вы уверены, что пианист один?
— Конечно. Фонограмма всех шести перехватов показывает один почерк. Просто он меняет позывные, частоты, шифр.
— Уже семь, — уточнил Шольц.
— Что? — не понял Рекс.
— Семь перехватов. Добавился еще один.
Шольц нацепил очки и стал читать. Текст был следующий: «Из достоверных источников стало известно, … …… ……… ……… ………… …….……… … обогащения урана изотопом U-235.
Установка строится возле Фрайбурга ………… … …… …….
Перед обогащением смесь изотопов урана переводится. ………… … ….…… … представляет собой каскад из тысячи центрифуг.
В каждой установлен ротор …… … ……. … ……… …… иглу, которая зафиксирована в подпятнике, погруженном в масляную ванну ………. ………… ………………… ……… ……… …… …… …… …… … раскрутка до рабочей скорости также производилась посредством магнитного поля. …… ……. ……… ……… ……… получить не удалось».
Внимательно просмотрев текст, Шольц поверх очков уставился на Кубеля.
— Зачем вам столько баб, дружочек? — спросил он. — Вы так совсем истощитесь на консервах и водке.
Кубель самодовольно хмыкнул:
— Напротив, женщины придают мне сил. Я чувствую себя большим и недобрым. То, что надо для нашей с вами работы. Особенно когда противник уже виден в прицел моей винтовки.
— Что Венцель сказал об этом? — ткнул пальцем в шифровку Шольц.
— Пока ничего. Я решил, что для вас она интереснее, вот и принес ее сперва вам… А Венцелю покажу после. Если, конечно, вы посчитаете нужным.
Шольц вскинул бровь.
— Покажите, дружочек, покажите, — подумав, разрешил он. — Это хорошо, что вы так доверяете гестапо. Вас ожидает прямой и светлый путь.
В кабинет Мюллера Шольц вошел без доклада, вместе с секретарем, который робко пытался его задержать.
— Генрих, — сказал он, — у меня расшифровка первого перехвата из Нойкельна.
В эту минуту Мюллер как раз обедал принесенным из соседнего ресторана шницелем с картофельными кнедлями, сидя за столом для совещаний. Он махнул рукой секретарю, чтобы тот удалился, и кивнул Шольцу на место напротив.
— Садись, раз пришел, но шницель только один. Если хочешь, есть кофе и анисовая водка.
Шольц сел в кресло и положил перед Мюллером лист с расшифровкой Кубеля.
— Пока — вот. Кое-что, кое-что. Однако есть резон пораскинуть мозгами.
Продолжая жевать, Мюллер начал читать текст, но сразу же замер с куском во рту и отодвинул тарелку в сторону. Он пробежал обрывки донесения трижды, выделив ключевые слова: изотоп урана-235, установка, Фрайбург, каскад центрифуг.
— Черт побери, Кристиан, — взяв себя за подбородок, пробормотал он.
— Вот именно, — подхватил Шольц. — Очевидно, шифровка касается урановой темы. Какой-то ротор, каскад, магнитное поле. Что там у нас возле Фрайбурга?
Мюллер встал, одернул китель, взял лист с текстом и пересел за письменный стол, являвший собой визитку технократа: ручка, бумага, лупа, блокнот, пресс-папье — все расположено в геометрическом порядке. В его тяжелой, коротко стриженной, крупной голове с бешеной энергией завертелись факты, сопоставления, лица, персоны, отсылки к хранящимся в памяти досье, объему которых мог позавидовать имперский госархив. Шольц молча ждал и только бесшумно барабанил пальцами по столу. Наконец, он не выдержал:
— Как думаете, Генрих, стоит показать рейхсфюреру?
Под пронзительным взглядом Мюллера Шольц прикусил язык: такие решения находились в исключительной компетенции группенфюрера. Но Мюллер ответил:
— Зачем? По нашему ведомству, насколько мне известно, урановые вопросы курирует Шелленберг. У него все полномочия. Он отчитывается перед рейхсфюрером. А мы, гестапо, следим за внешним контуром безопасности. Так решил Гиммлер. С точки зрения безопасности это, — он потряс зажатой между пальцами бумагой, — напоминает утечку. Но а если это игра? Если на то имеется санкция рейхсфюрера?
— Тогда у нас будет жалкий вид, — согласился Шольц. — И что вы предлагаете?
— Подождем, — сказал Мюллер, вычищая языком остатки мяса в зубах. — Проявим осторожность. К чему заряжать револьвер холостыми патронами, когда намереваешься из него стрелять? Пусть наш друг увязнет покрепче.
— Неизвестно, что в других шифровках. Рекс говорит, в них сбиты коды.
— Пожалуй, это надолго. Рексу придется поднажать. Припугни его, отбери выпивку, девок выкинь, пусть поживет анахоретом. А мы пока подумаем, с кем имеет смысл говорить об этих утечках. — Мюллер сделал паузу и добавил: — Даже если их не было.
— Хорошо, Генрих. — Шольц поднялся. — Ну, а если это не имеет отношения к ведомству Шелленберга и утечка подлинная?
Мюллер сцепил руки в замок и навалился на локти. Он понимал, что знать больше положенного так же опасно, как оставаться в полном неведении. И жизненно важно точно определить, перед кем и в какой момент обнаруживать то или другое.
— Да нет, Кристиан, что-то связанное с Фрайбургом и центрифугой по обогащению урана упоминалось в связи с делом Шварца. Если я не ошибаюсь, предполагалось запустить эту историю через Эбеля из лейпцигской лаборатории, которого у нас отобрали. Надо уточнить, поскольку я не видел сообщения, а только слышал о нем в общих чертах. Пусть твои люди побыстрее выяснят, о чем идет речь в шифровке и какую ценность представляет эта информация. Если она подлинная, если Шелленберг здесь ни при чем и слив осуществили какие-то нелегалы, будем дырявить мундиры для новых наград, но мне надо знать адресата. Поставь на уши всех, но притащи мне радиста. Живого, Кристиан, только живого. Тогда и поговорим.
— Понимаете, возможно, это все-таки русские.
— Тем более подождем, — с нажимом отрезал Мюллер и тоже поднялся. — Я еще понимаю, заигрывать с томми, — ухмыльнулся он, — но с иванами — это все равно что голой жопой сесть на раскаленную плиту. Я тоже считаю, что мы унюхали подпольную ячейку. Но чью? Не спеши, Кристиан, мир полон неожиданностей.
Он проводил Шольца до дверей и прежде, чем открыть их, спросил:
— Помнишь, в Мюнхене, был у нас осведомитель? Звали его… мм… Клоп. В миру — Эдриан Борн. Худенький такой. Похож на профессора.
— Не понимаю, как вы можете их всех запоминать?
— Вот он, когда сдавал нам явки коммунистов, любил повторять: только не бейте их, они хорошие ребята.
— О чем вы? — удивился Шольц.
Мюллер усмехнулся:
— А черт его знает. Так, на ум пришло.
Рука его потянулась было к ручке двери, но задержалась.
— И вот еще. — Он опять схватил себя за подбородок. — Что с этим отельером из СД, полуиспанцем? Хартман, кажется?
— Да, им плотно занимаются. Но пока без особых результатов.
— Настало время их получить. — заключил Мюллер. — Возьми его за рога. Поиграй с ним в корриду. Красная тряпка у тебя, кстати, имеется. Его досье — мне на стол. Пока всё. Действуй.
За глаза шефа гестапо частенько характеризовали так: баварец с психологией пруссака. И это не было комплиментом. Это звучало как предупреждение об опасности.
Постояв минуту возле кабинета Мюллера, Шольц уверенно направился по коридору в левое крыло второго корпуса, где в подвальном этаже размещались камеры предварительного заключения и комнаты для допросов. По дороге он так задумался, что наскочил на чью-то секретаршу, и потом долго подбирал вместе с ней разлетевшиеся в разные стороны документы. Красный от смущения, он передал ей собранные бумаги.
— Какой я неловкий! — виновато сказал Шольц. — Стоит мне увидеть красивую девушку, как сразу теряю голову. Надеюсь, я вас не очень задержал?
— О, нет, ничего страшного, — пролепетала она, одной рукой поправляя растрепавшуюся прическу. — Это бланки для секретариата. Я бы собрала их сама.
— Ни в коем случае! В Германии еще не перевелись джентельмены.
По чугунной лестнице, отзывавшейся на каждый удар каблука напряженным гулом, Шольц спустился в подвал, предъявил удостоверение вытянувшемуся перед ним охраннику и медленно пошел по коридору, всматриваясь в номера на дверях камер. Возле 25-ой он остановился, посмотрел по сторонам, затем — на часы и толкнул дверь.
Навстречу ему со стоявшего в центре комнаты табурета вскочил оберст-лейтенант в кителе без ремня. Лицо его, напряженное и бледное, выражало смесь достоинства и страха. Это был Людвиг Хайко из аппарата уволенного с военной службы по формальным причинам генерал-майора Остера, который теперь не мог заступиться за своих сотрудников. Его не арестовали, а пригласили на допрос в гестапо в связи с подозрениями в антигосударственной деятельности, а именно — в необдуманных выступлениях на офицерских собраниях, где Хайко, соответственно доносам, выступал за насильственное свержение Гитлера.
— Садитесь, оберст-лейтенант, садитесь, прошу вас, — доброжелательно заговорил Шольц и даже прихватил одервеневшего Хайко за плечи. — Да не сюда. Вон два кресла со спинкой. Там и сядем. Прошу вас, прошу.
Хайко неуверенно последовал за Шольцем.
— Какое отвратительное место, — поморщился тот. — Если не удалить влагу со стен, появится плесень. А вывести ее — у-у-у — с ума сойдешь. Я со своим подвалом полгода боролся. Один умный старичок посоветовал мне медный купорос с известкой. Я добавил туда лимонную кислоту, но все равно — пришлось повозиться! А вы как, никогда с этим не сталкивались?
— Что? — искренне не понял Хайко.
— Ну, ладно, это все пустяки. — Шольц нажал кнопку на столе и через несколько секунд в дверях вырос охранник. — Вот что, голубчик, — обратился к нему Шольц, — принесите нам пару чашечек кофейка с имбирным печеньем. И побыстрее. Любите имбирное? — спросил он у Хайко. — Вечный аромат Рождества.