После этого заявления в аудитории повисла могильная тишина, а с места поднялась всеобщая любимица Рита Богданова и сказала:
– Ребята, она права. Стучать друг на друга некрасиво, но по сути Вера поступила правильно, мы не имеем права прогуливать, от нас человеческие жизни зависят.
После выступления Богдановой студенты отменили бойкот Веры, но дружить с ней не стали.
Когда Тоня рассказала нам о своих беседах с учителями, у меня сложилось впечатление, что она докладывала о трех разных девочках. Одна, самая маленькая, была веселой, шкодливой, безалаберной, но умной и талантливой, лидером с кучей приятелей; вторая – испуганной, депрессивной, мрачной, не очень хорошо соображающей, не имеющей друзей, неуспевающей ученицей, а третья – классическим ботаником, отличницей, борцом за правду и справедливость. Как это все могло ужиться в одном человеке?
Остальные члены бригады тоже были удивлены.
– В юные годы у девочки обязательно есть близкая подруга, – отметил Глеб Валерьянович, – другой вопрос, как долго длятся эти отношения. Некоторые женщины проносят дружбу через всю жизнь, знакомятся в детском саду, а став пенсионерками, по очереди гуляют с внуками. Другие садятся в первом классе за одну парту, а на втором году обучения становятся врагами. У звезды школы и у той, с кем не хотят играть на переменах, у всех должна быть лучшая подружка, с которой делятся тайнами. Она не обязательно одноклассница и одногодка, может быть, соседка или родственница. Просто мы ее пока не нашли.
– После смерти брата Лазарева осталась одна, – напомнил Денис, – кроме бабушки Анны Ивановны, других близких не было.
Глеб Валерьянович побарабанил пальцами по столу:
– В то лето, когда погиб Федор, с девочкой явно случилось что-то нехорошее, она резко изменилась. Из жизнерадостной малышки превратилась в мрачное существо.
Меня немало удивили слова Борцова.
– У Веры погиб брат, она испытала сильный стресс.
– Детская психика пластична, ребенку не свойственно погружаться с головой в пучину отчаянья, – возразил эксперт. – Конечно, смерть Феди больно ударила по Вере, но думаю, что тем летом случилось еще какое-то более страшное событие, это оно перепахало Лазареву. Мы располагаем не всей информацией, надо выяснить правду. Где умер Федя?
Роберт глянул в ноутбук.
– Неподалеку от деревни Гуськово, там у Лазаревых была дача, она сгорела вскоре после гибели Феди. Надо скататься туда и расспросить местных стариков. На селе долго помнят происшествия, найдется человек, который расскажет про Лазаревых.
– Хорошо, сделаю, – кивнула я.
Иван Никифорович, стоически молчавший во время совещания, не выдержал:
– Нет! Ты устроишься в «Светатур», понаблюдаешь за Верой и постараешься подружиться с ней.
Я нахмурилась.
Глеб Валерьянович тихо кашлянул, и босс быстро дал задний ход.
– Таня, это твое расследование, я не вмешиваюсь в него, просто даю совет. Посидишь с черной вдовой в одном офисе, попьешь с ней чай, поболтаешь о том о сем.
– Сомневаюсь, что Лазарева станет откровенничать с малознакомой женщиной, – засопротивлялась я, – только зря время потеряю.
– Вовсе нет, – начал отстаивать свою позицию босс, – коллеги привыкают друг к другу, перестают замечать тех, кто постоянно находится рядом, могут затеять личную беседу по мобильному.
Я, понимая, что спорить с Иваном в присутствии подчиненных не стоит, решила сгладить острые углы:
– «Светатур» небольшая контора, сотрудников в ней раз-два и обчелся, штатное расписание заполнено. Как туда проникнуть?
– Не волнуйся, – обрадовался Иван, – я все устрою.
Я постаралась не заскрипеть зубами. Шеф настоящий профессионал, но иногда ему в голову приходят странные идеи. И, как он сам только что отметил, делом Лазаревой занимается бригада под моим руководством. Не следует начальнику выхватывать у меня из рук вожжи правления.
Глава 7
– И чем ты недовольна? – усмехнулся Глеб Валерьянович, когда все ушли.
Я похлопала себя по щекам:
– Теряю квалификацию, мне казалось, что на моем лице не отображаются негативные эмоции.
– Ты выглядишь прекрасно, – заверил Борцов, – но старого лиса не проведешь, это я о себе говорю.
– Все в порядке, – сказала я.
Глеб Валерьянович встал:
– Танюша! Тебе не по нраву идея Ивана о внедрении в турагентство. Между нами говоря, я тоже не в восторге от этого предложения. Но учти несколько факторов. Первый. Инна Голикова не простой клиент, она…
– Старая и, похоже, единственная подруга матери шефа, – перебила я.
На лице Борцова отразилось искреннее удивление.
– Откуда ты знаешь?
– Босс сказал, – ответила я.
– Да ну? – поразился эксперт. – Интересно. М-да. Тогда сразу перейду ко второму пункту. Иван любит мать, а та тревожится за Голикову, Инна очень близкий Рине человек, та хорошо понимает, какой тяжелый характер у подруги.
– Рина? – удивилась я. – Это кто?
Глеб Валерьянович подошел к окну.
– Мама Ивана.
– Мне казалось, у нее другое имя, – пробормотала я.
Борцов прищурился:
– Ей очень не нравится имя, которое ей дали при рождении, поэтому она еще в студенческие года нарекла себя Ириной. Хорошие знакомые называют ее Риной, совсем близкие величают Ирикой. Не Ириша. Ирика, через «к». Это Ваня придумал, в детстве у него были проблемы с произношением ряда звуков, вместо «ш» у ребенка получалось «к». Никифор обращался к супруге – Ириша, сын копировал папу, но у него выходило «Ирика».
– Забавно, – улыбнулась я, – невозможно представить шефа картавящим мальчиком.
– Все когда-то были детьми, – вздохнул Борцов, – даже я. Уверен, что Рина, отлично зная, как Инна обожает Лешу, очень хочет помочь Голиковой и клюет мозг Ивану. А он почтительный сын и тревожится о здоровье мамы, не желает, чтобы та нервничала. Танюша, у тебя на лице появилось выражение ужаса. Чем я тебя так напугал?
– Простите, Глеб Валерьянович, – вздохнула я, – ужас я испытываю не от работы. У меня качается зуб, он на штифте, надо идти к дантисту. До паники боюсь стоматологов. Все надеюсь, что обойдется, не потребуется встречаться с бормашиной. А потом задеваю коронку языком – и ужас-ужас-ужас.
Эксперт пошел к двери:
– Если когда-нибудь встретишься с Риной, знай, дама терпеть не может обращения по отчеству. И она слишком хорошо воспитана.
– Воспитание может быть слишком хорошим? – усмехнулась я.
Глеб Валерьянович взялся за ручку:
– Я знаком с Ирикой давно, бываю у них в доме, сейчас реже, чем раньше, когда был жив Никифор Иванович, но раз в два-три месяца забегаю. За долгие годы общения я ни разу не видел Рину в халате, с растрепанными волосами, без легкого макияжа. На столе в гостиной всегда кружевная скатерть, чай подается в красивых чашках, никаких кружек. Ирика не позволяет себе закричать, устроить истерику, она всегда в ровном настроении.
– Тетя-робот, – вздохнула я, – наверное, у дамы никогда штифтовые зубы не качаются.
– Нет, – возразил Глеб Валерьянович, – она человек, идеально владеющий собой. У меня Рина вызывает чувство уважения. А зубы надо лечить, штифт не прирастет, если закачался.
– Ясно, – кивнула я, – босс побаивается авторитарную мамашу. Что-то мне подсказывает: идея превратить меня в сотрудницу «Светатура» принадлежит Ирине.
– Рина не вмешивается в рабочие дела единственного сына. Ей это даже в голову не взбредет, – возмутился Борцов. – Ты ошибаешься. Поверь, Ирика просто нервничает из-за подруги, а Иван попадает с ней в резонансные колебания. Мысль о причастности Иры к расследованию – абсурд. Она немолода и понятия не имеет, чем занимается сын… Разболтался я, надо работать. Пороюсь в результатах вскрытий всех покойных мужей Лазаревой, авось что-то занимательное выплывет. Танюша, идея о временной работе в турагентстве не особенно хороша, но Рина к ней отношения не имеет.
Борцов дернул дверь и спешно ретировался в коридор. Я осталась в кабинете одна, в голове толкались острыми локтями разные вопросы. Почему Глеб Валерьянович, услышав мое предположение насчет того, кто придумал отправить меня поработать в турагентство, так занервничал? Борцову совершенно не свойственна экзальтация, он должен был просто сказать: «Рина не из тех, кто сует нос в дела сына». А он принялся бурно возражать. Странно, однако. И в отсутствии логики до сих пор Глеба Валерьяновича нельзя было упрекнуть. Но пару минут назад он обронил фразу: «Мать понятия не имеет, чем занимается сын». Может, это и так, сотрудники особой бригады не имеют права сообщать о своей работе никому, даже близким родственникам. Но, если Ирина не в курсе, где служит Иван, почему она попросила его выяснить, убивала ли Вера своих мужей? Думаю, шеф докладывает мамочке все рабочие новости, а в ее голове созревают «ценные» идеи, ну, например, такая, как направить Сергееву в «Светатур»…
– Эй, ты спишь? – спросила Кира.
– Нет, – быстро ответила я, выплывая из своих мыслей, – внимательно тебя слушаю.
– Согласна?
– На что? – не поняла я.
– Не надо врать, что мои слова достигли твоих ушей, – надулась Ручкина, – но я не гордая, повторю. Хочу сгонять на часок в магазин. Посидишь пока одна?
– Светлана Алексеевна и Лена в офисе, – напомнила я, – только Лазарева куда-то смылась.
– К ВИП-клиентке на дом отправилась, – пояснила Кира, – есть у нас особо звездные, западло им самим в контору приехать. Если Светка тебя после испытательного срока оставит, познакомишься с ними. Жесть! Нечаева и Ленка сейчас кофе пить порулили, не скоро вернутся. Так я сношусь туда-сюда? Если придет выгодный клиент, сама с ним не занимайся, напортачишь – и тебя в фирме не оставят, скажи: «Я секретарь. Оставьте свой номер телефона, наш самый опытный сотрудник Кира с вами свяжется». Принести тебе пончик?
– Спасибо, не люблю сладкое, – ответила я.
– Ясненько, – захихикала Кира, – на диете сидишь. Ну, успеха тебе на ухабистом пути самоограничения и истязания голодом. Я вот не заморачиваюсь, ем, что хочу. Если кому-то моя фигура не нравится, это его проблема. Меня все устраивает.