И в тоже время я понимаю. Что это тупик. Он и я… мы чужие. Мы из разных миров, мы не можем быть вместе. И даже не потому, что я не дамся, а потому что он… не возьмёт. Зачем ему девочка, когда вокруг женщины? Зачем ему мелкая и неопытная, когда рядом взрослые и раскрепощённые? Зачем ему лишние заморочки и проблемы? Ему и без меня… хватает.
Жаль, телу этого не объяснить. А тело… оно оживает лишь рядом с ним! Сердце ударной дробью несётся, будто желает доскакать до причины моего неровного дыхания. В душе Райские кущи и птички поют.
Меня лихорадит, а бабочки в животе… Я не верила в их существование. Зря! Они есть! Теперь точно знаю. Только пока не разобралась, как их утихомирить.
И вот опять… в очередной раз Дима уходит, оставив меня на обломках недоговорённой фразы, на хрупкой грани разреветься, на подступе к душевному срыву. Одну… в зале… в полном опустошении.
Сколько смотрю на тёмный коридор, где скрылся дядя, не знаю — проваливаюсь в прострацию, — но когда отмираю, подавленная плетусь к себе в комнату. Падаю на постель…
Хаотичные мысли не дают спать. Что я опять не так сделала?
Перебираю мысли, раскладываю поступки по полочкам.
Вроде ничего.
Может, что-то сказала не то?
Вспоминаю досконально каждую фразу, вопрос, ответ… Но не нахожу ни слова обидного или унижающего достоинство человека.
Даже злюсь на него! А только возвращается, мне ему на шею хочется кинуться. Повиснуть бессовестной пиявкой и признаться, как скучаю за ним.
А потом попросить, чтобы больше не уходил…
Странный он. Этот Дима. Реальный и не реальный. Словно не от мира сего. Или настолько цинично в нём, что пугает своей многогранностью.
Не холодный — жаркий. Скупой на эмоции, но живой.
Он не может быть злым, потому что излучает добро.
Он из тех, кто дарит, а не отбирает.
Он не может быть пустым, потому что полон, как никто.
Он слишком богатый внутренне, чтобы нищенствовать поступками.
Он слишком щедрый, чтобы быть скрягой…
Он настолько умён, что большую часть времени молчит. Ограниченность чаще видна в тех, кто болтает без умолку или отшучивается не по делу, а когда вот так… вдумчиво, глубоко молчат. Уже признак ума…
Его глаза! Такие пронзительно выраженные и многоговорящие. То беспредельно чёрные, то мягко шоколадные. То ершистые, то бархатные. То колют, то оглаживают. То режут, то обласкивают. То припечатывают, то возвышают. То жалеют, то насмехаются. То уничижают, то возрождают.
А улыбка… Разве может у человека быть столько оттенков улыбки?
Он весь пропитан жизнью. И я питаюсь этим.
С болью понимаю, ему нужно уйти. Это лучше и правильней! Но как слабачка оттягиваю этот губительный момент. Говорю, говорю, обо всём и ни о чём. Просто, потому что боюсь остановиться. Потерять нить, оборвать… И остаться одной.
А порой нахожу силы — наступаю на глотку собственному страху и умолкаю, моля, чтобы Дима быстрее сам сделал контрольный и шагнул прочь, но он продлевает пытку — даёт новый глоток. Короткую фразу, глухой смешок, пристальный взгляд. И, казалось бы, пустота, уже протягивающая ко мне свои жалящие когти, вновь отступает.
Мир начинает преображаться, на смену мраку выглядывает солнце… Становится легко и радостно. Я таю, улыбаюсь, пронизанная теплом, и вновь начинаю говорить.
Зря думаю, что Дима меня не слушает — он внимателен и последователен.
С ним спокойно и комфортно. Он уютный и надежный.
Как я жила до него? Существовала… Но ему не признаюсь. Это глупо! Слишком наивно… А он и без того меня считает мелкой.
Дима не романтик, но мою веру в лучшее не уничтожает. Я ему за это благодарна. С ужасом жду своего восемнадцатилетия. Это уже скоро. Совсем недавно мечтала о нём — как-никак, дата взросления. А теперь — пугает.
Ведь Дима уйдёт…
Зачем ему присматривать за человеком, кто переступил рубеж взросления? Дату, когда ответственность станет полностью собственной проблемой подопечного? Точку — отправную новой жизни…
Когда позволю мечтам быть более откровенными и чувственными.
Будет незазорно. Будет можно… попробовать любовь.
Понимаю, что в нынешнее время мои сверстники стремятся быстрее повзрослеть и вкусить запретное. Не осуждаю, но сама как-то не стремлюсь. Может дедушка повлиял своим воспитанием, но мне кажется, это ещё зависит от человека. От внутреннего мироощущения и стержня.
К тому же, не с кем было желать чего-то, такого…
Данил и Матвей — друзья, у меня нет желания целоваться с друзьями.
И только недавно школьный красавец и звезда, Алёшка, на меня внимание обратил. Не то чтобы иллюзии строила на этот счёт — и поверила во внезапно нагрянувшие чувства. Но почему бы не подыграть? С его стороны нет хамства, невежества, насмешек. Он мил, учтив, галантен. Лёша мне симпатичен. Не наглел, не пошлил. В кафе звал, в кино. Узнавал про последний звонок и ЕГЭ. Куда поступаю. Оказывается, мы собираемся в один университет… Только факультеты у нас с ним планируются разные. Точнее — он-то поступит точно, с его деньгами и связями родителей, а мне придётся надеяться только на свой проходной балл…
Мне… уже скорее всего одной! Если конечно, дедуля быстрее не выйдет. Как же я желаю ему скорейшего выздоровления.
А себе… семьи. Не хочу быть одна!
ГЛАВА 14
Бес
Почти неделю нам позволяют жить спокойно. Никто не названивает, служба попечительства двери не сносит. Тем более звонок «другу» и вера в «его слово» всё же существует. Он мне не обещал притормозить коней — это не в его власти, но если делу дадут ход — уведомит заранее.
Так и получается. Мы уже с Ариной обговариваем некоторые варианты дальнейшего налаживания совместного быта, пока дед в больнице завис… Ему новый вид лечения порекомендовали, и на общем собрании, точнее: Исмаил Иосифович и Арина, — Коганы решили, что стоит воспользоваться советом. Так что, до совершеннолетия мелкая точно под моим присмотром…Это оказывается не так сложно и муторно. Отслеживаю посещение школы, оценки, обязательная встреча с дедом, дополнительные занятия, вечером совместный ужин… Пока однажды не раздаётся звонок.
— Завтра придут. В отделе продажно. Эта семья интересует кого-то важного. Вам отказано. Причина: твои неблаговидные дела и многие связи с преступными группировками… Громкие преступления.
— Ни одного доказанного.
— Это не важно. Для них ЭТО уже повод и причина отказать. И главный довод: девочка окажется в плохих руках. Документы на изъятие сунули на подпись в последнюю минуту рабочего дня.
— Спасибо, — сбрасываю вызов. Мобильный рядом. Продолжаю жевать мясо, гречку.
Арина сносно готовит. Не высокая кухня, но съедобно. А если учесть мою неприхотливость, бывали такие дни, когда у меня и корки хлеба в горле не было, — так вообще, королева кухни.
Мелкая тоже ест: неспешно, небольшими кусочками, манерно, но не жеманно. Чувствует что что-то не так, но с вопросами не пристаёт.
Удивительная девчонка. Терпеливая, выдержанная, спокойная.
Только за чашкой шикарного кофе позволяю открыться:
— Собери самое важное. Для школы. Сменную одежду. Обувь. Рыльно-мыльное…
Арина застывает с чашкой возле рта:
— Насколько?
— Пока угроза не минует.
— Не подписали? — риторически звучит, мелкая грустнеет.
— Завтра придут.
— А что делать со школой? — прикусывает губу, прожигая внимательным взглядом.
— Тебе нужно отсидеться всего три недели. До днюхи. А потом вернёшься в свою жизнь, — подмигиваю подбадривающе, но девчонка ничуть не смягчается. Такая же серьёзная и вдумчивая. Сдаюсь последним нелепым аргументом: — Считай, у тебя затяжной больничный…
— Ага, — зажато кивает Аря.
Нужно отдать должное, мелкая, как всегда, удивляет. Без слёз, причитаний собирается быстро, а когда вижу всего один чемодан, недоверчиво уточняю:
— Это всё?
— Да, — смущается, тоже окинув свою поклажу придирчивым взглядом. — Мне вполне хватит. — И тут же чуть виновато: — Зато рюкзак, два пакета с учебниками и тетрадями, а ещё одна сумка для художки, — при этом краснеет, будто непристойность выдаёт.
— Это многое объясняет, — бурчу под нос.
Грузимся ещё быстрее. Арина проверяет дом на наличие оставленных ценностей. Закрываем лавку, ставим сигнализацию.
Пока едем, раздумываю над тем, кого можно поставить на точку, чтобы следили за магазином и квартирой семейства Коган.
Квартиру для отсидки выбираю съёмную. Она не засвеченная. О ней никто ни сном, ни духом. А вот места проживания могут пробить на раз.
Поэтому скромная двушка на окраине города нам вполне подходит.
— Тут так… нежило… — выдавливает девчонка, заминаясь в прихожей. Стискивает в руках лямку сумочки и мечет затравленные взгляды по сторонам.
— Вот и создай уют, — криво усмехаюсь. — Хорошо не там, где народу полно и музыка громкая, а там, где душе спокойно.
Умолкаю, переваривая, что сказанул. А нагородил достаточно.
Что-то меня на романтику тянет. Пора прогуляться, а то… дышится с Риной не так, как без неё.
— Я за продуктами, а ты пока вещи раскидай. Комната любая… твоя. У нас всё предельно честно, — едва не толкаю мелкую вглубь, потому что меня раздражает, что она мнётся в уголке, словно боится. — Без дедовщины. Кто первый, того и тапочки. — Ключи в пальцах кручу, чтобы хоть как-то нервишки усмирить. Самому не по себе. — Так что… всё к твоим услугам, — ретируюсь быстро, потому что заткнуться не могу. И так уже много… Рина от меня столько за всё время нашего общения не слышала. Бедная… Вытаращивается, как на полоумного.
Пока еду за продуктами, размышляю, как же мне с ней уживаться, если я идиотом озабоченным становлюсь только ароматом её отравляясь, да видом очаровательной смущённости. Нужно минимизировать ситуации «наедине». Больше по работе шляться. А в идеале боль… мне нужна боль — тату… пусть не столь значительная неприятность, но убьёт двух зайцев — мне боль, Арине — занятость!