Фраза мне совсем не нравится, но кто я такая, чтобы возмущаться?
Тем более Дима уже опять стоит возле отвратительной тётки. То ли ругаются, то ли милуются. Не желаю видеть! Отворачиваюсь, но слух как назло обостряется:
— Ты первая начала, — сухо бросает Дима знакомой. — Тем более я не шучу. Арина — внучка знакомого. У него проблемы. Я за ней приглядываю.
— Командировка была запланирована давно, — шикает недовольно тётка, время о времени припадая к фужеру с шампанским.
— Вот именно, не отменять же. А её бросить не мог, вот и решил…
Ни черта не вижу. От расстройства перед глазами влажная пелена расплывается. Так нельзя! Стоп! У меня макияж!
А что важнее — не доставлю радости вредной стерве. Она не увидит моих слёз!
Смаргиваю. Делаю глубокий вдох. Считаю: раз, два…
— Я тебя ждала, — зло выговаривает женщина Диме. А у меня в груди застревает воздух. Как бы ни желала быть в стороне — идиоткой последней стою и прислушиваюсь.
— Милая, — глухо смеётся дядя, — хочешь сказать, что больше не о кого потереться было?
— Ты омерзителен! — шикает дама и, судя по цокоту каблуков, отходит дальше. Дима неспешно за ней.
Не пойду! Удерживаю себя на силу. Пинаю прочь, к дальней картине.
Вольные мазки, вызывающие цвета, размытый образ…
— Рина, — неорганизованный поток мыслей нарушает голос Димы. — Пойдём, у меня есть для тебя один бонус.
— Надеюсь, он не такой ядовитый, как эта? — едва заметным кивком указываю на Милену, попивающую шампанское возле картины на другом конце зала.
— Не бузи, мелкая, — подталкивает меня к стерве Дима.
Милена едва ли на меня смотрит. С надменным видом меняет фужер с шампанским с подноса очередного официанта.
С таким видом, будто одолжение делает, устремляется в арку, плавно покачивая бёдрами и приветливо улыбаясь всем встречным, идёт насквозь. Дима меня утягивает за ней. Желания идти нет, но разве можно возражать тирану-дяде? Глупость несусветная! Уже уяснила за месяц совместного проживания. Вру! С того момента, как он меня в проулке на руки подхватил. Когда укачивал… Уже тогда, точно кролик в кольцах удава, яснее ясного осознала, что не мне ему перечить.
Робкие попытки прерывает быстро, порой беспощадно, не размениваясь на такие мелочи, как сострадание, мягкость и бережность.
Сказал — сделала! Надо — раскорячивайся. Хочу — и ты хоти. Не хочу — и ты подыхай…
Вот и поспеваю на каблуках за ним, точнее подле него, размашисто идущего, — как неграциозная коза на коротком приводе.
Минуем второй зал, третий и у затенённой арки в закрытую зону останавливаемся возле небольшой группы людей. Пара элегантных женщин в годах, трое мужчины им под стать. Один знаком. Отдалённо, лицо…
Напрягаю память, пока стерва не помогает:
— Митрофан Романович, — привлекает внимание тягуче. Реагирует тот самый невысокий, худощавый, импозантный. Художник современности. Прокофьев! Многие его работы были признаны критиками и любителями. Не скажу, что мне близки по духу и ощущениям, но это не значит, что я ошибаюсь и моё мнение — единственное верное. Как бы то ни было — Прокофьев — знаменитая личность! И побывать на его выставке. Это же… Вау! Дед не поверит, когда расскажу. Жаль нельзя фотографировать. Я бы некоторые экспонаты с удовольствием дедуле показала.
А от мысли, что стою в нескольких шагах от ТАКОЙ личности, меня в дрожь бросает. Глаз не могу отвести.
Боже!!! Я правда в сказке. Жаль, она не совсем радостная — Милена подпорчивает настроение — напоминает злобную мачеху из Золушки.
А Прокофьев приятный внешне. Седина в висках, глубокий взгляд, аристократический профиль. Одет не так официально как остальные — тёмно-серый пиджак с декоративными латками на локтях, белая рубашка, обычные джинсы, чёрные ботинки.
Мужчина тихо винится перед толпой, и присоединяется к нам. Милена, точно мартовская кошка, ластится к нему.
— Привет дорогой, — певуче и растягивая губы в белоснежной улыбке.
— Рад тебя видеть, Мила, — Прокофьев приобнимает её за талию, и парочка обменивается поцелуями, как обычно принято в светском обществе, вроде поцелуй, но, не касаясь друг друга губами.
— Хочу тебя познакомить, — Милена пленяет его свободную руку: в другой фужер с шампанским, и кивает на нас с Дмитрием. — Это мои друзья, — воркует, — Дмитрий, — мужчины обмениваются рукопожатием, — и его… племянница, — опускается до интимного шёпота, и даже голову чуть в сторону склоняет, чтобы и губы не были видны.
Мужчина кивает, улыбается.
— В общем, — повышает чуть голос Милена, — эта милая девушка, Арина, — тётка умолкает, уставляясь на Диму и явно ожидая, что он подскажет:
— Родионовна, — не мешкает Дима, хмуро смотря на Милену и художника.
— Бог мой! — окидывает меня изучающим взглядом Прокофьев. Слишком ощупывающим, собственническим, насмешливым. — Нет, милая, вы гораздо моложе няни Александра Сергеевича и значительно краше, завладевает моей ладошкой и галантно её целует.
Да не уж-то… Знание такой мелочи, как сходство моего имени и отчества с инициалами любимой няни Александра Сергеевича сразу же прибавляет Митрофану Романовичу веса в моих глазах. Образованность нынче странный порок! Обсуждаемый и вызывающий усмешки.
— Она очаровательна! — выдаёт художник, благосклонно кивнув Милене.
Мне не нравится подобная оценка. Я же не кобыла на продажу!
— Я тоже так считаю, — лживо отмахивается тётка, змеёй улыбаясь. — Мне кажется, вам есть, о чём помолчать и поболтать. Если бы ты провёл небольшой экскурс, не разочаровался бы, — знающе кивает. — Девочка образованная и знает толк в искусстве.
— Быть не может! — смеются глаза Прокофьева, он делает глоток шампанского и предлагает мне руку: — Тогда буду рад…
— А я отлучусь на секунду, — выжимает формальную фразу Милена, отпивая игристого, и идёт прочь.
— Я скоро, — на ушко роняет Дима и, не дожидаясь моего ответа, уходит за тёткой.
Знать не хочу, куда и зачем. До боли желаю, до желчи в желудке и до тошноты боюсь!
Лучше не думать! Лучше увлечь себя чем-то сторонним. Не хочу расстраиваться. Не хватает ещё разреветься!!!
— Ну, что ж вы молчите, прелестное создание? — мягко стелет Прокофьев, пока идём по залу.
— Я не знаю, что сказать… — мнусь в неприятной близости от художника. Мне с ним неуютно. Всё время кажется — оценивает. И не как человека, кто понимает в искусстве, а как женщину…
— Хотя бы похвалите автора сего шедевра, — останавливается возле первой встречной картины. Сарказм в голосе даже вызывает улыбку. Прокофьев меняет фужер с шампанским, но вместо одного берёт два. Один вручает мне: — Для вдохновения, ну и лекарство от смущения и страха, — подмигивает понимающе, с лукавой улыбкой.
Уже было отказываю, но потом… гнусная мыслишка, выпить… пару глотков в день совершеннолетия — не самый скверный поступок.
— Очень гармоничное сочетание цветов, наложение слоев, мазки…
— Да вы что? — изумляется художник, отпив шипучего напитка. — А что вы скажете о самой задумке?
— Она мне не близка по восприятию. Предпочитаю реализм, — чуть обдумав, тоже пробую шампанское. Сильногазированный. Но вкус отличный — чуть сладковат, в меру кисл. С большим смаком припадаю к краю фужера вновь. Делаю глоток, чуть больше — вино на языке играет богаче, горячее бежит по горлу.
— Не поверите, — понижает голос до шёпота, — но мне тоже. — Небольшая заминка и добавляет с грустью: — Жаль, что творцом этого произведения являюсь я!
Самокритичность?! Неожиданно! Обычно творческие люди очень ранимые, и критику воспринимают ярко и остро. А Прокофьев…
Пока нахожусь в немом шоке, подхватывает меня под локоть и утягивает к следующей картине.
— Раз уж я нашёл самого честного зрителя, буду рад послушать ваше мнение ещё, — глухо хмыкает. — Только выпить нужно больше, — тормозит официанта. Меняет бокалы. Один мне, другой себе. — Глоток для храбрости, и я буду готов! — шутливо пальцем просит секунду.
Вот так, слово за слово, переходим от картины к картине, оценивая мастерство автора и промеж щекотливого дела осушая по несколько фужеров с шампанским.
Полотна кажутся всё более понятными, художник — очаровательным. Да и вообще обстановка дружелюбная, весёлая, яркая, располагающая.
К Прокофьеву часто подходят посетители, вовлекают в беседу, он меня не отпускает — всё время придерживает за руку и знакомит с каждым.
На самом деле на меня все смотрят с нескрываемым интересом. И улыбаются. Мне это нравится… или не нравится. Да какая разница?!
Главное не задумываться, где Дима…
Митрофан… То есть Митя, он попросил перейти на «ты», прекрасный собеседник. Самокритичный, улыбчивый, обходительный, вежливый, культурный, воспитанный. Такой замечательный, что ему об этом говорю, не таясь. Прокофьев это воспринимает с очаровательной шуткой, в который раз не забывая о гостях. К нам подходит очередной посетитель. Полный, но лощёный, с залысинами. Мне он понравился сразу. Обниматься полез… Художник, верно считав моё недоумение, быстро уводит меня в сторону к другой группе людей. Эта компания более милая. Мы с ними завязываем разговор на какое-то время, а потом тема банально сводиться к: «Ах, какие шикарные полотна в этот раз выставил художник!» И я начинаю откровенно скучать.
— Арина, очарование моё, — это, пожалуй, то, чем мужчина отторгает — уменьшительно-ласкательными, слащавыми эпитетами. Молча выдавливаю улыбку. — Вы заскучали…
Художник, с моего позволения, меня покидал ненадолго, встречая очередных «важных» гостей. И пока его не было, я вновь с очередным бокалом шампанского остановилась возле инсталляции, исполненной творцом и героем сегодняшней выставки.
— Нет, что вы, — лгу, пряча взгляд в бокале. Всё чётче жжёт отсутствие Димы. Безотчетно вожу глазами, выискивая его, но дяди, как след простыл. Милены тоже нет.
Настроение стремительно ухудшается.
— А если ли бы я вас похитил? — шуршит интригующе художник, как и я рассматривая металлическую конструкцию странной пары, то ли дерущих друг на друге волосы, то ли в безудержно-страстном запале старающихся спариться.