По жизни так получается, что грязи, лжи и порока больше всего в тех, кто громче других кричит о добродетели, морали и божественном.
Я аморален.
Я грязь!
Я порочен!
Я зверь.
Я Бес!!!
Во мне нет ни капли веры в хорошее и бескорыстное. Потому что всё есть грязь!
Нас окружает ложь, мы говорим — ложь, мы — ложь.
Я правда старательно высматриваю её и в ней. Жду подвоха или лукавства, хоть миг порока. В этом профи, ибо порок — моя стихия, и я знаю все лазы и уловки. Но нет в ней ничего подобного.
Если только… ум и стремление к истинно-прекрасному.
Умная женщина — опасна, а понимающая суть красоты — вдвойне. Она нечистоты сможет обнаружить в любом тайнике, какой бы дорогой мишурой их не закрывали. Её провести нельзя…
Мне на руку лишь одно — Аря юна, наивна, верит в чудо.
Пока!
Пока никто до меня не разрушил этих стен, у меня есть шанс сыграть на правильной струне…
Молодая, романтичная, одинокая!
Но это план на потом, если старик не одумается.
ГЛАВА 3
Бес
На третий день, подгадав уход Арины, наведываюсь в лавку.
Исмаил ничуть не удивлён моему приходу. Конечно, я ведь давал срок. Смотрит спокойно и ровно, ни жеста страха или волнения. Он принимает происходящее, как есть, и просто ждёт.
А я ищу первые слова, потому медленно иду между рядов стоек, мебельных композиций. Мажу глазами, цепляясь всё больше за разные детали, которых по невежеству не заметил в первый раз. Тонкая организация рабочего пространства, чёткие и вместе с тем продуманные сегменты товаров, цветовые семьи, орнаментические.
Торможу возле витрины с диковинными пепельницами, мундштуками и портсигарами.
Беру один, под серебро, но это не оно. Рисунок тонкий и резной.
— Вам это не подходит.
— Почему?
— Он был сделан для человека, крайне редко прикладывающегося к сигарете. Молодого, утончённого, обедневшего аристократа. Для вас подойдёт другой, — Исмаил не выходит в зал, чуть склоняется за своей витриной, недолго копается и кладёт на стеклянную поверхность ещё один портсигар. И, судя по отделке — как раз серебро, и рисунок оттенён даже.
Беру. Он и правда в руку удобнее ложится, несмотря на металл, быстро набирает тепло. На крышке пламя… и две капли, чёрные гладкие камни, напоминающие глаза. Глаза в пламени… Ад? Бес?..
— Вы знаете, кто я? — пристальный взгляд на Исмаила.
— Вашу суть я понял ещё в прошлый раз.
— Сколько?
— У него нет цены.
— Но я хочу купить, — не понимаю, зачем цирк и зачем показывать то, что не продаётся.
— Она ваша по праву.
— Это лишнее. Так сколько?
Мужчина молчит, и у меня разыгрывается жуткое желание ему в морду вбить его высокомерие.
— У каждой вещи есть цена! — чеканю ровно. — Серебро, работа, — перечисляю, что вижу и как понимаю, — чеканка, камни, оригинальность. Штук десять? — навскидку.
Коган молчит. И его взгляд меня бесит ещё сильнее. Снисходительный, даже насмешливый. Ему везёт, что губы не улыбаются, а так бы я сорвался.
И тут озаряет — я портсигар уже себе присвоил! Меня не волнует остальное. Он мой, потому что органично вписывается в моё понимание «годится», «удобно», «глаз не раздражает». Портсигар словно был создан под меня.
Право!
— Бес для Беса… — пальцами оглаживаю глаза-камушки, скольжу по языкам племени.
— Серебро — магический металл. Как и гематит — непростой камень. Неброские, но защитные. Очищающие, вбирающие… Они как фильтр. Будут вбирать плохую энергию.
— Хотите сказать, он волшебный?
— Не совсем, но силу имеет. Он вам подскажет зло, болезнь, плохая аура.
— Светиться будет? — сарказм.
— Цвет. Серебро потемнеет… — не ведётся на яд.
— Я хотел бы услышать положительный ответ, но думаю, он остаётся тем же, — задумчиво кручу портсигар, все же переходя к важному.
— Ваше предложение было щедрым. Даже более, чем, если учесть те копейки, за которые другим приходилось продавать свои участки, но…
— Но, вам придётся съехать.
Мужчина становится мрачнее, брови чуть вздрагивают, губы поджимаются в узкую полосу.
— От себя добавлю полтора, но съехать нужно в течение недели.
— Я не сог…
— Иначе я не буду Бесом в огне. Я выйду из него, — кладу портсигар на стеклянную поверхность, чуть порывистей, и мерзкий скрип наполняет лавку. — Вы не в том положении, чтобы воевать. У вас есть, что терять, Исмаил Иосифович. И я сейчас не об этом, — обвожу глазами магазин с антиквариатом. — Внучка у вас ангел. Уже почти школу окончила. Вот-вот новая жизнь начнётся. Подумайте, какой участи вы ей желаете?
Впервые вижу мелькнувший страх на лице Когана. Стальной нерв, и тот дрогнул. Это хорошо, значит я не ошибся.
— Вам ли не знать, как Бесы падки на всё ангельское, — вероятно зря добавляю, но Внучка для него всё. А то, с какой нежностью и любовью они общаются, меня навело на прозрачную мысль — дед поартачится, но рискни я на более наглый шаг — отпишет всё и за так.
— Вы не посмеет… — роняет Коган, но в его взгляде уже зародилось опасение.
— Исмаил Иосифович, неужели вы думали, что мы настолько порядочны, чтобы не воспользоваться столь очевидным козырем? — ровно и по делу. Старик должен уяснить, я не шучу. Не играю и не пытаюсь вывести на глупые эмоции. Я БЕС, и если говорю — меня стоит бояться — лучше прислушаться. Я не кидаюсь пустыми угрозами, для этого слишком ценю своё и чужое время. И тем более — верю в силу и важность каждого произнесённого звука. Я много творил в жизни, и прерывал чужие на раз. Но сейчас тормозит от быстрого решения проблемы то, что в мире есть более достойные смерти люди. Я не соврал Пастору. Мне понравился Исмаил, и я бы не хотел бестолково лишить его возможности и дальше растить внучку.
— Она ещё девочка.
— Вот и помните об этом. А ещё призадумайтесь, вас ли стоит благодарить за то, что Арина Родионовна, а для Давида и Матвея Ризенштейн — просто Аря, до сих пор посещает школу и порхает, точно бабочка, в своём мире прекрасного, не замечая сгустившейся непогоды. Это несущественное упущение я быстро устраню. И вы поймёте, не так страшен Бес, как его малюют. Он куда ужаснее, просто фантазия у мастеров ограничена.
Арина
— Значит, твой дед так и удерживает оборону? — опять пристаёт Давид с допросом на тему «вы уже готовитесь к войне с бандитами»?
— Мне он ничего не говорит…
Мы с мальчишками после прогулки идём к моему дому, а по совместительству дедушкиному рабочему месту — антикварной лавке. Матвей и Давид меня провожают. Так всегда, и не обсуждается!
— Но я вижу, что с каждым днём он всё печальней и мрачнее.
— Ещё бы, — знающе протягивает Матвей, — без нескольких точек весь дом захватили. — И куда смотрит полиция?
— Видимо, куда им уплачено смотреть! — умничает Давид и братья начинают спорить и пихаться, желая на фоне другого поярче блеснуть осведомлённостью.
Уже привыкла к их дурости, но отношусь спокойно, как сестра к балбесам-братьям. Дед сначала решил, что я никак не могу выбрать, кто же моему сердцу милее, но вскоре понял, в этих парнях жениха не найти.
— Ну всё, пока, — выдыхаю радостно. Братья перестают дурачиться. Мы останавливаемся возле ступеней моего дома. — Спасибо за вечер, завтра буду занята! — отрезаю сразу, чтобы не завязывать дискуссию, во сколько завтра пойдём гулять.
— У-у-у, — кривит лицо Давид. — Почему ты так рано сегодня?
— Я обещала деду кое-что почистить. И так из-за вас отпросилась на лишний час.
— Вот-вот, ему пообещала, а нас даже не хочешь обнадежить «Выпускным».
— Я не могу идти с двумя, а выбирать одно из… простите, — поправляю очки, которые пытаются съехать на нос, — не корректно. Не хочу никого из вас обидеть!
— Вот честно, я бы не обиделся, — дёргает плечом Давид, — если бы ты пошла не с братом, а со мной.
Вызывает улыбку такая бесшабашная простота.
— А то и понятно, — мотаю головой и иду к двери, потому что Матвей решает толчками и пинками показать, как ему не понравилась шутка брата. — До завтра, драчуны, — отмахиваюсь, понимая, что сейчас им уже не до меня.
— Дед, — даю знать, что это я. Вместе с переливом колокольчика вхожу в лавку и окидываю помещение взглядом. Ничего необычного. — Дедуля! — чуть повышаю голос, потому что обычно родственник к этому моменту уже выглядывает из кабинета и спешит меня встречать. — Дед… — настороженно протягиваю, глазами зацепившись за портсигар на стеклянной поверхности главного прилавка.
Родственник никогда и ничего не забывает. Сердце недобро ударяется о грудь, дыхание больно обжигает горло.
— Д-дед, — торопливо огибаю прилавок и от ужаса всхлипываю: — Де-да!..
Бес
Птичка на проводе приносит весть: Коган в больнице. Поздно вечером его доставили в реанимацию. Сердечный приступ. Как понимаю, случился после моего ухода…
Душу неприятно шкрябает совесть, но задвигаю порыв поглубже. Не планировал подобного, но раз так, нужно срочно действовать. И пусть меня будут ненавидеть и презирать, пусть никто не оценит… но я спасаю эту семью. Да, методы не мягкие и не гуманные, но я не благодетель. У меня свои интересы. И коль могу без лишних смертей завершить дело… попробую.
Итак, девчонке нет восемнадцати, значит органы опеки будут тут как тут. У семьи никого больше нет, а стало быть, на время пребывания Исмаила Иосифовича в больнице девушку поместят в специальное учреждение. Этого нельзя допустить.
Пока дед лечится — я должен полностью завладеть её доверием.
— Костыль, дело есть, — набираю торопливо хорошего знакомого, совершено не задумываясь, что ночь на дворе.
— Когда?
— С утра на поляне.
— Степан Игнатьевич, — следом набираю важного человека в госструктуре, — простите, что так поздно, но срочное…
— Сколько времени? — зевает мужик, и я его понимаю, вроде оттянулся немного с Ленорой, выпил для души, а тут новость шарахнула. Не до сна уже.