160 один из коротких тест-картриджей Самого, снятый, чтобы проверить поперечную аберрацию при различных ракурсах солнца, гласит наклейка на коробке: всего пара засвеченных метров Клиппертона, тот с опущенной головой и сгорбившийся на низких оранжевых трибунах, с костлявыми плечами, без рубашки и в развязанных «Найках», со своим футляром с готической надписью на коленях, облокотился на ноги и распластал ладони по щекам, уставившись между ног и еле сдерживая улыбку, пока рядом стоит, уперевшись в переносной полицейский замок, скукоженный до размеров младенца и накренившийся вперед Марио с экспонометром и чем-то слишком засвеченным, чтобы разобрать, и заливается гомодонтовым смехом над каким-то, видимо, остроумным замечанием Клиппертона.
Хэла, за этот континентальный выходной день забившего четыре косяка в четырех разных случаях – дважды в компании, – плюс все еще наматывающего узлы в животе от какого-то виноватого шока из-за полуденного побоища на Эсхатоне и его неспособности вмешаться или хотя бы встать с летнего стула, – Хэла немножко накрыло, и он только что доел четвертое шоколадное каноли за полчаса, и чувствует ледяное электрическое покалывание как будто зарождающегося кариеса в левомолярной области, и еще как всегда, ухряпавшись сладким, чувствует, как проваливается, в эмоциональном смысле, в какую-то отстраненную панику. Кукольное кино так сильно напоминает о Самом, что единственным еще более депрессивным предметом для размышлений или воспоминаний остается лишь реклама и последствия онанской Реконфигурации для рекламной индустрии США. В фильме Марио через чересчур витиеватый рваный монтаж показывает возведение вдоль новой американской границы люцитовых фортификаций и установок по перемещению ATHSCME и ЭВД, с одной стороны, и катастрофическую романтическую линию любви Родни Тана к роскошной кукле, изображающей приснопамятную и энигматичную квебекскую фаталь, известную общественности только как «Лурия П», с другой. Крошечная коричневая
суконная ручка куклы Тана лежит на коленке из сногсшибательно обшитой палочки от леденца Лурии в знаменитом стейкхаусе «Сычуань» в Вене, штат Вирджиния, где, согласно мрачной легенде, на кружевной бумажной салфетке с китайскими знаками зодиака Р. Тан замыслил эру спонсирования. Хэл исключительно хорошо ознакомился с падением и взлетом рекламы США на рубеже веков, потому что одной из всего двух академических работ, которые он писал о чем-то хотя бы отдаленно киношном 161, была толстенная монография о переплетенных судьбах эфирного телевещания и американской рекламной индустрии. Это был последний и решающий для оценки проект в годовом курсе «Введение в исследования интертейнмента» мистера У. Огилви в мае ГЧКП; и Хэл, в то время семиклассник, добравшийся только до «Р» в сокращенном Оксфордском словаре, написал о кончине рекламы с почтительным тоном, будто эти события имели место в туманном прошлом ледников и мужиков в шкурах, а не три-четыре года назад, более-менее накладываясь внахлест на зарождение эры Джентла и экспериалистскую Реконфигурацию, которые вышучивал кукольный мультфильм Марио.
Нет никаких сомнений, что индустрия телесетей – в смысле, речь о Большой Тройке плюс громко начавшем, да быстро сдувшемся «Фокс», т. к. PBS – совсем другой зверь, – уже тогда столкнулась с серьезными проблемами. При экспоненциальном распространении кабельных каналов, растущей популярности ручных устройств дистанционного и целиком зрительского управления, исторически известных как «пульты», и инноваций в видеоплеерах, которые благодаря сенсорам звука и истерического визга позволяли вырезать из любой записанной программы почти всю рекламу (и здесь многословное отступление о судебных баталиях между телесетями и производителями видеоплееров из-за функции «редактирования», рядом с которым мистер О. от нетерпения нарисовал на полях большой красный зевающий черепок), телесети испытывали проблемы с привлечением аудитории, необходимой, чтобы оправдать рекламные тарифы, которые требовала бездонная слюнявая пасть накладных расходов. Немезидой Большой Четверки были 100+ американских региональных и национальных кабельных телесетей, которые – в домиллениумную эру Лимбо необычайно широкого толкования актов Шермана Минюстом – объединились в неуживчивую, но могучую Торговую ассоциацию под предводительством Малоуна из TCI, Тернера из TBS и таинственного альбертанца, которому принадлежали «Канал Видов-из-симуляций-окон-различных-богатых-домов-в-экзотическихместностях», «Канал Святочного камелька», образовательная матрица на кабельном канале CBC и четыре из пяти крупных канадских телесетей магазинов-на-диване Le Groupe Videotron. Наращивая агрессивную кампанию, нацеленную на умы и души, которая высмеивала «пассивность» сотен миллионов зрителей, вынужденных ежевечерне выбирать всего лишь между четырьмя статистически изнеженными телевещателями, а затем превозносила «настоящий американский выбор» из 500+ малопонятных кабельных вариантов, Избранный совет кабельных распространителей Америки атаковал самое больное идеологическое место Четверки – психическую матрицу, в которой зрителей приучили (причем – что особенно смачно – не в последнюю очередь те же телесети Большой четверки и их рекламисты, отмечает Хэл) ассоциировать Свободу Выбора и Право на Развлечение со всем американским и настоящим.
Кампания ИСКРы, блестяще организованная бостонским агентством «Вайни и Вилс», била Большую четверку в фискальное подвздошье вездесущим антипассивным слоганом «Не соглашайся на меньшее», но совершенно нечаянный контрольный выстрел в жизнеспособность телесетей произвело побочное предприятие «Вайни и Вилс». «В & В» – которому, как и большинству американских рекламных агентств, жадность отбивала всякое обоняние в отношении денег, – не преминуло воспользоваться рухнувшими рекламными тарифами Большой четверки, чтобы запустить на телевидении эффективные кампании для продуктов и услуг, которые прежде не могли себе позволить известность в национальном масштабе. Для малоизвестной локальной компании «Нунхаген Аспирин» из Фрамингема, Массачусетс, «Вайни и Вилс» уговорили базирующийся в Энфилде Национальный фонд черепно-лицевой боли проспонсировать огромную передвижную выставку картин о мучительной черепно-лицевой боли художников, страдающих от мучительной черепно-лицевой боли. Итоговые ролики «Нунхагена» были просто немыми 30-секундными кадрами некоторых экспонатов с надписью бледными пастельными тонами в левом нижнем углу «Аспирин Нунхаген». Сами же картины были невыносимы, тем более когда у зрителей – по крайней мере, в очень фешенебельном доме Инканденц – появилось
HDTV. О роликах с картинами о боли более зубного свойства Хэлу даже вспоминать не хочется, особенно из-за кусочка каноли, который застрял где-то сверху-слева, в связи с чем он озирается в поисках Шахта, чтобы попросить провести осмотр с маленьким зеркальцем. Один из роликов, что он помнит, – лицо обычного американского мужчины среднего класса, но из правой его глазницы вырывается торнадо, и рот – в воронке торнадо, разверст в крике. И это еще цветочки 162. Ролики стоили сущие копейки. Продажи «Аспирина Нунхаген» взлетели до небес в национальном масштабе, в то время как рейтинги роликов «Нунхагена» сползли с низких до ничтожных. Люди считали картины такими невыносимыми, что продукт покупали, но ролики терпеть не могли. Можно подумать, раз сам продукт так отлично пошел по рукам, то какая разница, что миллионы телезрителей по всей стране щелкали пультом на другой канал, стоило на экране появиться немому нарисованному перекошенному лицу с топором во лбу. Но ролики «Нунхагена» оказались фатальными потому, что заодно обрушили рейтинги роликов, следующих за ними, и передач, во время которых показывали ролики «Нунхагена», а самое главное, оказались катастрофическими, так как были настолько неприятны, что пробудили от зрительской дремы буквально миллионы приверженцев телесетей, до настоящего времени пребывавших в таком отупении и оцепенении, что обычно даже не тратили мышечную энергию пальцев, чтобы щелкать пультами, пробудили легионы вдруг перепуганных и возмущенных зрителей и напомнили о власти, которую им даровали пальцы.
Следующая эфирная золотоносная курица «Вайни и Вилс» – врезающаяся в память серия спотов национальной сети клиник по липосакции – укрепила тренд «В & В» на высокие продажи, но жуткие рейтинги; и вот от этих спотов Большую четверку по-настоящему пробило на пот, потому что – хотя критики, родительские комитеты и женские общества, ориентированные на пищевые расстройства, поливали грязью рекламу «ЛипоВака» с колышущимся целлюлитом и откровенными клипами процедур, напоминающих смесь гиперболизированных демонстраций пылесосов «Гувер», документальных съемок аутопсий и антихолестериновых кулинарных шоу, где полпередачи показывают отсос жира из индейки, и хотя бегство аудитории от спотов «ЛипоВака» выпотрошило рейтинги соседних роликов и передач – и беспокойные сны руководителей телесетей охватили яркие REM-видения [128] вялых атрофированных больших пальцев, которые, подергиваясь, вдруг возвращаются к жизни над кнопками пульта, – хотя споты снова оказались фатальными, благодаря им сетевые клиники «ЛипоВака» заполнились так неприлично, что «ЛипоВак Анлтд.» скоро могло позволить себе платить телесетям за 30-секундные споты неприличные суммы, поистине неприличные, без которых осажденной со всех сторон Четверке было попросту не выжить. И вот ролики «ЛипоВака» крутились и крутились, большие деньги перетекали из рук в руки, а общие рейтинги телесетей проседали, будто проколотые чем-то тупым. Теперь, ретроспективно, легко обвинить корпорации телесетей в жадности и близорукости относительно показа откровенной липосакции; но, доказывал Хэл с пылом, который мистер Огилви счел удивительным для семиклассника, как тут сохранять хладнокровие и дальнозоркость, когда бьешься со зловещей кровожадной кабельной камарильей в сотрудничестве с «В & В» до последней капли фискальной крови, день за днем.