– Меньше бумажной работы, – пояснил он.
Я почти его не слушал и думал о своем. В другое время я бы с удовольствием подключился к расследованию этого странного преступления, но увы – оно явно не имело ни какого отношения к “всплескам”. Поэтому я мысленно вернулся к топорику Павла Лемеха и пистолету Кати Гордеевой.
Если исчезновения Лемеха и Гордеевой это звенья одной цепочки, – размышлял я: – то просматривается последовательность: сначала телефонный звонок, потом будущая жертва берет с собой что-нибудь для защиты и уходит из дома. Если они чувствовали опасность, зачем они вообще уходили? Для встречи со звонившим? Так нет – Лемех ходил к своей девушке. Правда по ее словам он весь вечер был какой-то напряженный… Стоп! А может встреча была назначена позднее? Не исключено. Ведь принял же он Каплю за того, кто звонил ему по телефону… Значит ждал встречи, причем, не в определенном месте, а что-то типа “мы тебя сами найдем”. Что же ему сказали по телефону такого, что он, вооружившись топором, все же пошел? Шантаж? Ну Кате еще можно было наврать что-нибудь про отца, но у Лемеха только мать и в момент звонка она была дома. И девушка его была в полном порядке, в чем он в тот же вечер и убедился. Пригрозили, что расправятся в будущем? Так Катя точно позвонила бы в милицию. Ее наверняка инструктировали на этот счет, и не раз… А она взяла пистолет и, не сказав никому ни слова, вышла на улицу. И Лемех вышел, хотя до смерти был напуган. Он же, судя по словам Капли, всерьез собирался его зарубить. Так почему же, вместо того, чтобы позвонить в милицию или просто переждать опасность, он все же покинул в тот вечер свою квартиру?…
А главное – кому понадобилось устраивать всю эту чертовщину? Зачем им дочь первого секретаря партии города и сын погибшего офицера-пограничника?…
Между тем, ни на секунду не умолкавший Губин, стал пространно рассуждать о разных типах характера и о том, что иногда такие свидетели попадаются, что хоть стой, хоть падай.
– … Вот сегодня, например, звоню в одну квартиру. Окна ее как раз выходят напротив остановки. Открывает мне старушка – божий одуванчик. Из тех, кто от нечего делать целыми днями в окно пялится. Ну, думаю, сейчас она мне все по полочкам разложит. Здравствуйте, говорю, гражданка, я из милиции. А не видали ли вы какого-нибудь убийства на остановке пару часов назад? А бабуля мне в ответ:” Ты вначале, голубь, перекрестись, а потом и говорить будем.” А сама стоит в проходе и в квартиру не пускает. Я говорю: “ Гражданка, религия – опиум для народа, и я к ней абсолютно равнодушный. Тут недавно неподалеку голову одному человеку отрезали, так вы не видали кто?” А бабулька знай твердит: “ Перекрестись сперва, а после вопросы задавай.” Ну я и перекрестился, что делать. А она как завопит: “ Дьявол! “ и дверь перед носом захлопнула. Я постучал было, мол, гражданка, бросьте свои фокусы, да куда там. “ Изыйди!” – кричит через дверь: “ бесовское отродье! Меня тебе не заморочить! Я тебе не школьница и не алкаш какой-нибудь! Я закон божий блюду! Именем Бога и двенадцатью апостолами, заклинаю – изыйди!!!.. – ну и прочая галиматья. Плюнул я в сердцах и дальше по квартирам пошел жильцов опрашивать. А соседи бабульки мне и сказали, что “двинулась” старуха на почве религии…
Что- то в его рассказе меня заинтересовало, но я, занятый своими мыслями, не сразу понял что.
А – вот. Дело было в странном сравнении, которое по словам Губина употребила бабуля. “…Я тебе не алкаш какой-нибудь и не школьница…”- сказала она. Алкаш! Задержанный на улице Димитрова на первый взгляд был вылитый алкаш. Вполне вероятно, что и Витек, с чьей, головой он носился по улице тоже подходил под это определение. Неужели Губин проворонил свидетеля? Стоп! Если был алкаш, то должна быть и школьница… Точно! Меня прямо в пот бросило. Ориентировка по Леоновой!
“…Вторым отделением милиции г. Карпова разыскивается безвести пропавшая Леонова Тамара Олеговна, 1950 года рождения, учащаяся 5-го класса СШ № 23, домашний адрес: улица Тельмана д.6, кв.12., которая 15.09.1962 года ушла с последнего урока вместе со своей подругой Эстриной Оксаной (проживает: ул. Тельмана 35–22). По словам Эстриной, она вместе с Леоновой дошла до ее (Эстриной) дома, после чего расстались. По настоящее время местонахождение Леоновой Т.О. не установлено…”
Тельмана 35 – это же совсем рядом!
Я резко остановился, будто наткнувшись на препятствие.
– Ты адрес помнишь? – спросил я у Губина.
– Какой адрес? – не понял он, удивленно оборачиваясь.
– Адрес, по которому проживает эта ненормальная бабуля.
– З-зачем? – растерялся Губин.
– Так надо, – сказал я, показывая удостоверение. Увидев его, Губин побледнел и на глазах покрылся испариной.
– Она ведь правда сумасшедшая, – стал он оправдываться: – Что мне было делать?
– Успокойся, – сказал я: – И говори адрес.
Губин наморщил лоб.
– Тельмана 31, - наконец сказал он: – Квартира… Квартиру не помню. Второй подъезд, первый этаж, квартира… налево.
– Это точно? – спросил я строго.
Губин аж глаза закрыл от усердия.
– Второй подъезд, первый этаж, квартира налево, – как заклинание повторил он.
– Ну смотри, – погрозил я ему пальцем: – Если обманул – пеняй на себя.
Губин всем своим видом постарался выразить предельную искренность.
– Ладно, – сказал я ему: – Топай в отделение. А то там тебя Тюхин уже заждался.
Губин, почти бегом, двинулся прочь от меня, но тут мне в голову пришла еще одна мысль, и я ему крикнул:
– Стой! Иди сюда.
Губин рысцой вернулся.
– Перекрестись, – потребовал я.
– Что?! – у Губина глаза полезли на лоб.
– Перекрестись, тебе говорю.
Глядя на меня, как на сумасшедшего, он неверными движениями ткнул себя в живот, в грудь, и, сперва в левое, потом в правое плечо.
– Ты и перед бабулей так крестился?
Губин затравленно кивнул.
– Теперь иди, – отпустил его я, и Губин неуверенным шагом двинулся в сторону 2-го городского отделения милиции. Скорость его, по мере удаления от меня, все возрастала.
20 часов 40 минут.
Я позвонил в дверь и услышал по ту сторону приближающиеся шаркающие шаги.
– Кто там?
– Откройте, милиция.
Дверь приоткрылась и я увидел старушку, одетую в старомодную черную юбку и теплую вязанную кофту.
– А почему без формы? – подозрительно спросила она.
– Я могу удостоверение показать, – предложил я.
– А я в них не разбираюсь, – отпарировала бабушка.
– Да свой я, бабуля, свой. Вот тебе крест, – перекрестился я.
Бабушка усмехнулась и широко раскрыла дверь, пропуская меня в квартиру.
– Ну заходи, раз свой.
Я вошел в небольшую прихожую, подождал пока хозяйка закроет входную дверь и прошел следом за ней в единственную жилую комнату. Тут меня ждало небольшое затруднение. В левом углу комнаты, у изголовья кровати, на широком подоконнике я увидел большую икону. Я слышал, что верующему человеку на ее присутствие нужно как-то реагировать, но не помнил, как. Увидев, что старушка обернулась и смотрит выжидающе на меня, застрявшего у входа в комнату, я (эх – была не была!) торопливо перекрестился.
– Да не крестись ты. И так видно, что нехристь, – ворчливо сказала хозяйка: – А еще, небось, партейный.
Я почувствовал, что начинаю краснеть.
– Как вас величать, хозяюшка? – спросил я, уводя разговор со скользкой темы.
– Филиппова я, Анна Константиновна, – ответила бабуля: – Да ты проходи, садись. В ногах правды нет.
Я сел на расшатанный стул и продолжил:
– Анна Константиновна, я к вам вот по какому делу…
– Да знаю, знаю, – перебила она меня: – До тебя тут уже один заходил. Тоже без формы.
– Вы ему про школьницу говорили…, - снова начал было я, старушка опять меня перебила.
– Я ему много чего говорила, – сказала она насупившись: – И еще скажу, если опять прийдет. Не можешь креститься – так и скажи. А он, аспид, знаки сатанинские вздумал чертить, насмехаться. Себе – дураку, да и мне на голову беду кликать. А беда – то рядом – за окошечком.
– Что за беда – то, хозяюшка? – в тон ей спросил я: – Может я чем помочь могу?
– Куда там тебе, безбожнику? – махнула рукой Филиппова: – Ты, поди – то, и в церкви ни разу не был.
– А все таки. Я ведь не один. Всем миром навалимся – глядишь и одолеем беду.
– Ой не знаю, – вздохнула бабуля: – Куда же вам супротив силы бесовской? И сами погибните, и души свои навек погубите.
Она замолчала.
– Вы думаете, это бесы были? – осторожно спросил я: – Это бесы ту школьницу утащили?
– А кто же еще?!
Филиппова подошла к окну и ткнула пальцем в стекло:
– Она вот тут, на остановке, стояла. Будто ждала кого – то. Тут и подъехала бесовская таратайка. Двери открыла и манит. Девочка и пошла. У самой двери будто опомнилась, назад рванулась, стала из портфеля что – то доставать… Нож, мне показалось. Да куда там – вылезли из дверь две лапы дьявольские, схватили ее и затащили внутрь. Двери захлопнулись, и таратайка дальше по улице покатилась. А от девочки только с ноги сандалик и остался на остановке лежать. Его потом дворник подобрал и в мусорку выкинул.
– Когда это случилось? – спросил я.
– Не помню точно… Недели четыре назад, – Филиппова подумала и добавила: – Дня за три до моей пенсии.
– А какого числа вам пенсию платят?
– Девятнадцатого.
А Леонова, по ориентировке, пропала 15 сентября. Неужели след?!
– Чего же ты на счет сегодняшнего не спрашиваешь? – вдруг спросила бабуля: – Ты же за этим и пришел.
– А что – сегодня тоже таратайка? – спросил я.
– Она, – Филиппова села на кровать и стала рассказывать: – Вдвоем они были. Один постарше, в пиджаке, другой, помоложе, в пальто. Стояли на остановке, разговаривали, руками размахивали. И опять таратайка подкатила. А молодой все никак наговориться не мог. Оба сильно выпившие были, а во хмелю – известное дело, язык – как помело…
Так вот, стал молодой в таратайку заходить. Не глядя, будто в автобус какой-нибудь. Одной ногой в нее вступил, а потом глянул внутрь, испугался, хотел назад выскочить, да поздно было. Лапы его за ноги как ухватили, как потащили… Пожилой за голову его ухватил и не пускает. Тут двери захлопнулись и, как косой, голову отрезало. Так и остался он голову в руках держать. Сначала смотрел на нее, будто не понимал, что у него в