Я не знаю, как объяснить тебе, что я чувствовал. Ты это вообще хочешь это понять? Ладно, тогда смотри.
Он нашел на полу древесный обломок, нащупал, где поострее, воткнул скол в землю, обозначив точку, а потом, не отрывая руки, расцарапывал песок, пока деревяшка не разломилась. Один из приземлившихся кусочков был еще достаточно велик, так что осужденный повторил свои действия. И так до тех пор, пока остатки «пишущего инструмента» не перестали быть пригодными для использования. На полу ямы осталось изображение, которое при переносе на бумагу выглядело бы так:
Знаешь, я думал о том, что мирское отношение к жизни – ад для возвышенной души. Я искренне искал Бога, а люди вокруг будто бы нет. Спроси их прямо, веруют ли они, и они подтвердили бы, безусловно, свою преданнейшую веру в Господа и во благо. Но живи с ними в быту, и они будут с наслаждением истязать тебя, словно никогда не заповедовал Моша им слова Божии: люби ближнего своего, как самого себя. Словно нет Его, когда ты произнес нечто неугодное им. Тогда они превращаются в животных и вгрызаются тебе в глотку – дай Бог, фигурально. В одну минуту говорят, что любят тебя, а в другую, издеваясь, треплют – и все с единой уверенностью в собственной непогрешимости. Жуткие существа, для которых НЕТ НИКАКОГО НАСТОЯЩЕГО БОГА, потому что настоящий Бог всегда, а они редко крепки в том, чтобы воплощать в себе свои же собственные убеждения. Всегда противоречивы и непоследовательны: сейчас ангел во плоти, а едва солнце по небу сдвинется – голодная гиена. А ты люби их, люби, живи с ними, да доверяй им, да отдай за них жизнь, когда будет нужно. Короче, выслушай их самовлюбленные речи, пострадай и сдохни, желательно молча. Нет, с благодарной улыбкой на устах! Они-то пускай живут, как им угодно, а я, действительно, пострадаю и подохну. Только без всякого грёбанного смысла, который они безыскусно навешивают на все, что не попади, да с чистым сердцем верят в это. Правда, ближним от этого не легче. Кто знает, может, и я такой же? Если так, то я готов быть сброшенным в яму с тухлятиной, из которой после гниения греки готовят изысканный соус – пусть сожрут меня те, кто имеет высшую значимость под солнцем!
…Я отвлекся от горячки мыслей и обнаружил вокруг Пустыню. Они отняли и Ее у меня, понимаешь? Я шел по просторам, а душа была окована терзаниями и угрозами обидчикам. Становилось жарче, голова дурнела, тело начало напоминать о том, что я состою не только из мыслей и чувств – плохих и хороших. Во мне еще было, как минимум, пронизанное чувствительными рецепторами мясо, которое исстрадалось и теперь сообщало мне об этом всеми доступными ему методами.
Я пытался насладиться простором и тишиной снаружи, но их не было во мне. Внутри клокотала злоба. Тараторили голоса всех людей, которых я знал или придумал – жестокие самовлюбленные голоса вечно правых. И я кричал на них, выставлял свои обвинения – такие, как уже озвучил, или нечто похожее. Помнишь, я говорил, что я хуже их всех? А знаешь, почему? Они способны жить в этом мире, созидать в нем, а я нет. Я такой же, как они, но с низким порогом боли. Ошибка, видимо. Дурацкая описка, которую Бог из милосердия постеснялся удалить из текста. Хотя почему из милосердия? Может, ради издевки, а может, просто забыл? Нет, конечно, я всегда видел во всем этом какой-то высший, может, даже одному мне да Богу доступный смысл, но каждый из этих людей думал, верно, точно так же. А значит, велика вероятность, что я ничем не лучше и ровно, как они, ошибаюсь. Я не верил в это, правда. Я верил в свою истину, ведь только так я мог оставаться живым. Наверное, они были в таком же положении, просто я стоял на краю и держался за эту нить, а они жили на плато и считали подобные нити неотчуждаемой частью своего бытия. Не знаю… Я ушел куда-то далеко в своих мыслях, да? Ну ничего, это хорошо. Я и тогда ушел далеко, так что ты слышишь весьма достоверный рассказ.
Так вот, вокруг была пустынная свобода, но она изжаривала меня. Внутри же я нес весь человеческий мир, от которого бежал и никак не мог избавиться. Едва я возносился духом до небес, в ответ брызгали воспоминания, разъедали и сбрасывали на дно, а потом еще ниже. Я был отравлен ими, помечен, словно принадлежавший им предмет. Самое обидное, что живые обидчики даже не подозревали о запущенных ими в мою голову чудищах. Не знали, что практически уничтожили во мне меня. И никогда бы не поняли этого…
Я устал и собрался повернуть назад. Тут пришло понимание, что эта моя прогулка отличалась от остальных. Я часто бродил и излагал себе похожие мысли, но сейчас передо мной стояла проблема: необходимость жениться на неправедной женщине, которая со мной же прелюбодействовала в ночь, когда стала сиротой. Когда я вспомнил об этом, когда представил, как вечером раввин заходит ко мне услышать мой положительный ответ, я понял, насколько блеклой была война с внутренними демонами. Ведь я выдохся, и мы разошлись на сегодня. Завтра они продолжат бесконечно портить мое бытие, но это будет завтра, когда я отдышусь и приду в норму. Реальные же люди никогда не ждут. Они врываются в твою жизнь и забирают все, что им нужно, что ты не сумеешь отбить, не пожалев тебя ни на грамм в том месте, где, согласно их убеждениям, ты не нуждаешься в жалости. Как повезет, в общем.
Жениться – это вообще не плохо. Я теперь один, я молод, должен стать частью общества, научиться жить и обеспечивать себя самостоятельно. Я собирался жениться. Раввин прав, за добросердечие Господь воздаст. Да и девчонка не так уж плоха, мы же смогли поговорить с ней. Я еще удивился тогда, что она здраво судит о жизни. Я мог бы помочь ей, а она могла бы стать матерью моих детей. Мы оба сироты, оба хотим, чтобы к нам не лезли посторонние. А вдруг все получится? Я представил нашу долгую совместную жизнь и подумал, что это далеко от моей мечты, но реальность всегда же оказывается лучше, верно?
И, возвращаясь домой, я обратился с просьбой к Господу, чтобы он научил меня, как поступить правильно. Я шел назад, творил молитвы, и становилось радостно. Я знал, что Яхве любит меня – знал это всю свою сознательную жизнь.
Я понял, чего Он хочет от меня: чтобы я трудился, чтобы на этом нетвердом фундаменте сотворил крепкую семью, чтобы почти из ничего один – нет, вместе с моей женой – устроил хозяйство, скотинку размножил. Чтобы сыновей поднял на ноги. А вдруг, через несколько поколений наша семья станет самой богатой во всей деревне? И они – мои правнуки – будут вспоминать свою благодетельную праматерь, которая не была идеальной женщиной из фантазий, но была настоящей, из плоти и крови, своеобразная, уникальная, как есть, а я любил ее. И мы оба трудились много-много, но с любовью, с наслаждением, и так создавали будущее своих детей. Да, именно этого от меня хотел Господь. И вот, Он указал мне верный путь. Я благодарен!
И тут закружилась голова, я упал в горячий песок. Сразу свело живот, и остатками сознания я засвидетельствовал, что ужасно голоден. Чудовищная жара, а еще я извел себя черными мыслями. Я умру здесь? – думал я. Это было бы так легко, а если еще и мгновенно…
Я перестал шарить трясущимися руками в поисках опоры. Остановился. Отключусь сейчас – умру, вне всякого сомнения. И принял мысль о подошедшей смерти с легкостью. Осталось только навсегда потерять связь с телом, и я навсегда свободен от боли.
Я ждал. Мутило, даже вырвало какой-то непонятной слизью. Она подогрелась на жгучем песке и завоняла. Но и после этого я не потерял сознание. Наверное, если представить Ад, он был бы как раз таким: пекло снаружи, тошнота в теле, на душе какая-то тоска, жажда конца, который все никак не наступает, и понимание, что он не наступит никогда.
А я тем временем почему-то поднялся на ноги и пошел.
Тут он нашарил рукой еще одну древесинку и нарисовал вот что:
Ближе к вечеру я увидел деревню, правда, чужую. Кажется, когда-то давно я бывал здесь с отцом, но едва ли запомнил, где здесь что, и едва ли кто из местных узнает меня. Господь послал на моем пути колодец. Когда я увидел его, единственной мыслью было: «Так я выжил!» Я уже видел, как отпиваю маленький первый глоток живительной влаги – совсем чуть-чуть, много сразу нельзя. И наконец я подошел. Заглянул, а в нем нет черпака. Каждый, видимо, крепит к веревке свою посудину… Вот это меня сбило с ног. Я только понял, что все, и мгновенно пропал.
…
– Че слоняешься по жаре, дурень?
Я лежал в комнате, а передо мной стояла женщина, которую я с первого взгляда и присно окрестил «базарной бабой». Ты меня извини, но я привык вызывать в памяти ее образ именно этими словами. Первое впечатление было сильным, понимаешь? Да и точнее описать ее я не способен.
Я сумел оценить, что чувствую себя отвратительно.
– Я тебе вопрос задала.
– Я думал…
– О чем же ты, олух, думал?
– О Боге. Я искал Бога.
Это прозвучало, как мне показалось, очень тонко и откровенно. Если бы мне кто-то бросил вот так, то, как бы зол я ни был, я бы тут же проникся симпатией к человеку передо мной. Но она сказала как отрезала:
– Мда, что за молодежь пошла? Работать не хотят. Делать что ль больше нефиг? Господа не «ищут», – с крикливой издевкой заметила она, – Господу молятся. Работу свою сделают на славу, трудом восславят Имя Божие, а потом молятся. А ты, раздолбай, шляешься не пойми где, пока люди работают. Сдохнуть чей поди охота! Нет бы взялся за ум, дом бы построил, хозяйство поднял, детишек с женой нарожали бы, на ноги бы их подняли – вот молитва Богу! А ты!.. Тьфу!
Она действительно плюнула прямо на меня (целилась в лицо, но попала в руку) и ушла. Что сказать, удивила. С чего она взяла, увидев меня в первый раз, что я, как бы выразиться, еще ищущий себя человек?.. По сути же согласен. Она была права – да. У нее было и хозяйство, и, видимо, дети, а может, и внуки. Она прожила долгую жизнь и знала, о чем говорит. А я был всего лишь бесполезной кучей тряпья, костей и мяса, которая все дребезжит и никак не может найти себе покоя. А ведь я желал доброго хозяйства и достойной жизни. Спроси меня тогда, о чем я мечтаю больше всего, и я бы ответил: стать хорошим человеком. Мне, кажется, вновь указали путь.