— Да нет, обычный православный.
Варнак обратился к Тяжелову с укоризною:
— Иван Иванович, вы знаете, я готов к любым неожиданностям, если меня заранее о них предупредят. Но я ведь ничего не знал! Я не понимал истинных размеров затруднения! Это же такая тонкая работа! Я бы смог ее решить за неделю! Но за несколько часов? О! Я…
Варнак ждал, что его прервут. Тяжелов не торопился. Он давно понял: если подчиненный хочет, чтобы начальник почувствовал себя виноватым, то начальнику полезно заставить подчиненного чувствовать себя идиотом. Варнак, прокрутив свои «я не знал, я не понимал, я бы смог, я бы в любом случае не смог и я всегда готов» раза три, начал сбиваться. Когда он заходил на пятый виток, окружающие уже смотрели на него с ярко выраженным офисным сочувствием. На седьмом витке Варнак сдулся и замолчал с несчастным видом.
«Парень в хорошей форме», — удовлетворенно отметил Тяжелов. Сам он в молодые годы затыкался витке на пятом-шестом.
— Юра, вы по делу что можете предложить?
— Ну… — Варнак, собираясь с мыслями, вынул из кармана платочек, мелко промокнул им лоб, вытер щеки, подбородок, шею. — У меня есть одна правильная знакомая в Общине святых вегетарианцев последних дней. С ней можно бы как следует поговорить, обещать, сколько надо, — девушка лоу-мидл… Она, конечно, активистка-антиглобалистка, но при правильном подходе к делу пойдет и в активистки-глобалистки… вы понимаете, о чем я говорю?
Сакс посмотрел на Тяжелова уныло. Волк — с иронией. Волчья баба — с сомнением. Надо же, кто она такая? — никто, элементарная частица, фитюлька от часов, а ведь тоже соображает…
— Юра… — устало заговорил Тяжелов. — Юра! Вы же серьезный человек.
— «Одна правильная знакомая»… Ну да. Конечно же… — передразнил Волк, подняв брови.
Варнак поник. Совсем поник Варнак.
«Понимает».
— Короче говоря, Юра, в таких делах требуется надежность.
В ответ Иван Иванович услышал печальный вздох раскаяния.
У Тяжелова оставался всего один маршрут. Наверх. Он вынул платочек, промокнул вспотевший лоб… вынул еще один платочек… с оторопью посмотрел на оба и спрятал их во внутренний карман. Глянул на Сакса. Тот кивнул с приличествующим случаю сочувствием. Глянул на Варнака. Тот, отворотясь к окну, пробормотал слово «патриарх».
Иван Иванович понял, что опять держит в руках два платочка, но когда успел вынуть их по второму разу — неясно. При всеобщем молчании Тяжелов набрал номер. Не успев сказать ни слова, он обрел из телефонных глубин откровение: «Вас ждут через двадцать минут».
И гудки.
— Так. Так… Федор Мартинович, на регистрацию список отправите, когда я велю, и в том составе, который, надеюсь, сейчас окончательно прояснится. Сейчас вы свободны. Андрей Андреевич и Елизавета Патрикеевна…
— Потаповна! — взвилась Лиса.
«Час от часу не легче».
— …и Елизавета Потаповна — до завтра. Юра, пойдете со мной.
Варнак побелел. Иван Иванович мысленно похвалил его: правильный цвет принял парень, руководство любит едва живых.
Сакс откланялся. Варнак принял успокоительное. Патрикеевна, рассыпая искры ярости, подошла к Ивану Ивановичу.
— Вы знаете, кто мой отец?
«Потап», — чуть было не ответил ей Тяжелов.
— Лисонька, не надо. Ты ж мне сама… насчет людей…
Лиса сердито посмотрела на Волка, смягчилась и продолжила иначе:
— Мой отец будет рад с вами познакомиться. Ну очень рад будет!
Иван Иванович пробурчал невразумительное согласие. Потом — хоть пятьсот Потапов. И тысяча Патрикеев. Но потом.
Волк сделал своей спутнице знак, мол, подожди, сейчас тут у меня… на минуточку. В ответ он получил знак, мол, минуточку — ладно, а потом давай это самое уже отсюда… Рыжая хвостатая вышла.
— Иван Иванович, простите, пять минут? Конфиденциально.
— Три. Юра… будь у себя, я зайду.
Варнак усомнамбулил в свой кабинет.
Тяжелов посмотрел на Волка с особенным значением: «Друг мой, я так хотел бы задержаться, поболтать с тобой о том и о сем, но через две с половиной минуты попрошу сходить к едреням».
— Иван Иванович, простите, я к вам с полным уважением отношусь. Вот только одно важное наблюдение хочу рассказать. Нет, правда.
— За что ж мне вас прощать, Андрей?
— А вот как раз-то и за него.
— Ничего не обещаю заранее. В том числе и простить.
— А я и не надеялся. Нет, серьезно. Вы только выслушайте внимательно.
Тяжелова начал раздражать этот разговор. Что бы там ни пришло в голову этому очень бойкому и очень обаятельному парню, но пока он всего лишь щенок, попавший в корпоративную обойму исключительно благодаря… временным, скажем так… финансовым затруднениям. «Только из-за крайней надобности». И этот щенок страсть как хочет порычать на него, на большого матерого пса. Надеется, что все ему с лап сойдет. Впрочем, сам Тяжелов уверен: да, сойдет. Хотя следовало бы цапнуть как следует. Но почему-то… сойдет. Не станет он грызть щенка. Какой-то он… свой, что ли? Щенок этот.
— Наблюдение мое будет о собачьих… — начал Волк, усмехаясь. — Фамилия у меня, видите ли, такая, к мыслям о собачьих очень располагает. Хотя по натуре я совсем не волк… Нет, реально.
От первых его слов Тяжелов вздрогнул. Надо же быть такому совпадению!
— Так вот, кажется мне, что все люди… нет, ну там, люди — не люди, а все мужчины — уж точно… В общем, все люди делятся на четыре группы. Первая группа — люди-шакалы. Они никогда не лезут в серьезную драку, они крошками с чужого стола питаются. Вторая группа — люди-волки. У них правило: чужих грызть всегда, а своих — только если от них вдруг запахло слабостью. Нет, верно же?
Тяжелов машинально кивнул. Впрочем, его собеседнику подтверждение не требовалось. «Это у него фигура речи такая», — отметил Иван Иванович.
— Еще одна группа — люди. Ну, то есть люди как люди. Нормальные люди, ни в каком месте не собачьи. С ними все понятно, тут и разговора нет. Зато с последней группой понятного мало. Это люди-собаки. Они шакалов презирают, а волками тихо брезгуют, вот только быть нормальными людьми очень боятся… Нет, знаете, почему?
Он не дождался на сей раз от Тяжелова ни кивка, ни улыбки, ни слова заинтересованного. Тоской веяло от этого Волка-неволка.
— Иван Иванович, людьми они боятся быть из-за опасения: вот, думают они, за людское нас волки загрызут… Собаки — они ведь какие? Рядом с волками лишний раз тявкнуть опасаются. А такого бояться не надо. Волки все равно когда-нибудь загрызут, они собак потрохами чуют. Вернее, не собственными зубами загрызут — отдадут шакалам, а сами будут стоять рядом и стеречь, чтобы не убежала собака, пока стая шакалов ее грызет. Им нравится такая забава, Иван Иванович… В общем, у тех, кто собака, вся жизнь — одна тоскливая проблема.
Тяжелов, ни слова не говоря, развернулся и ушел.
Щенок!
В кабинете Бориса Вениаминовича северная провинция была занята бассейном, а восточная — массажным столом.
Получив от секретарши Патриарха законное право на пять минут доступа к персоне, Иван Иванович с Варнаком миновали два кордона из живых бойцов, ай-тест, рентген-контроль, робота со встроенным пулеметом и дежурную ведьму. Добравшись до кабинета, они окунулись в мир сладостных ароматов. Цепочка мокрых следов тянулась с севера на восток. Обнаженный Ботвинник лежал на сметанно-белых простынях, а массажистка умащивала его тело благовонными маслами.
Борис Вениаминович, сухонький старичок со слуховым аппаратом… «Нельзя так думать, — поправил себя Тяжелов, — не старичок, и аппарата нет, и никакой он не сухонький, а бодрый адмирал корпоративной эскадры, стратег, чутко вслушивающийся в биение ритмов макроэкономики». Так вот, Борис Вениаминович, некрупный главнокомандующий бизнес-империи, на вид совсем юноша, довольно почмокивал, принимая искусство титанической женщины желтой дряблой кожею («Нельзя так думать! Это не дряблость, а узоры мудрости, это не желтизна, благородная расцветка бильярдных шаров!»). Негритянка («афророссиянка!») под два метра ростом и с мускулатурой борца-вольника тянула центнера на полтора. «Как же они…» — на мгновение задумался Тяжелов, но сейчас же запретил себе размышлять на эту тему. А то ведь далеко зайдешь!
Иван Иванович поклонился Ботвиннику в пояс. Варнак судорожно скопировал его поклон.
Черная валькирия не обратила на них ни малейшего внимания. Борис Вениаминович с неторопливой царственностью повернул голову и, одарив посетителей благосклонной улыбкой, изрек:
— Н-нус, ждал, что понадоблюсь. Сколько позиций, Ваня? Две? Или, может быть, три?
«Сначала голову повернул и только потом улыбнулся. Добрый знак! В хорошем настроении. Вот если бы наоборот…»
— «Экологиста» и «этнокредитора» в одном лице добыл я, Борис Вениаминович. «Феминистка», правда, скверного качества, имелась у Волка…
Ботвинник удивленно повел бровями. «Надо же, — прочитал Тяжелов по его лицу, — и от блохастого какая-то польза…»
— …Афроспидоветерана предоставил мой парень, — продолжил Иван Иванович и указал на Варнака. Тот зарделся. — Активист гей-движения у нас и так…
— Сакс.
— Да, Борис Вениаминович. Вы понимаете наши проблемы, как никто!
— Дальше, Ваня.
— Волк — официальный православный.
— Предвидел. Это все?
— Все, Борис Вениаминович. Но даже если мы закрываем эту вакансию…
— Ваня, ты многословен. Место для молодого дарования. Которое мысленно клянет сейчас последними словами Волка, притащившего на хвосте проблему.
Молодое дарование смущенно разглядывало пол.
— И его можно понять. Итак, джентльмены, вы все никак не хотите уяснить: тут вам не тропики, тут зима длится все четыре сезона! А значит, готовиться к ней тоже надо всегда. То есть заранее. Задолго. Еще не закончилась вчерашняя зима, а уже надо быть готовым к завтрашней. Россия-с.
Тяжелов почтительно склонил голову. По опыту он знал: если Патриарх завел разговор о вечной зиме, значит, поможет. Вот если бы о вечнозеленых кактусах, тогда — пло