Третий патрульный, скорее всего, араб. Может быть, и еврей, но все же больше похож на араба. А если ты настоящий араб, как можно совмещать ислам и так называемую толерантность? Спокойно сносить то, что женщины ходят в мини-юбках и без паранджи? Рыскать по городу как нечистая собака, да еще и в компании с неверными? Что ты за араб после этого? Хуже и не бывает!
Хабиби сплюнул на землю.
— Я ничего не нарушаю.
— Документы! — рявкнул русский. Тон его никак нельзя было назвать доброжелательным. — Не плевать на землю! Что делал в кустах?
— Его здесь стошнило, — объявил негр, изучивший место, где прежде скрывался Хабиби.
Удачно. Даже лгать не пришлось. А теперь, если разговор пойдет дальше, Квам расскажет гражданам, как и чем его кормят в бесплатной столовой!
Русский нахмурился.
— Принимал запрещенные препараты? Отвечать! Где документы? Ты меня понимаешь?
Скрипнув зубами, Кван достал пластиковую карточку с чипом, протянул русскому. С ним обращаются, как со скотом! Но ни слова нельзя сказать против, не говоря о том, чтобы ударить обидчика, как того требует мужская честь. Приложат дубинкой по спине, отправят на медицинское освидетельствование, впаяют три месяца исправительных работ за неподчинение патрулю. Была бы радость три месяца работать за просто так на какой-нибудь пыльной стройке!
Ознакомившись с удостоверением социала и не найдя в нем порочащих пометок, русский успокоился, спросил:
— Не видел ничего подозрительного вокруг?
— Нет, — буркнул Квам.
— Иди в свое общежитие. По ночам в этом парке неспокойно. Вчера какие-то подонки сильно избили двух социалов.
— У меня нечего взять, — хмуро заявил Хабиби.
— Те тоже были нищими, — отозвался русский. — Ладно, дело твое, мы предупредили.
Патруль отправился дальше, оставив после себя в воздухе ароматный шлейф дорогого лосьона после бритья и вонь испорченной толерантности. Квам залез обратно в кусты. Почему он прятался? Для конспирации. Чтобы побыть одному. И потому, что смотреть на довольные физиономии граждан было противно. А тайком, из скрытого убежища иногда можно увидеть что-нибудь полезное…
Агнешка все не шла. Квам вспомнил ее зеленые кошачьи глаза и с трудом одолел сладкое томление. Ах, какая девушка. Да еще и гражданка. Сдала экзамен по толерантности. По испорченной толерантности, а не настоящей, конечно. Той, что сейчас в ходу… Той, из-за которой настоящим людям нет никакой жизни.
Квам вздохнул. Ведь и он экзамен почти сдал. Да что там почти — сдал! И на вопрос о произведениях Шекспира ответил верно, и на испытании по истории набрал девяносто баллов из ста возможных — отличный результат. И по математике он получил «удовлетворительно», решил нужные уравнения. Год Хабиби посещал курсы культуры региона проживания, научился есть ножом и вилкой, не свистеть вслед девушкам без одежды. Даже галстук завязывать он умел, хоть у него и не было никогда своего галстука. И что же? Провалился на медицине. Не сдал психологический тест. Ну не сволочи ли те, кто все эти испытания придумал? Выходит, ножом и вилкой можно было и не учиться есть?
Кстати, тот ленивый русский, то ли Иван, то ли Иванов, который жил в общежитии неподалеку от комнаты Квама, не выдержал экзамена по истории. В гражданстве ему отказали, хотя медицинские тесты он прошел успешно. Сидит теперь на пособии, на приличную работу его не возьмут. Только если начнет учиться с утроенной силой. Но где ему? Ленивый.
А Бабаджайд Абимбола отказался изучать Данте, потому что произведения итальянца противоречили религиозным убеждениям парня. И что же? Бабаджайда просто не допустили к экзаменам! За то, что он честно признался в своих убеждениях! О какой свободе современного общества можно говорить? Свергнуть такое государство, растоптать такую свободу! И построить новое общество. По-настоящему толерантное. Где человек будет считаться человеком и гражданином по праву рождения, а не после сдачи каких-то экзаменов и тестов. Все люди равны! Все! И каждый имеет право…
Легкие шаги на аллее заставили Квама отвлечься от мрачных мыслей. Агнешка! С большим пакетом… Замечательно.
— Хабиби! — тихо позвала девушка.
— Залезай сюда, — предложил Квам из кустов. — Почему опоздала?
С женщинами нужно строго, чтобы не подумали, что они выше тебя или равны мужчине. Равенство — красивая вывеска. Нормальным парням нужна настоящая толерантность, а не равенство. Поэтому Агнешке Квам улыбался, временами похлопывал ее по плечу и другим частям тела, но был строг. Иначе распустится.
— Задержалась на лекции в культурном центре, — объяснилась девушка, устраиваясь среди лавровых ветвей. — Я ведь должна подтверждать гражданство — получила его всего год назад. Унизительная процедура. Лектор разошелся…
— С чего бы? — мрачно поинтересовался Квам. — Ему сверхурочные платят, что ли?
— Рассказывал о том, что трое каких-то негодяев изнасиловали негражданку неподалеку от культурного центра, почти под камерами. Патрулей поблизости не было, а дежурный полицейский наблюдатель отвлекся… Их уже поймали, к счастью. И я понимаю, если бы угнетенные парни отыгрались на какой-нибудь гражданке, пусть даже на мне… Но пострадавшая была бедной, обделенной обществом девушкой, такой же, как и они!
Квам хотел было кивнуть — направление революционной мысли Агнешки шло правильно. Неграждане для борца за свободу в любом случае лучше граждан. Но потом решил, что девушка толерантна не до конца.
— Я знал этих ребят, — сообщил он. — Хорошие, крепкие и здоровые парни. Один, между прочим, белый, из местных. У них произошел нервный срыв из-за недооцененности обществом. Не думаешь же ты, что они пустились бы в разгул, имея все права?
— Нет, конечно! — преданно заявила Агнешка.
— И теперь парней, наших соратников, закроют в трудовой лагерь строгого режима лет на пять. Неслыханная жестокость за обычный нервный срыв. Продажное, лицемерное, нетолерантное общество!
— Но все-таки… — смутилась Агнешка. — Они ее еще и избили!
— Никаких все-таки! — заявил Квам. — Они были в состоянии аффекта. За их свободу мы с тобой боремся.
Агнешка вытащила из пакета две банки пива. Одну протянула Хабиби, другую открыла сама.
— Вот. Даже пива в лавке я не могу купить! — пожаловался Квам. — Не могу купить табак, мне не продают марихуану. А все из-за чего? Из-за того, что настоящей толерантности в обществе нет! Людей разделили на два сорта, и верхушка угнетает нас, людей без прав… Словно в мрачное средневековье!
Глазастая Агнешка шмыгнула носом. Она была влюблена в Квама и искренне жалела его. И правильно. Ведь он — борец за свободу! Что может быть благороднее?
— Но мы отстоим свои права! — решительно взмахнул банкой с пивом Квам. — Ты не передумала?
— Нет! — решительно заявила Агнешка. — Ведь еще не скоро?
Последние слова были произнесены с надеждой.
— Не очень скоро. Бомба еще не готова. Йохансон опять ушел в запой, а другие парни готовы воевать лицом к лицу с угнетателями, если у них будет оружие, бить их заточками из-за угла, но слабо разбираются во взрывотехнике.
— А ты, Квам? Ты ведь такой умный!
— Я организатор. Без меня вообще все пропадет. И вообще, твое дело — доставка бомбы в нужное место. Меньше знаешь — для тебя же лучше. Планирование — моя задача.
— А если я взорвусь вместе с другими?
Квам поморщился. Такие тупые вопросы Агнешка задавала постоянно. И как только она сдала экзамен на гражданство? Толерантности ей не занимать, а вот ума не хватает… Возможно, Агнешкой и правда придется пожертвовать. Чтобы не болтала. Распустится после того, как увидит гору окровавленных, искореженных трупов. Поэтому, возможно, взрывной механизм стоит привести в действие раньше. До того, как девушка оставит пакет в нужном месте.
— Тебе ничего не грозит, — уверил Агнешку Хабиби. — Но каждый из нас должен быть готов отдать жизнь за свободу. Я готов! А ты?
— И я тоже…
При мысли о предстоящей акции Хабиби возбужденно вздохнул. Агнешка поняла его вздох превратно и попыталась нежно прильнуть к соратнику по боевой ячейке.
— Не сегодня! — почти проорал Квам. — У меня слишком много дел!
— Тогда я пойду, — прошептала девушка. — Не буду мешать. В пакете еще три банки пива и два блока сигарет. Сколько смогла купить.
— Травку не раздобыла?
— Мне не положено… Я ведь на испытательном сроке.
— Могла бы кого-то попросить!
— Сдадут властям, будут неприятности.
— Да, граждане — они такие. И девушке травки пожалеют… Их толерантность протухла, — согласился Квам, поднимая мешок с запретным для социалов алкоголем и табаком. — Сиди здесь еще десять минут. Нас не должны видеть вместе. А деньги ты принесла?
Агнешка сунула Кваму тощий конверт. Хабиби забрал его и, не прощаясь, решительно зашагал через парк в сторону бедного района. Мешок выглядел подозрительно, но не будет же патруль останавливать его каждые пять минут? Хотя, если поймают с пивом…
Пришлось круто развернуться и отправиться в сторону богатого квартала. Социала, который идет с мешком прочь от своего жилья, никто не остановит. Пока Агнешка не устроила взрыв, что носят в своих мешках неграждане, вообще мало кого интересует… Потом, наверное, будет интересовать!
А вот проверить, не украл ли социал чего-нибудь в богатом квартале, патруль может. Поэтому нужно затеряться в толпе. Есть одна улочка с зоомагазином…
При мысли о зоомагазине у Хабиби перехватило дыхание. Может быть, сегодня? Деньги были, уверенность в себе — тоже.
Десять минут, и Квам вошел в полутемный подвал. Здесь кричали попугаи, булькала вода в аквариуме. Обострившимся слухом Хабиби услышал тонкий писк крыс в дальнем углу. Большой гусь ворочался на своем насесте и молчал, глядя на позднего посетителя оранжевыми глазами.
— Гусь сколько стоит? — хрипло спросил Квам.
Названная продавщицей сумма потрясала воображение. У социала не было и десятой части нужных денег.
— Дай мне тогда две крысы, — развязно попросил Квам, глядя на продавщицу — скорее всего, такую же социалку, как и она сам — сверху вниз.