Василий ЧуйковБЕСПРИМЕРНЫЙ ПОДВИГ(О героизме советских воинов в битве на Волге)
М.: Политиздат, 1965
Воспоминания и свидетельства участников великого сражения на Волге для нас и будущих поколений советских людей представляют и всегда будут представлять огромную ценность.
В этом сражении ярко проявились невиданный героизм советских воинов, их несокрушимая стойкость, мужество и воля к победе. Об этом и рассказывается в настоящей книге.
Ее автор — Василий Иванович Чуйков — видный советский военный деятель, Маршал Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны он командовал 62-й армией, которая сыграла большую роль в героической обороне города-героя на Волге, в битве за Днепр, в освобождении Правобережной Украины, Западной Польши, в Висло-Одерской и Берлинской операциях. Родина высоко оценила заслуги В. И. Чуйкова, дважды присвоив ему звание Героя Советского Союза и наградив многими орденами и медалями.
Отзывы о книге просим присылать по адресу: Москва, А-47, Миусская пл., 7, Политиздат, редакция литературы по истории советского общества.
От автора
С тех пор как умолкли грозовые раскаты второй мировой войны, выросло уже новое поколение. И чем дальше уходят в историю ее события, тем все очевиднее становится решающий вклад Советского Союза в дело победы народов, принимавших участие в войне с фашизмом, все величественнее и грандиознее вырисовывается беспримерный в истории героический подвиг, совершенный советским народом в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и японскими империалистами.
Вспоминая события грозных лет Великой Отечественной войны, я, как один из ее участников, обращаюсь к послевоенному поколению молодежи: свято храните боевые традиции нашей героической армии и флота, добытые в тяжелых боях с сильным и коварным врагом вашими отцами и братьями, многие из которых отдали жизнь за Советскую Родину!
Разумеется, в этой книге я не мог, да и не ставил перед собой такой задачи — рассказать о всех героических подвигах советских воинов в сражениях у Волги. Мои записки — это личные впечатления о массовом героизме воинов 62-й армии, войсками которой мне пришлось командовать.
Если из того, что сохранила моя память, читатель полнее представит себе образ советского воина — солдата Родины, принесшего человечеству радость победы над гитлеровскими захватчиками в битве на Волге, если эти воспоминания о суровых днях войны, о мужестве, отваге и героизме советских воинов помогут в какой-то мере в деле воспитания нашей молодежи, автор будет вполне удовлетворен проделанной работой.
Клятва
11 сентября 1942 года я еду из Бекетовки в штаб фронта.
На переправах через Волгу и ее протоки задерживаюсь по часу, по два: паромные переправы работают с перебоями, нерегулярно. У причалов — скопления людей, машин и повозок. Стонут раненые, которых не могут переправить днем из-за бомбежек и обстрела самолетами противника, а вечером, с наступлением темноты, — из-за отсутствия или запаздывания транспорта.
В ожидании переправы захожу на медицинские пункты. Лица раненых озабоченные, суровые. В глазах одни и те же вопросы: «Как дела в городе? Отступают наши или нет? Когда подойдет транспорт и скоро ли повезут дальше?»
Замечаю много непорядков на этих медицинских пунктах: раненых еще не кормили, они лежат под открытым небом, просят пить; повязки от обильной крови и пыли похожи на выкрашенный лубок. Напускаюсь на медперсонал, ежеминутно задаю один и тот же вопрос: «Почему?» — хотя заранее знаю, что не услышу в ответ ничего, что не было бы известно мне самому: «Мы уже несколько суток не спим, днем бомбежки, а ночью раненых прибывает так много, что где же справиться!» Я требую, чтобы поторопились. Получаю ответ: «Слушаюсь», но вижу, что все продолжают работать по-прежнему медленно.
Нервничаю еще больше: что это значит? Подумав, прихожу к выводу: врачи, сестры и санитары не могут сейчас сделать больше того, что делают. Они все время на ногах, не спят, может быть, голодны и так измучены, что не способны ускорить работу. Они выдохлись.
Около одной из переправ расположился госпиталь. Захожу в операционную. Оперируют бойца, раненного в ягодицу осколком мины. Лица хирурга и сестер бледнее их белых халатов. Вижу, что люди измотаны работой и бессонницей. Раненый стонет. Около стола таз, в нем окровавленная марля. Хирург, окинув меня взглядом, продолжает работать. Наблюдаю операцию до конца и потом спрашиваю врача:
— Зачем вы вырезали почти всю ягодицу?
— Если я пожалею кусок мяса, — отвечает хирург, — то погублю человека, и его не воскресишь. Он умрет от газовой гангрены…
На стол кладут другого бойца, раненного в голову. Он что-то бессвязно бормочет. С него снимают, вернее, сдирают повязки. Боль, вероятно, адская, но он только стонет — не кричит. На других столах происходит то же самое. Мне делается душно, во рту какой-то неприятный привкус. Выйдя из госпиталя, сажусь в «виллис» и еду дальше.
В полночь переправляюсь через Волгу.
И вот уже оглядываюсь на западный берег. Он в огне. Зарево пожара освещает дорогу. Можно не зажигать фар. Извилины дороги несколько раз подводят меня почти к самой Волге. Через город, через реку иногда перелетают немецкие снаряды и разрываются на левом берегу. Это фашисты систематически обстреливают дороги, идущие к городу с востока. Не искушенному в боях человеку показалось бы, что в пылающем городе уже нет места для жизни, что там все разрушено, все сгорело. Но я знал: на том берегу продолжается бой, идет титаническая борьба.
Не помню, сколько времени проблуждали мы на машине вокруг деревни Ямы, разыскивая штаб фронта. Около двух часов ночи наткнулись на блиндаж начальника тыла 64-й армии генерала Александрова. Я поднял его с постели, и он проводил меня до штаба.
Штаб фронта располагался под землей, в блиндажах, хорошо замаскированных сверху кустарником. У дежурного генерала Досика я узнал, что члены Военного совета и начальник штаба только недавно легли отдохнуть. Цели моего вызова в штаб он не знал и предложил мне тоже отдохнуть до утра. Мне ничего не оставалось, как согласиться с ним и поехать переночевать к генералу Александрову.
В штаб фронта явился ровно в 10 часов 12 сентября и сразу же был принят А. И. Еременко и Н. С. Хрущевым.
Разговор был короткий. Меня назначили командующим 62-й армией.
Основной смысл беседы: немцы решили любой ценой взять Сталинград. Мы его отдать фашистам не должны и не можем, отступать дальше нельзя и некуда. Командарм 62-й армии генерал Лопатин считает, что его армия город не удержит. Вместо того чтобы драться насмерть, умереть, но не пустить врага к Волге, он отводит части. Поэтому он снят с должности, и сейчас за него командует начальник штаба армии генерал Н. И. Крылов. Военный совет фронта, по согласованию со Ставкой, предлагает мне вступить в командование армией.
Н. С. Хрущев подчеркнул при этом, что ему известны успешные действия Южной группы, которая крепко побила противника на реке Аксай и тем самым обеспечила маневр войск фронта на угрожаемом направлении.
Я воспринял это как похвалу в мой адрес, похвалу, которая обязывала меня ко многому.
Наконец меня спросили:
— Как вы, товарищ Чуйков, понимаете задачу?
Я не ожидал, что мне придется отвечать на такой вопрос, но и раздумывать долго не приходилось: все было ясно, понятно само собой. И я тут же ответил, что задачу понимаю так:
— Город мы отдать врагу не можем, он нам, всему советскому народу, очень дорог; сдача его подорвала бы моральный дух народа. Будут приняты все меры, чтобы город не сдать. Сейчас ничего еще не прошу, но обращаюсь к Военному совету с просьбой не отказать мне в помощи, когда буду просить ее, и, клянусь, оттуда не уйду. Мы отстоим город или там погибнем.
Н. С. Хрущев и А. И. Еременко посмотрели на меня и сказали, что задачу я понимаю правильно.
Деловой разговор был закончен. Они пригласили меня на завтрак. Я отказался. Мы распрощались. Хотелось поскорее остаться одному, чтобы продумать, не переоценил ли себя, свои силы. Я давно ожидал, что меня пошлют защищать город, был готов к этому, хотел этого. Но когда это совершилось, со всей остротой почувствовал всю тяжесть ответственности, которая на меня возлагалась. Задача была величественная, почетная и в то же время очень трудная, так как противник был уже на окраинах города.
Полтора месяца боевой жизни, которая началась за Доном 23 июля, многому меня научили. За это время я изучил врага так, что мог уже предвидеть его оперативные замыслы.
Глубокие клинья, сходящиеся в глубине в одну точку, — вот основная тактика противника. Имея превосходство в авиации, а также в танках, захватчики сравнительно легко прорывали нашу оборону, вбивали клинья, создавали видимость окружения и тем самым заставляли наши части отходить. Но достаточно было упорной обороной или контратаками остановить или разбить один из клиньев, как второй уже повисал в воздухе и болтался, ища опоры.
Так было за. Доном. Когда ударный клин 51-го армейского корпуса немцев был остановлен на реке Чир, то второй ударный клин повис в районе Верхне-Бузиновки. Так было и на юге. Когда 64-я армия и Южная группа в начале августа отбили атаки противника с юга и с юго-запада, то вторая группировка, выйдя к Волге севернее Сталинграда больше недели бездействовала.
В тактике противника сохранялся шаблон. Пехота бодро шла в наступление лишь тогда, когда танки находились уже на объекте атаки. А танки обычно шли в наступление лишь тогда, когда над головой наших войск висела авиация. Достаточно было нарушить этот порядок, как наступление противника приостанавливалось, и его части откатывались назад.
Так было на Дону, когда 112-я дивизия несколько дней подряд успешно отбивала атаки в районе Верхне-Чирской и Новомаксимовской. Авиация противника боялась подлетать близко к нашим позициям, так как рядом был мощный кулак зенитной артиллерии, прикрывавший железнодорожный мост через Дон.