Скорбя по погибшим товарищам и горя желанием отомстить за них, мы возвращались в Неврокоп. Там мы нашли попа и обыскали его. Золотые монеты, найденные у него, были точно такими же, какие находились у диверсантов. От Кордева мы узнали имя одного из скрывшихся бандитов. Это был барон Черкасов. Сын белогвардейца, он учился в русской гимназии в Софии, но из-за плохой успеваемости оставил учебу и поступил на работу. Потом ушел в Люлинский монастырь, позже работал смотрителем на оросительной системе в Неврокопе и служил агентом полиции. Затем он вновь становится монахом, обосновавшись в монастыре на окраине города Серес, одновременно являясь платным агентом немецкой разведки. В последующем бежал на Запад и вскоре оказался в Вене на улице Терезианумштрассе, 18, где тогда размещалась резиденция немецкой разведки во главе с Болманом и Клаусом. После небольшой подготовки была сформирована разведывательно-диверсионная группа, и ее руководителем назначили барона Черкасова. В состав этой группы вошли Ненов (студент Венского архитектурного института, он же заместитель барона), Иванов, Стамов и радисты Халилов и Захиров.
13 октября, получив две радиостанции, автоматы, пистолеты, гранаты, деньги, золото, а также все необходимое снаряжение и запас продуктов питания, разведывательно-диверсионная группа в сопровождении двух офицеров немецкой разведки — Добека и Гёбела — вылетела из Вены.
— Ваша основная задача, — давал последние указания капитан Гёбел барону, — установить связь с антикоммунистическими группами в горах Южного Пирина; подготовить площадки для посадки самолетов и приема парашютистов, активизировать деятельность агентуры в Софии и других городах...
— ...Господа, события на фронтах носят временный характер! — убеждал в это время остальных агентов Добек. — Война скоро кончится, и каждый из вас будет иметь возможность жить в Великой Германии...
Поздним вечером самолет сделал посадку на одном из аэродромов. Утомленные полетом агенты были размещены в отеле, а на следующий день в сопровождении уже других немецких разведчиков они отправились на грузовике дальше, в сторону Пирина...
В Ограждене диверсанты встретили крестьянина в рваной одежде. На плече он нес топор и сумку, следом за ним шел осел. Крестьянин поздоровался с незнакомцами и поделился с ними куском хлеба.
После этой встречи диверсанты решили передвигаться днем, выдавая себя за югославских партизан прибывших в Болгарию на поиски работы. Так, от села к селу, и шли диверсанты. Крестьяне делились с ними продуктами. Диверсанты спешили к Южному Пирину. В деревне Палат подошедшие к ним крестьяне потребовали у них документы. Разгневанные бандиты схватились за пистолеты и начали кричать:
— Вот как вы встречаете югославских партизан!..
Черкасов, подняв руку, остановил своих людей и сказал:
— Не трогайте их! Они ведь не знали. Но пусть теперь покажут, какие они патриоты! Сейчас им представляется такой случай!
Крестьяне начали извиняться, накормили их, а потом, чтобы гости не шли пешком, дали им двух ослов и лошадь и направили с ними двух мальчуганов — Петра и Гошо, чтобы те, проводив «гостей», пригнали в село скотину.
Итак, диверсанты продолжали свой путь. Пирин уже блестел снежными вершинами перед их глазами. Мальчики сопровождали бандитов до заброшенной избушки Велибит. Постепенно дети поняли, что эти люди не те, за кого они себя выдавали, не югославские партизаны. Диверсанты развернули радиостанцию и попытались установить связь со своим центром, но тот почему-то не отвечал. Петр и Гошо стали плакать и умолять, чтобы их отпустили домой, но бандиты решили расправиться с мальчиками и, намазав на хлеб отравленное свиное сало, дали его детям. Мальчики начали есть, но, почувствовав горечь, выплюнули хлеб и бросились к реке, чтобы прополоскать рот. Тогда бандиты решили пристрелить их. Барон и еще один диверсант из его банды повели детей к лесу. Петр и Гошо поняли, что их ожидает. Переглянувшись, они договорились бежать, и по сигналу, поданному кем-то из них, мальчишки бросились в разные стороны. Эхо выстрелов заглушило топот их быстрых ног, но лес укрыл детей. Это случилось под вечер 11 ноября.
К этому времени нам стало известно, что в горах Пирин скрываются фашистские парашютисты. Наши группы прочесали все старые партизанские тропы, обшарили все ямы, пропасти и обрывы, высоты и заросли, но безрезультатно. Одна из наших групп обнаружила возле хижины еще не потухший, тлеющий костер, оставленный бандитами, и сковороду, на которой они готовили пищу, но самих диверсантов и след простыл.
13 ноября завыл ветер, пронизывающий пиринский ветер. Стало холодно. Облака затянули вершины гор. Между ветвями заиграла снежная карусель. Уставшие и подавленные неудачей, мы спустились в долину и возвратились в город.
В это время бандиты, застигнутые метелью, сбились с дороги и вышли к деревне Корнице. На следующий день к вечеру они миновали окраину Неврокопа и остановились у ворот монастыря. Постучались. Спустя немного изнутри отозвался женский голос.
Люди удивительно доверчивы! Честный человек редко думает о том, что в дверь его дома могут постучаться злодеи, которые используют радушие и гостеприимство хозяев в своих целях — чтобы вершить темные дела.
Крестьяне радовались «гостям», не зная, чем угодить.
Утром Черкасов и Ненов отправились в город, чтобы наладить связи и закупить продукты. Днем они спокойно бродили по многолюдным улицам, а вечером исчезли.
Заходили они и в ресторан «Болгария».
Наместник архиерея встретил Черкасова как своего. Зная, откуда и зачем прибыл барон, поп охотно предложил ему свои услуги. Золотые монеты, полученные от Черкасова, окончательно ослепили попа.
20 ноября, когда в монастыре разыгралась трагедия, Черкасов и Ненов находились у попа Кордева. Услышав стрельбу, они все поняли и быстро скрылись, найдя грузовик. Они уехали в Софию, где развили бурную деятельность: встречались со старыми знакомыми, с бывшими агентами немецкой разведки, инструктировали их, ставили им новые задачи. Через своих дружков Черкасову удалось получить назначение на должность технического руководителя но строительству лесных дорог. Никто не знал, где господин «технический» руководитель находился последние два-три месяца.
Барон решил, что «работа» уже налаживалась. Но он ошибся. Сообщение из Неврокопа было доведено до сведения всех отделений государственной безопасности и милиции. Товарищи в Софии вскоре напали на след барона и его дружка. 28 ноября обоих шпионов арестовали. Были также арестованы наместник архиерея и другие помощники и соучастники бандитов.
Случилось так, что через несколько лет я вновь оказался на поляне возле монастыря.
Прошли годы после той кровавой схватки с фашистской бандой. Сейчас на поляне горели костры, играли аккордеоны, звенел девичий смех, молодые люди играли в футбол. Неожиданно футбольный мяч отскочил и ударился в монастырские ворота. И в памяти вдруг отозвался тот грозный, раскатистый взрыв гранат, брошенных бандитами. Будто наяву, я услышал автоматные очереди...
А во дворе монастыря играли солнечные блики, весело звенели голоса людей.
ОПРАВДАННЫЙ РИСК
Спустя некоторое время я вновь прибыл в Неврокоп. Ездил по селам, встречался со многими людьми, с которыми познакомился еще раньше, будучи секретарем околии[1]. Среди них были разные люди — и по профессии, и по возрасту, но один отличался от всех. Звали его Кара Мустафа. Мы встречались с ним обычно по пятницам после одиннадцати. Я пил кофейный напиток из ржи или поджаренного гороха с сахарином. Иногда содержатель кафе бай Манол ухитрялся доставать рахат-лукум. Причем это случалось в те дни, когда Кара Мустафа не спеша привязывал своего коня в тени чинары у моста и степенно входил в накуренную кофейню. Хозяин кофейни сразу же извлекал свой рахат-лукум, и я уже знал, что эти два события определенным образом связаны между собой. Я еще не мог объяснить всего этого, но уже достаточно наслушался о силе и авторитете Кара Мустафы и видел, с каким уважением относились к нему все в Слаштенском районе. Кара Мустафа садился рядом со мной и, улыбаясь, уважительно здоровался, причем делал это без напыщенности и не заискивая.
— Как поживаешь, начальник? Доброго вам здоровья! Сто лет жизни!
Мы пожимали друг другу руки. Я чувствовал себя перед ним как-то неловко, будто меня сразу одевали в пижаму. Его взгляд пронизывал насквозь. Какие у него были глаза, голубые или серые, не помню, но такого мужественного, спокойного и в то же время кроткого лица, такого умения владеть собой я больше не встречал.
— Начальник, — говорил он, — по Темной долине со стороны Греции прошли кабанчики. Нам, мусульманам, они не нужны. А ты не хочешь поохотиться на них?
Мы разговаривали с ним обычно не больше десяти минут. Когда я уходил, Кара Мустафа сразу же оказывался в центре внимания всех присутствующих. Оперативный работник Сотир Атанасов, отвечающий за Слаштенский район, встречался с Мустафой чаще, чем я, и, как мне казалось, на то имелись свои причины. Атанасов еще до 9 Сентября по указанию околийского комитета партии (это мало кому известно) служил в 39‑м полку царской армии и получил офицерский чин; ему рекомендовали тогда тщательно скрывать свою связь с Рабочим молодежным союзом и партией. После победы революции он был на фронте, и его грудь украсили четыре ордена за храбрость. Я любил этого человека, и, видимо, больше всего за то, что он, как никто, умел сближаться с людьми и располагать к себе. С ним часто в задушевных беседах делились самым сокровенным. При своем громадном росте он был удивительно подвижным и ловким. Однажды Кара Мустафа позвал Сотира Атанасова на охоту. Ходили, поднимали зайцев, но никого не подстрелили. Вечером, по возвращении Кара Мустафа пригласил Атанасова к себе и угощал как самого дорогого гостя. Мустафа никогда не говорил о делах в пьяном виде, и поэтому, когда они крепко выпили, он поднял глаза и строго сказал: