Роберто Маркезини, Сабрина ТонуттиБестиарий. Животные в ритуалах, искусстве и фольклоре
Roberto Marchesini, Sabrina Tonutti
“Animali magici: simboli, tradizioni e interpretazioni”
КоЛибри®
Предисловие
Наша книга предлагает по-новому взглянуть на взаимодействие человека с животным миром. Как изменилось и продолжает меняться само человечество после встречи с миром животных? Почему человек, как показывают нам антропология, история искусств и даже такие, казалось бы, далекие от них дисциплины, как психоанализ и когнитивная психология, всегда ищет рядом другое живое существо? Отвечая на вопрос «Кем (а не чем) являются для нас животные?», мы одновременно отвечаем на вопрос «Кто есть мы сами?».
Современные исследователи стремятся побороть высокомерие закосневшего академического мира, который в течение многих лет возводил стены между человеком и природой и утверждал превосходство первого над вторым. Философия, поставившая человека в центр мира, породила лишь страдания, несправедливость и жестокость. Новое научное и гуманистическое видение стремится к взаимодействию и смешению (культур, рас, видов) вместо разделения и к радости открытий вместо страха перед неизвестным. Мир больше не разделен на части, полностью изолированные друг от друга; в некоторых из них различия встречаются, пересекаются и становятся местом взаимных исследований.
Животные – наши главные партнеры в этой работе. Без животных – таков тезис авторов этой книги – история человечества не была бы такой, какая она сейчас. В современной научной парадигме животное из вещи превращается в полноценного собеседника; мы изучаем животных, а они изучают нас, и с помощью этих отношений мы заново открываем себя и свою идентичность – идентичность не фиксированную и застывшую, а, напротив, гибкую, изменчивую, в определенном смысле творческую, погруженную в магическую историю реальности и природы. Эта книга пересматривает историю взаимоотношений между человеком и животными с новой, зооантропологической (зооантропология как наука изучает отношения между человеком и животными) точки зрения и интерпретирует сложную «культуру животных» в традиционных и современных обществах не как потребность в познании себя, а как потребность в познании другого. Прочитав книгу, вы поймете, что взаимодействие с миром животных – бесценный творческий и созидательный дар; без животных (как и без природы) мир был бы пустыней, а человек – всего лишь двуногим, обреченным на вымирание.
Введение
В последние десятилетия человек значительно переосмыслил взаимоотношения с животным миром. Это произошло не только из-за расширения знаний о зоопсихологии и поведении животных, но и в связи с более глубоким осознанием той роли, которую животные играют в формировании нашего культурного наследия. Утверждение Клода Леви-Стросса о том, что животные служили человеку не только «пищей для желудка», но, прежде всего, «пищей для ума»[1], может стать отправной точкой для новой интерпретации нашего взаимодействия с другими биологическими видами. Таким образом, мы можем по-новому взглянуть на сложную систему отношений, связывающих нас с животным миром, и признать роль этих отношений в развитии некоторых особенностей человеческого бытия. Именно в них берет свое начало понятие о животном как о компаньоне и партнере, которое привело человека к новым когнитивным, художественным, ценностным и – почему нет? – магическим переживаниям.
Анализируя отношения западного человека со своими питомцами (неслучайно их называют pets, от английского to pet – «ласкать», «обнимать»), можно предположить, что «животное-друг» – это изобретение технологической цивилизации, нуждавшейся в чем-то, что воплощало бы в ней часть животного мира. Ряд авторов подчеркивают тот факт, что для западной цивилизации характерны социальные тенденции – уменьшение количества детей в семье, стремление ограничить свою семью только партнером или жить без партнера вовсе, – при которых домашние животные играют своего рода замещающую роль. В зависимости от ситуации животное может стать как чем-то вроде украшения, предмета интерьера, напоминающего о господстве природы над человеком, так и своего рода заменой, удовлетворяющей потребность человека в партнерстве, которое он не может найти для себя в обществе себе подобных. Очевидно, что наличие в доме животного влечет за собой меньшие жертвы, меньшую ответственность, меньшие ограничения и не так сказывается на личной свободе, как наличие ребенка или партнера.
Лугару – оборотень из фольклора франкофонных поселенцев в Луизиане. Гравюра. XVIII в.
Хотя в некоторых случаях мы действительно сталкиваемся с такой «инструментальной» функцией животного, речь далеко не всегда идет о ней. К примеру, на самом деле наибольшее количество питомцев живет в полных, так называемых образцовых семьях: наличие детей почти всегда означает, что в семье рано или поздно появится домашний любимец. Кроме того, присутствие в семье домашних животных – чаще всего совершенно бесполезное с производственной точки зрения – широко зафиксировано во всех традиционных культурах. Таким образом, отношения с домашними животными, хотя и не обязательны для выживания, прочно укоренились в наследии нашего вида.
Можно с уверенностью утверждать, что именно очарованию животных человечество во многом обязано развитием эстетики и множества средств художественной выразительности, с помощью которых были воспеты достоинства нечеловеческой вселенной. Именно оно позволило нашим предкам приблизиться к познанию божественного, используя разнообразные выразительные возможности животного мира.
Цель этой книги – проанализировать специфику отношений, благодаря которым животные вошли в мировую культуру в качестве магических и священных символов. Мы поговорим об их использовании в магических практиках, а также изучим отражение этих практик в культуре и традициях разных народов.
Есть много ситуаций, в которых животные становятся своего рода магической проекцией или проявлением божественного: они помогают предсказать будущее, способствуют толкованию символов и метафор, выступают катализатором важных событий, служат посредниками при встрече с божествами или центральной фигурой очищающих обрядов.
Гюстав Моро. Эдип и Сфинкс. 1864. США, Нью-Йорк, Метрополитен-музей.
Во многих мифах реальное или фантастическое животное, например Сфинкс, охраняет сокровища или путь к знаниям
В этой книге мы подробно рассмотрим функции магического животного в западной культуре; проанализируем сказания, религиозные тексты, народные сказки и антропологические исследования, а также поговорим о традициях народов, которые использовали и продолжают тем или иным способом использовать животных в сакральной сфере.
Особое место в исследовании отведено так называемым фантастическим животным. Их создание – еще одна общая черта самых разных культур, которые, в свою очередь, вносят вклад в развитие и уникальность любой социальной группы. Таким образом, очарованность животным миром не только помогает определить нашу идентичность, но и приближает нас к пониманию того, как мы взаимодействуем с миром магическим.
Магическая сущность животного мира
Отношения человека и животного
Паоло Веронезе. Леда и лебедь. 1560. Франция, Аяччо, Музей Феша.
Легенды об отношениях между человеком и животным всегда были наполнены весьма неоднозначными персонажами. Один из примеров – миф о Леде и лебеде
Очарованные животными
Почему нас зачаровывает полет птиц или элегантная походка кошки? Магия начинается в тот момент, когда мы осознаем, насколько животные похожи и одновременно непохожи на нас.
Они обитают в мирах, отличных от нашего – в воздушных просторах, океанских глубинах и мраке земных недр, – их облик зачастую бывает обманчив, их черты и качества превращают их в наших глазах в поистине фантастических существ. Когда же мы делим с животными наше собственное пространство, они в ответ словно делятся с нами своим опытом, предлагая по-новому взглянуть на мир и наконец увидеть его во всем многообразии. Животный мир – это мир чувств, разнообразия физических форм и стратегий выживания; это бесчисленное множество видов, совершенно не похожих один на другой, но вместе с тем связанных друг с другом; это мир, воплощающий в себе результат миллионов лет эволюции.
Магия животных проявляется в их взгляде – кто не ощущал на себе манящей притягательности глаз кошки, птицы или змеи? Она проявляется в многообразии их голосов: вой, щебет, чириканье, клекот, рычание – множество языков и сигналов, недоступных человеку, создают свою удивительную и интригующую реальность. Даже мир насекомых, который порой слишком мал, чтобы рассмотреть его невооруженным глазом, вполне способен потрясти наше воображение и перенести его в новую реальность, где действуют свои законы.
Воображаемые морские чудовища на карте Северных земель (Carta marina et Descriptio septemtrionalium terrarum) шведского географа Олафа Магнуса. Здесь представлена уменьшенная карта, изданная во «Всеобщей Космографии» Себастьяна Мюнсера
Трудно определить границы этой магической вселенной: это зона неизведанного, где человеческое, животное и божественное сливаются воедино. Нам кажутся магическими любые необычные формы живого. Когда в поле зрения человека появляются неизвестные ему ранее существа (например, птицы, отклонившиеся от привычного маршрута ежегодной миграции; особенно крупные рыбы или выброшенные на берег китообразные; животные, привезенные исследователями или иностранцами из дальних земель), они, ввиду своей исключительности, зачастую воспринимаются как знаки, подлежащие толкованию и, возможно, предвещающие потусторонние события. Именно природа зверя, во многом неизведанная и отличная от человеческой, объясняет то огромное значение, которым люди наделяют образы и поведение животных и которое уводит нас в сферы сакрального и магического. Именно поэтому в культуре возникают особые практики и специфическое (иногда на грани религиозного) отношение к животному миру. Почти благоговейный трепет перед живым существом закономерно проистекает из искреннего восхищения и признания собственного несовершенства. Пробелы в знаниях заполняются ритуалами, которые одновременно выделяют человека из животного мира и в определенном смысле ненадолго меняют человека и зверя местами.
Магия животных – это ключ к образам, порожденным нашей фантазией; именно она вытягивает на поверхность наши тайные желания. Животные-призраки наполняют мир наших снов: магия животного пересекается с миром, созданным человеческим воображением, и порождает чудовищ, одновременно притягательных и отвратительных.
Мы приписываем звериные черты большинству наших страхов, наделяя ужасных созданий, которых порождает наш разум, острыми клыками, длинными когтями и прочими пугающими чертами. Нетрудно догадаться, почему это происходит – темнота была бы гораздо более пугающей, если бы представляла собой лишь холодную безжизненную бездну. Так что, как это ни парадоксально, леденящее душу уханье совы или волчий вой дают нашим страхам возможность обрести имена, а нам самим – побороть мучительный ужас перед пустотой.
От магии к знанию
Если рассматривать магию не как гипотетическую стратегию для объяснения необъяснимого, а как акт познания или интерпретационную (то есть разъясняющую суть) модель, становится понятно, насколько тонка грань между использованием животного как символа и обращением к нему как к реальному объекту. В обоих случаях животное выступает в качестве ключа к новому знанию – этот аспект зачастую ускользает от внимания современного человека, привыкшего смотреть на животный мир снисходительно, с осознанием собственного превосходства. Сегодня при исследовании, скажем, новых территорий мы прежде всего полагаемся на изобретенные человечеством инструменты и методы. Разнообразные устройства и технологии, математические формулы, философские теории, логические абстракции, компьютерные симуляции – все это кажется нам более надежным и безопасным, чем то, что может предложить дикая природа.
Однако наши далекие предки находились совсем в другом положении. Какими инструментами познания располагал человек времен палеолита? Кому приходилось подражать, чтобы выжить? Где он мог найти примеры решения задач, которые ставил перед ним окружающий мир? Ответ прост: единственным доступным человеку инструментом познания в те времена было наблюдение за животными. Оно служило своего рода учебником, ключом к пониманию вселенной: миграции птиц помогали ориентироваться во времени не хуже любого календаря, а их пение и высота полета – предсказывать погоду; расположение жилищ насекомых или входов в звериные норы указывало на стороны света с точностью компаса; пищевое поведение того или иного животного говорило о вредных и целебных свойствах растений. Эти и другие природные ориентиры и сегодня играют в жизни человека далеко не последнюю роль – причем, как ни странно, не только в традиционных культурах. Пение птиц погружает нас в особую атмосферу майских вечеров, стрекот цикад ассоциируется с летом, а трель малиновки оповещает о приближении зимы. Чаще всего мы не отслеживаем эти сигналы сознательно, но они все равно вызывают к жизни эмоции, давно потерянные в глубинах памяти.
Изображение василиска на миниатюре из «Абердинского бестиария» – английского манускрипта XII в.
Собака Лайка, изображенная здесь на памятной марке, проложила путь к освоению космоса в 1957 г.
Итак, наблюдение за животными стало для человечества первым инструментом познания – оно представляло собой некий фундамент, на котором выросли впоследствии новые способы исследования реальности. Неслучайно значительная часть символов, метафор и знаков во множестве культур пропитана «животным» символизмом. Именно многочисленные отсылки к миру природы в человеческой культуре позволяли нашим предкам решать встававшие перед ними проблемы: человек обращался к животным в поисках истины, используя их для различных мысленных экспериментов и нового опыта познания. Так, например, можно войти в тело зверя или превратиться в него (как, например, в романе Апулея «Золотой осел»), чтобы понять другую форму существования – ее ощущения, реакции и взгляд на мир, а можно просто поручить животному ответить на сложный вопрос.
Сегодня имитация физиологии и анатомии животных – официально признанная часть научного метода (например, она широко используется в бионике[2]). Однако этот метод насчитывает куда более длительную историю; ведь что есть создание первого аэроплана, если не результат зависти крыльям птиц и попытка сымитировать их полет. Собака Лайка проложила путь к космическим путешествиям всего несколько десятилетий назад, но еще в начале XIX века французский физиолог Клод Бернар[3] проводил на животных исследования, результаты которых способствовали важнейшим открытиям в медицине.
Почему животные сыграли такую важную роль в становлении человеческой культуры? Как происходил этот процесс взаимного обогащения? У людей есть особая склонность наделять зооморфными чертами все то, что не поддается немедленному объяснению. Именно этим этолог (специалист по поведению животных) Иренеус Эйбл-Эйбсфельдт (1928–2018) объясняет, например, наше стремление видеть овец, лебедей, собак, кошек и других зверей в очертаниях облаков, скал и горных пород, в тенях и камнях. Антрополог Пол Шепард (1925–1996) проводил эксперимент под названием «тест скрытого субъекта». Под каракулями и замысловатыми штрихами был скрыт рисунок или фотография животного, предмета или растения – участникам предлагалось найти их, внимательно рассмотрев картинку. Результат поражал: животных видели в 90 % случаев, в то время как изображения других предметов даже не перешагнули порог 50 %.
Натуралист Эдвард Осборн Уилсон (1929–2021), родоначальник социобиологии, изучал склонность детей выделять знакомые черты у наиболее распространенных объектов окружающей среды и обнаружил выраженную ориентацию (тропизм) на животных, которую назвал «биофилией». Склонность придавать неизвестной реальности зооморфные черты хорошо иллюстрирует привлекательность животного мира для человека. Согласно другой теории, развитие мозга всегда сопровождается процессами подражания и приводит к появлению более пластичной и открытой для нового опыта системы поведения.
Нет такой области человеческой культуры, на которую не повлиял бы животный мир. Образы, которые мы используем для описания тех или иных эмоциональных абстракций, неразрывно связаны с природой. Красота воплощается в павлиньих перьях и шкуре леопарда, грация – в изящном шаге газели и полете бабочки, грядущее неуловимо маячит впереди, как змея в высокой траве, или возникает внезапно из мрака бездны, как белая акула из глубины океана, ужас кишит личинками насекомых и нападает ночью, как летучие мыши, страх скалится волчьей пастью или издает львиный рык – список можно продолжать бесконечно. За тысячелетнюю историю человеческой цивилизации мы в каком-то смысле превратили зоологическое разнообразие в культурное и в этом аспекте обязаны нечеловеческой вселенной своим развитием.
Тем не менее мы упорно отказываемся признавать наш долг перед животным миром, считая, что культура стоит особняком от природы и отличает человека от животного. Однако на самом деле благодаря культуре человек вовсе не отдалился от животного мира, а, напротив, сблизился с ним, добавив к своему наследию «нечеловеческие» черты (повадки, стратегии, поведение). Благодаря культуре человек меньше замыкается в рамках собственных поведенческих моделей и легче сближается с другими видами – это крайне важно при оценке магического в качестве способа познания, интерпретации и осмысления реальности.
Учимся у животных
В течение многих столетий животные служили человечеству примером в повседневной жизни; с ними можно было сравнить себя и научиться:
• охотиться;
• обходить конкурентов за пищевые ресурсы;
• не становиться добычей.
Шарль Лебрен. Из Трактата о соотношении физиогномики человека и животных. 1806. Франция, Париж, Лувр
Взаимодействуя с животным миром, человек неизбежно сталкивался с испытаниями и проблемами, но вместе с тем находил возможности их решений и партнеров для совместной работы.
Таким образом, становится очевидно, что представление о взаимодействии человека и животного мира исключительно как о «заимствовании» человеком заложенного в нем разнообразия крайне однобоко. Согласно этой точке зрения, мир дикой природы – не более чем расходный материал, с помощью которого мы придали форму своей культуре, а животные – всего лишь пассивные наблюдатели, свидетели становления человеческой культуры и источник моделей и знаков, которые человек использовал для создания различных выразительных средств. Тем не менее в современной науке существует и другой взгляд на эту проблему.
Зооантропология: новый подход к изучению взаимоотношений человека и животных
В середине 1980-х годов в гуманитарной науке появилась новая исследовательская школа, обратившаяся к теме взаимоотношений между человеком и другими видами, населяющими нашу планету.
Зооантропология (или антрозоология) отличается от смежных наук (этнозоологии, зооистории и проч.)[4] прежде всего особым вниманием к партнерству природы и человека. По сути, она рассматривает человека и животное не по отдельности, а во взаимодействии, то есть фокусируется на анализе характеристик, возникающих при непосредственном контакте. Таким образом, зооантропология изучает отношения человека и животного во всей полноте – их психологическую, педагогическую, поведенческую и антропологическую составляющие. Однако не слишком ли эгоцентрично утверждать, что пара человек—животное представляет собой нечто особенное? Разве в природе взаимодействие между представителями разных видов – не обычное дело?
Ванда Вульц. Автопортрет «Кошка + я». 1932. США, Нью-Йорк, Метрополитен-музей
Усыновление человеческих детенышей животными занимает центральное место в историях о диких детях, таких как Маугли (на изображении слева) или Ромул и Рем
Конечно, человеку нелегко отказаться от привычки смотреть на мир исключительно с человеческой точки зрения. И все же этологические исследования демонстрируют нашу склонность к наблюдению за животными и восприятию их как партнеров в процессе познания. Человек также склонен формировать своего рода «укрупненные семьи», включающие другие виды, – это создает для зооантропологов определенные трудности.
Как известно, члены семьи не просто живут на одной территории, но также, взаимодействуя, неизбежно влияют друг на друга – в числе прочего, в формировании манеры поведения, предпочтений и привычек. Схожие процессы происходят в отношениях между людьми и их домашними любимцами. Таким образом, речь идет не о привычной ученым форме биологического союза вроде симбиоза[5] и не об эксплуатации, как в случае с орудиями труда или растениями. Сложная система отношений, возникающая между человеком и животным, настолько глубоко меняет обоих, что больше всего этот процесс напоминает гибридизацию.
В 1990-е годы в научном сообществе разгорелись жаркие дебаты о сути и особенностях взаимоотношений человека и животного. Одной из главных тем этих дебатов стало одомашнивание. Почему человек привязал к себе определенные виды животных (и привязался к ним сам)? Что движет этим процессом? Какова связь между наличием в доме питомцев и интересом человека к миру животных в целом?
Этим вопросом заинтересовались антропологи Жан-Пьер Дигар и Джеймс Серпелл; их специализация – изучение отношений, которые связывают человека с другими видами, населяющими нашу планету. Взгляды ученых разнятся, однако оба они сошлись на существовании у человека особого «призвания», лежащего в основе феномена любви к животным: Дигар называет его «специфической особенностью», а стремление приручать – «страстью»; Серпелл же говорит об «уязвимости» человека и сравнивает одомашненных животных с настоящими паразитами[6].
«Призвание», о котором идет речь (независимо от того, рассматриваем ли мы его как страсть или как уязвимость), – это наша склонность заботиться о представителях других видов (особенно о детенышах), как о детях. И хотя «межвидовое усыновление» встречается и у других видов (вы наверняка знаете миф о Ромуле и Реме или слышали, например, о детях-маугли), именно у человека оно проявляется наиболее ярко.
Классическая этология утверждает, что поведение любого живого организма направлено на удовлетворение его потребностей (пищевой, двигательной, репродуктивной и т. д.) – каждый раз, когда это происходит, химические системы нашего организма выделяют вещества, известные как «гормоны счастья», чтобы закрепить то или иное поведение. Таким образом, возможность удовлетворить потребность в родительстве, выйдя за рамки вида, помогает человеку прожить крайне важные для его ментального благополучия эмоции.
Учитывая это, разумно предположить, что желание относиться к детенышу (в отношениях с которым можно удовлетворить потребность в проявлении заботы) как к ребенку высвобождает гормоны счастья и способствует хорошему самочувствию и усилению любви к животному. Такое поведение укрепляется благодаря успокаивающему эффекту, который оказывает на людей взаимодействие с животным миром (в наше время он широко используется в зоотерапии).
Невозможно постичь магию животных, не принимая во внимание восхищение, которое человек испытывает перед ними, – восхищение, которое может переродиться в зависть или страх, в благоговение или соперничество, в любовь или ненависть.
Некоторые достоинства, которыми обладают те или иные животные (например, выносливость вола или чуткий собачий нюх), изменяют наши представления о достижимом и желаемом (хотя полет в манере, типичной для птиц, например, видимо, еще долго будет несбыточной мечтой). Достоинства животных сочетаются с человеческими – усиливают, заменяют, изменяют их, – и мы иначе начинаем воспринимать совершенство: то, что раньше казалось эффективным, вдруг оказывается недостаточным и неполноценным. Животное-партнер делится с нами своими умениями – например, в течение многих столетий при перемещении на дальние расстояния мы полагались не на собственную силу, а на силу лошадей, – а человек, в свою очередь, отбирает для себя новых партнеров в зависимости от потребностей. Таким образом, в нашей жизни появляются новые стратегии взаимодействия, визуальные или цветовые решения и технические эксперименты – например, многовековая жизнь бок о бок с лошадьми подтолкнула человечество к созданию «железных коней».
Еще интереснее рассмотреть в свете этой гипотезы процесс одомашнивания самых популярных в наше время домашних любимцев – кошек и собак. Именно на них особенно сильно повлияло стремление человека удовлетворить свои «родительские» потребности – настолько, что со временем изменилась сама анатомия животных. В процессе одомашнивания в их внешнем виде закрепились те характеристики, которые подчеркивали «детскость», – изменилась форма морды, ног и черепа; по сравнению со своими дикими предками одомашненные породы выглядят значительно более «мягко».
Самурай верхом на лошади, в доспехах и рогатом шлеме, с луком и стрелами. Ок. 1878. США, Вашингтон, Отдел гравюр и фотографий Библиотеки Конгресса
Одомашнивание – лучший пример биологической и культурной трансформации: под влиянием человека животное изменилось так же, как сам человек изменился под влиянием животного. Тысячелетия жизни бок о бок привели к тому, что животные стали демонстрировать качества, которые ассоциируются с человеческими. Отсюда – притягательность и загадка животного-двойника, способного отражать нас и в то же время раскрывать неизвестные нам аспекты. Игра аналогий предлагает нам путь смешений: женщина-кошка (с острыми скулами и миндалевидными глазами) загадочна, как пантера, мужчина с крупным носом горд и силен, как орел. Такие ассоциации изучает зоофизиогномика; также они повлияли на исследования итальянского психиатра Чезаре Ломброзо[7].
Все это дает понять, что взаимодействия человека и животного поверхностны лишь на первый взгляд: в действительности они глубоки настолько, что проявляются даже на физическом уровне. В некоторых культурах животные становятся воплощением органов тела – например, в балийской традиции существует аналогия между боевым петухом и мужским половым органом. В сфере медицины легко обучаемые питомцы превращаются в компаньонов, способных помочь преодолеть ограничения тела, – например, собаки-поводыри для слепых, собаки для глухих или служебные собаки для людей с ограниченными двигательными возможностями.
Зооантропология подчеркивает также, что биологические союзы легли в основу многих технологических новшеств. Механические «протезы» (камни, палки, ножи) рассматриваются как замена зубов, когтей и грубой силы, возникшая благодаря опыту взаимодействия с животным. Без дружбы человека с волами или лошадьми невозможно было бы создать «железных коней», так же как невозможно представить развитие моды без подражания зверю (и использования его шерсти).
Адам дает животным имена. Иллюстрация из Бестиария из Питерборо. Ок. XIV в.
Гордость современного человека – его культура – возникла из-за его открытости внешнему влиянию. Благодаря своему уникальному дару – воображению – мы научились перенимать, имитировать и адаптировать для своих целей анатомию, способности, места обитания, повадки и особенности поведения других видов.
Биоразнообразие не только дает нам новые технические возможности, но и позволяет в полной мере раскрыть и проявить свои эмоции, стремления и страхи. Интерпретируя и моделируя собственные переживания на примере и с помощью животных, мы делаем их более простыми для понимания. Мир природы – это своего рода фильтр, который постоянно пропускает «нечеловеческие» элементы в коммуникативный алфавит нашего вида и в то же время обогащает вселенную животных, дает ей новое прочтение. В связи с этим мы не должны забывать о нашем долге перед животными – главными героями и толкователями на нашем пути познания.
Необходимость подобного смешения указывает на неполноценность и недостатки человека: лишенный опоры и образца для подражания из животного мира, он чувствует себя несовершенным. Так возникает идея культуры как сугубо человеческого достоинства: мысль правдивая, но непродуктивная, если рассматривать ее в отрыве от зооантропологии. Партнерство с животным миром лежит в основе культурного развития – таким образом, культура становится воплощением в том числе достоинств животных и прекращает быть сферой, принадлежащей исключительно человеку. Когда собака становится другом человека, ее обоняние возводит охоту и охрану жилища на немыслимый доселе уровень: использование ее умений входит у человека в привычку, тем самым подчеркивая его собственное несовершенство.
Именно поэтому зооантропология считает крайне важными отношения между человеком и животным и всесторонне изучает эти отношения (симпатии и антипатии, взаимодействие, противопоставление, соперничество), рассматривая их как истинный великий двигатель человеческой культуры. Опровергая идею самодостаточности человека, подчеркивая роль животных в его жизни и наследии, зооантропология совершает настоящую революцию в интерпретации отношений между человеком и животным.
Особенности взаимоотношений человека и животного
Животное неизменно вызывает у человека интерес и всплеск эмоций – неважно, будет это удивление, восхищение, зависть, ужас, отвращение или недоумение.
В культуре существует множество способов взаимодействия и коммуникации между человеком и животным; «зооантропологические» отношения отличаются от множества других, что, в свою очередь, вызывает у человека любопытство и стремление найти у себя и животных нечто общее.
Кавари-кабуто – японский шлем периода Эдо
Как правило, отношения между человеком и животным неравноценны; они сильно склоняются к «человеческому» полюсу, поскольку именно человек определяет границы и степень своего взаимодействия с миром природы. Зачастую человек оказывается подвержен потребности найти свое отражение в окружающей реальности; в этом случае никого не интересует истинная природа животного – наше сознание выделяет лишь некоторые качества, наиболее подходящие для создания так называемого зеркального эффекта. Этот тип отношений называется проекцией и делится на две основных разновидности:
• идентификационная проекция: человек рассматривает животное как своего рода альтер-эго или приписывает ему человеческие качества;
• дистанционная проекция: человек, напротив, пытается всеми средствами отделить себя от животного; в этом случае животное воспринимается как объект с конкретными характеристиками.
Антропоморфные животные широко представлены в сказках, например в «Пиноккио», здесь – с иллюстрациями Аттилио Муссино (1878–1954)
Животное как человек и животное как вещь
В повседневной жизни наиболее часто встречается идентификационная проекция, то есть поведение животного описывается и интерпретируется в том же ключе, что и человеческое. При таком взгляде мы делаем выводы о потребностях животного по аналогии с нашими – «то, что важно для меня, важно и для моего питомца».
Привычка очеловечивать животных не только привела к ошибкам в исследованиях, но и вызвала множество проблем у владельцев домашних животных. Именно в повседневном взаимодействии с домашними собаками и кошками очеловечивание достигает своего пика, поскольку мы склонны решать неизбежно возникающие проблемы, отождествляя потребности животного со своими собственными. Иногда такие ошибки приводят к возникновению у питомцев серьезных поведенческих расстройств.
Нередко от животного требуют заменить человека – партнера, друга, ребенка; с собакой или кошкой человек не задает себе вопросов – он всегда находится в центре внимания любимца, никто не критикует его точку зрения, не призывает аргументировать свою позицию и брать на себя ответственность за свои действия, он не рискует быть брошенным, преданным, отвергнутым.
Однако это вовсе не означает, что животное всегда поддерживает в человеке инфантильность или эгоцентризм: порой присутствие питомца компенсирует страхи и, наоборот, помогает человеку социализироваться. В таких ситуациях животное-партнер как бы восполняет потребность в преданном и понимающем спутнике, который всегда рядом и принимает нас такими, какие мы есть. Такая поддержка удовлетворяет потребность человека в личной безопасности и помогает строить отношения уже внутри человеческого социума – более рискованные, но и более многогранные.
Феникс из «Иллюстрированного справочника» Фридриха Юстина Бертуха (1747–1822)
Очеловечивание – явление естественное и во многих случаях оправданное; однако, принимая во внимание благополучие животного, этот процесс стоит контролировать. Чрезмерно увлекшись, мы перестаем учитывать типичные для животных модели общения и потребности, что может привести к печальным последствиям.
Частой ошибкой (и следствием человеческого эгоизма) является и прямо противоположное явление – так называемое овеществление, то есть попытка воспринимать животное исключительно как вещь или инструмент. Это особенно ярко проявляется, когда мы заводим животное определенной породы: на первый план в таких случаях часто выходит не конкретное живое существо, а присущий породе набор характеристик, функций и стандартов, как если бы мы выбирали, например, не собаку, а дорогой автомобиль.
В результате неизбежно возникают самые разные стереотипы: некоторые породы собак опасны, у некоторых пород кошек есть поведенческие проблемы и так далее. Склонность относиться к животному как к вещи и тем самым лишать его индивидуальности (которая формируется не только генетически, но и в течение всей жизни), приводит к обесцениванию взаимоотношений между человеком и животным и снижению привязанности, поскольку такой подход предполагает, что животное легко заменить.
Использование животного в качестве инструмента неизбежно сопровождается снижением уровня ответственности по отношению к нему – неслучайно именно «овеществленные» животные чаще всего становятся жертвами жестокого обращения. Более того, современное общество официально закрепило в фермерских хозяйствах категорию животных-машин, условия жизни которых известны всем.
Стереотипы о животных
Зоопоэзис – замена реального животного стереотипным представлением о нем – стал еще одной характерной для нашего времени тенденцией. Наша культура, несомненно, утратила привычку «личного знакомства» с животным миром, которая была неотъемлемой частью жизни в сельской цивилизации. «Животный вакуум», характерный для цивилизации урбанистической, а также трансформация городов после Второй мировой войны привели к резкому снижению биоразнообразия в непосредственной близости от человеческих жилищ.
Сельская культура, по сути, базировалась на союзе или, по крайней мере, ежедневном взаимодействии с животными. Это взаимодействие нельзя назвать идиллическим; оно представляло собой сложную систему, ведь жизнь общества могла измениться из-за животных как в лучшую, так и в худшую сторону. Домашний скот помогал в обработке земель и транспортировке грузов, был источником пищи и удобрений. Собака служила верным спутником, а кошка охраняла запасы пищи от грызунов. Наблюдение за животными в их среде обитания и постоянный контакт нельзя игнорировать, если мы хотим в полной мере оценить магическую суть животных. Погруженное в собственную вселенную, животное в полной мере проявляет свои лучшие качества и те механизмы, которые совершенствуются в процессе эволюции и вызывают у нас удивление и восхищение. Акробатика, на которую способны кошки, невероятна настолько, что мы решаем, что у них по девять жизней, а собак их чуткий нос делает непревзойденными экспертами, когда нам нужно что-то идентифицировать или найти.
С феноменом урбанизации формируется личное пространство, а человеческая жизнь становится в некотором смысле «закрытой»: она протекает в искусственно созданных средах (дом, офис, автомобиль), тогда как природный мир из нее исключен. В человеческом воображении техника начинает доминировать над природой: этот эпохальный переход еще не завершен и, конечно, недостаточно изучен, но тем не менее он глубоко меняет и образ жизни человека, и его отношения с животными.
Вместо реальных животных люди зачастую предпочитают некий образ, прочно впитавший культурные стереотипы: животное-ребенок, животное-игрушка, животное-символ. Животные волнуют воображение человека, становясь героями документальных фильмов, мультфильмов известных студий, книжек о Рин Тин Тинах и Лесси[8] всех мастей.
Такая подмена понятий приводит к довольно серьезным последствиям. Во-первых, от питомца ожидается, что его поведение будет следовать заранее установленной модели, а задачи, которые перед ними ставятся, в основном слабо соотносятся с реальностью. Во-вторых, мы сами не желаем признать индивидуальность своего любимца, полагая, что заранее знаем, что он нам даст (или должен дать). Склонность к зоопоэзису, как правило, в конечном итоге приводит к разочарованию; например, когда человек думает, что его собака глупее комиссара Рекса, а кошка не ведет себя с тем же достоинством и любовью к хозяйке, которым отличаются герои мультфильма «Коты-аристократы». В таких ситуациях от магической сущности животных мало что остается – но не потому, что питомец не способен проявить свою уникальность, а потому, что человек в этом совершенно не заинтересован.
Ветеринары знают, как мучительно для домашних любимцев отказываться от привычного поведения. Множество проблем – от неврозов до обсессивно-компульсивных расстройств, от агрессии до фобий – доказывают неадекватность домашнего воспитания, особенно в сочетании с влиянием стереотипов.
На основе характеристик и склонностей можно выделить несколько типов зооантропологических отношений.
Антропоморфизация (очеловечивание). Склонность видеть в животных человеческие черты и, следовательно, присваивать животным свои потребности и желания, не принимая во внимание особенности вида; использование животного в качестве замены (партнера, друга, ребенка).
Овеществление. Склонность рассматривать животное как вещь и использовать его инструментально, уподобляя машинам, продуктам, роботам, компьютерам; ассоциация породы с торговой маркой или моделью.
Зоопоэзис. Отрицание идентичности животного и замена видовых характеристик в анатомическом, функциональном и историческом разнообразии на стереотипную модель (животный стереотип).
Зооапатия. Полное безразличие к животному миру, характеризующееся отсутствием внимания ко всему, что не является человеческим; неспособность учиться у животного мира.
Зооинтолерантность (нетерпимость). Неприятие животного, нежелание находиться рядом с животным; связана с идеей угрозы, грязи, раздражения, отвращения ко всему, что относится к животному миру.
Зоофобия. Страх перед животным, который проявляется в состоянии чрезмерной бдительности в присутствии животного и/или в ночных кошмарах, где доминируют животные.
Зооэмпатия. Толерантность/принятие присутствия животного, идея животного-компаньона, открытость к разнообразию животного мира, склонность рассматривать животное как другое живое существо.
Зоомания. Преувеличение важности отношений с животным, склонность к использованию животного в качестве суррогата для удовлетворения воспитательных или эмоциональных потребностей или стремление компенсировать за счет животного личные проблемы (страх перед будущим, проблемы в общении, агорафобия).
Зооантропологические отклонения. Желание подчинить животное, восхваление хищнического отношения к животному миру, доминирование (иногда даже сексуализированное) с актами садизма.
Лэсси на обложке журнала Dell. 1954
Процесс уничтожения уникальных особенностей животных превратил наше сосуществование в холодную реальность, полную разочарований и лишенную всякого волшебства.
Очеловечивание, овеществление, зоопоэзис привели к замене животного на образ, который практически не имеет возможности преодолеть стену, за которую мы его поместили.
Ложные характеристики, которые приписываются животному-фетишу, влияют не только на него, но и на нас самих. Так, некоторые люди утрачивают всякую связь с природой и становятся зооапатичными. В их мире и воображении, сконцентрированных на человеке и технологиях, нет места животным.
Другие видят в животных угрозу либо из-за агрессии (зоофобия), либо из-за риска заразиться болезнями (зооинтолерантность). Это те самые люди, которые готовы на массовое истребление животных, чтобы не заразиться зоонозными инфекциями – например, свиным гриппом. Для них непредсказуемость животных, которая в традиционных культурах считается магической, становится источником ужаса и отвращения. Их жизнь омрачается присутствием животных (или, лучше сказать, предрасположенностью к зоофобии и зооинтолерантности) до такой степени, что они ищут жилье вдали от природы и даже от любого открытого пространства. Достаточно лая собаки или присутствия кошки, чтобы вызвать у них вспышку слепого ужаса.
Страх перед животными
Боязнь животных в наше время становится явлением настолько частым, что уже представляет серьезную проблему. Следует отметить, что страх перед животными может толковаться по-разному. Разные термины обусловлены многообразием реакций человека и мотивов его страхов. Мы уже упоминали, что существует глубокое различие между фобией – то есть страхом перед животным как перед конкретным объектом, и нетерпимостью (интолерантностью), которая в основном направлена на «нечеловеческое», относящееся к сфере животного мира, включая разнообразие животного мира. Зоофоб боится нападения, опасается зубов, свирепости, агрессии, жестокости, непредсказуемости зверя или возможности неверно истолковать его поведение. Зооинтолерант же не выносит близости животного, поскольку опасается инфекций (например, бешенства), носителями которых являются животные, и испытывает отвращение ко всем проявлениям животности (сексуальность, склонность свободно справлять естественные потребности, полное следование инстинктам); его ужасает все, что характеризует животное (шерсть, биологические жидкости, слизь, паутина и прочее).
Зверь, вышедший из моря. Бамбергский Апокалипсис. Ок. 1000–1020. Германия, Райхенау, Государственная библиотека Бамберга
Кроме того, страх перед животными связан с целой вселенной фобий, которые не поддаются логическому объяснению. Многочисленные страхи приводят к преследованию не только других видов, но и различных этнических групп, носителей других культур или просто отдельных людей, не придерживающихся обычаев или верований, принятых в конкретном обществе. Недоверие ко всему иному и непривычному, выраженное в страхе, нетерпимости, суеверии и ненависти, превращает животное в своего рода козла отпущения, когда социальная или этническая группа по каким-либо причинам чувствует угрозу. Чужеродный элемент рассматривается как нечто, что нарушает равновесие и стабильность целого и таким образом снижает степень внутренней сплоченности общества. Благодаря этой особенности отношение к нему почти всегда двояко. Козел отпущения – воплощение зла, от которого страдает конкретный социум, но в то же время и точка концентрации конфликта и, как следствие, спаситель этого социума, принесенный в жертву очищающий элемент.
Очевиден сакральный характер этого процесса и его двусторонняя природа, в которой присутствует стремление дистанцироваться от животного – через жертвенное убийство – и вместе с тем приобщиться к чему-то иному, пусть и символически. Чем более закрыта сама группа и чем сильнее идея ее идентичности, тем легче реализуется ритуал жертвоприношения.
В Средние века животное воплощало особый символ и позволяло людям провести целый ряд очистительных обрядов, необходимых для того, чтобы стать частью христианской общины. Страх перед животным миром был основан на боязни быть изгнанным из социума и навсегда покинуть мир людей, заразившись неведомой болезнью или превратившись в монстра. К этому периоду относятся наиболее интересные рассказы о превращениях в животных – риске, которому подвергались добровольные отшельники или люди, волею судеб изолированные от общества. Уход в лесную глушь, длительное пребывание на природе наедине с животным миром, одинокие прогулки по лесу в полнолуние – таковы наиболее распространенные объяснения феномена превращений в животных. Мы встречаем подобные описания в мифах об оборотнях, людях-сильванах (леших или лесных людях) и женщинах-медведицах. Ликантропия (превращение в волка-оборотня), вампиризм и так далее – во всех этих легендах отражается представление о животном как о тревожном объекте, угрозе, способной сбить человека с толку и лишить его духовности. Животный мир становится таинственным и неизведанным краем, где легко заблудиться или потерпеть бедствие. Более того, схожие сюжеты встречаются на протяжении всей истории западной литературы, начиная с «Одиссеи» Гомера и заканчивая «Превращением» Кафки. Зооантропия (или боязнь превратиться в животное) фигурирует во множестве литературных произведений – она оформилась в клише и породила различные направления в искусстве.
Кинематограф и художественная литература широко использовали клише, связанные с животным миром, в том числе представление о животном как об угрозе.
Животное-монстр. Таинственное и неизвестное, это может быть чудище из прошлого (динозавры в «Путешествии к центру Земли» Жюля Верна или в «Затерянном мире» Артура Конан Дойла), пришельцы с других планет («Чужой» Ридли Скотта) или создание, выходящее из бездны и обитающее в неизведанных местах («Тьма, – и больше ничего» и «Оно» Стивена Кинга).
Человекоподобный монстр. Человек, частично или полностью превратившийся в животное (повесть «Муха» Жоржа Ланжелана и ее экранизация Дэвида Кроненберга, роман «Дракула» Брэма Стокера, вдохновивший Фридриха Вильгельма Мурнау на создание знаменитого фильма «Носферату, симфония ужаса» (1922); кадр из фильма представлен внизу).
Внутренний зверь. Зверь раскрывается или выходит из глубин человеческого бессознательного при определенных обстоятельствах («Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона, «Человек-зверь» Эмиля Золя, «Сердце тьмы» Джозефа Конрада).
Животное-друг. Любимый питомец, который превращается в монстра (роман «Куджо» Стивена Кинга, «Книга зверских убийств любителя животных» Патриции Хайсмит).
Животное-враг. Фильмы «Птицы» Альфреда Хичкока, «Челюсти» Стивена Спилберга.
Кадр из фильма «Носферату, симфония ужаса». 1922
В современной науке термин «зооантропия» также используют для обозначения особой формы психогенного заболевания. Больной боится превратиться в животное (обычно этот страх сочетается с обсессивно-компульсивным расстройством, заставляющим его постоянно мыться), а в тяжелых случаях даже убежден, что уже в него превратился и поэтому должен вести себя соответствующим образом. Страх может влиять на человека в повседневной жизни и возникать вследствие реальных событий (например, в окно залетело насекомое, или на прогулке больной встретил собаку), а может проявляться во время сна. Некоторые пациенты не могут уснуть из-за кошмаров, населенных опасными животными.
Животные – хранители домашнего очага
Хранители домашнего очага – знакомые всем животные, занявшие место домашних духов (ларов)[9], – и сегодня берегут наше уединение, даря тепло и заполняя тишину. Вместе с ними в доме поселяется частичка природы, хоть и ручная, но все же способная нарушить монотонность привычной жизни. Кошка – это тигр, который разгуливает среди домашней обстановки, заставляет нас по-новому взглянуть на окружающий мир. Она привлекает медлительным шагом и грацией; прыжки с дивана на только что накрытый стол, игры с мелкими предметами, дикие забеги по отполированному паркету – эти и другие яркие моменты готовит нам присутствие в доме кошки, если, конечно, владельцы домашних животных действительно отличаются более крепким здоровьем, чем так называемые зооинтолеранты.
Важным термином в отношениях человека и животного является зооантропия – боязнь превратиться в животное или принять чудовищный облик. На гравюре Цирцея превращает спутников Одиссея в свиней
Физическая энергия животного мира оживляет наши чувства благодаря коммуникации и повадкам, которые мы сами давно оставили в прошлом, но которые сохранила наша генетическая память. Например, вербальное общение практически задавило нашу потребность в использовании языка жестов и мимики, но взаимодействие с животным позволяет заново открыть для себя физический контакт и телесное тепло.
Недавно было обнаружено, что в отношениях между человеком и животным в игру вступает даже феромонная коммуникация[10]: когда пес проявляет «нездоровый» (для нас, очевидно) интерес к нашим ногам, он на самом деле следует за запахом самки в период течки, ориентируясь на биохимическую аналогию между этими двумя сигналами.
Однако на этом расхождения в коммуникации не заканчиваются и порождают целый ряд недоразумений, иногда забавных, иногда демотивирующих, особенно для животного. Что думает собака о неприятии человеком обонятельной вселенной? Наверное, то же самое, что подумали бы мы, если бы кто-то попытался убрать из нашей реальности цвета.
Дом или квартира – не самая подходящая среда обитания для животных, которые предпочли бы окружение, более насыщенное сенсорными стимулами. Кошки, например, обожают блестящие вещи и подвески и буквально теряют голову от движения курсора на мониторе компьютера. Собаки обладают ярко выраженным чувством собственности – в доме им необходимы мячики, косточки и другие игрушки. Но не слишком ли мы очеловечиваем их, искусственно создавая необходимую среду? Нет, если мы уверены в том, что животные, способные получать удовольствие от искусственных стимулов, чувствуют себя комфортно и готовы воспринимать новое.
В любом случае очевидно, что в наше время питомцы стали не просто спутниками, способными оживить серость будней и подарить положительные эмоции, но и настоящими хранителями домашнего очага, дающими нам тепло, которое мы не в состоянии получить в повседневной жизни. Здесь их присутствие вновь становится заряжено той магической первобытной атмосферой дикой природы, которую наш разум тщетно пытался подавить в течение многих лет.