— Так ведь для этого в компьютерный архив залезть надо.
— Залезь, Игорек. Для нашего общего дела.
— Считаешь, он — Аркадия Колтунова?
— Во всяком случае, при его участии. Сколько тебе времени надо?
— А сколько ты мне его дашь?
— Час.
— Полтора.
— Договорились. Хорошо бы, если по его контактам мои бывшие клиенты прорезались.
— А это уже как карта ляжет. Как с тобой связаться?
Сырцов назвал номер своего мобильного и, прихватив трубку, вышел из спальни в персональную, маленькую и уютную, гостиную. Опять же все как у больших: на журнальном столе — подносик, а на подносике прозрачный кофейник с подостывшим кофе, высокий стакан с соком, джем в вазочке, пара круассанов. Сырцов сжевал оба сладких хлебца, запил соком и отправился на прогулку. Как был — босиком.
Сначала приятно холодил подошвы зеркально натертый паркет, потом с той же приятностью ласкал уже разогретый солнцем камень помпезного антре, затем с озорной симпатией щекотал песок садовой дорожки…
За домом была спортплощадка. Даже не спортплощадка, а спорткомплекс. На возвышении под полосатым тентом на велоэргометре мчалась неподвижно первая поп-звезда страны. Мелькали педали, мелко тряслись под майкой большие титьки.
— Доброе утро, подруга! — крикнул Сырцов. — Худеешь?
Анна подняла потное лицо, глянула сердито.
— Не до худенья. Не растолстеть бы!
— И долго тебе вот так убиваться?
— Пять километров еще.
— А не лучше бы на настоящем велосипеде под деревьями, неведомыми тропками?
— Все тропки дурам-поклонницам ведомы. Нет здесь неведомых. Ты пока в теннис у стенки постучи. Иль не умеешь, лимита?
— Я все умею, — без ложной скромности заметил Сырцов.
Он вяло посылал оранжевые мячи в зеленую стенку, а Анна мчалась по воображаемым тропкам. Минут через пятнадцать-двадцать она радостно прокричала:
— Все! Доехала!
Сырцов — аккуратистом был, — упрятал ракетку и мячи в соответствующий ящик и подошел к утомленной спортсменке. Она стояла на помосте, расслабленно помахивая поднятыми вверх руками.
— Пятьдесят верст отмахала, — с тихой гордостью сказала Анна.
А Сырцов серьезно предупредил:
— Помнишь, армянское радио: «Гражданка Гукасян нас спрашивает: что делать, если из горжетки лезет волос? Мы, конечно, не знаем, что такое горжетка, но на всякий случай советуем гражданке Гукасян поменьше кататься на велосипеде».
Поп-звезда закатилась в безудержном смехе:
— Небось все это время соображал, как меня уесть? Дурак ты, Жорка. — И решительно: — Пошли в дом.
И пошла. Впереди. Он шел сзади и с удовольствием разглядывал ее стати. Уже за сороковник, а хороша, хороша. Она обернулась:
— Ну как ты устроился? Пойдем посмотрим.
И посмотрела. А посмотрев, спросила, как военный инспектор:
— Претензии? Просьбы?
— «Митька, брат, помирает, ухи просит», — цитатой из «Чапаева» занудел Сырцов и бухнулся поперек прибранной кровати.
— Ты поваляйся, а я у тебя душик приму. Можно?
— Интересное кино! Кто здесь хозяин?
Еле слышно журчала вода. Его незаметно кинуло в сон, и он втянулся в томительную дрему.
Он очнулся от того, что твердый сосок большой прохладной груди уткнулся в его губы. Он открыл глаза. Она нависла над ним, предлагая роскошную свою, жаждущую плоть.
— Аня, — невнятно сказал он для того, чтобы что-то сказать.
Она жарко дыхнула ему в ухо, укусила за мочку и прошептала:
— А мы Дашке ничего не скажем.
…Они отдыхали после первого заезда, когда, жалуясь, грустно зазвенели отброшенные на пол шорты. Сырцов незаметно глянул на часы. После разговора с Нефедовым прошло час десять. Быстро паренек управился. Сырцов сполз с кровати и, устроившись на полу, извлек запутавшуюся в шортах трубку.
— Да, — сказал он хрипло неразработавшимся голосом.
— Пишущие принадлежности под рукой? — деловито осведомился Нефедов.
— Это еще зачем?
— Записывай. Я диктовать буду.
— У меня башка, как магнитофон, все записывает. Говори.
— Ну как знаешь. Те, кто по узилищам, тебя, как я понимаю, не интересуют. Слушай про временно свободных и свободолюбивых орлов. Первый срок твой Колобок получил за мелкий рэкет вместе с Ильей Коропцовым, кличка «Сундук», и Олегом Паем, кличка «Хунхуз».
— Кореец такой небольшой, каратист, да? — радостно припомнил Сырцов.
— Он самый. Оба на свободе. Сундук, по-моему, на Лужниковской ярмарке пристроился, а Хунхуз школу по карате открыл.
— Афишка, Игорек, липовая афишка.
— Очень может быть. Из явных — все, Жора.
— А из неявных?
— А из неявных — любой из приблатненных! — вздохнул Нефедов.
Анна перешагнула через Сырцова, направляясь в ванную комнату, и индифферентно заметила:
— Насколько я понимаю, второй сеанс отменяется.
Он проводил ее виноватым взглядом и спросил у трубки:
— Ну а лагерные?
— Лагерных — четверо. Двое еще срок мотают, а Сергей Буше, он же Француз, решил на Владике счастья попытать.
— Ишь ты, Буше! — не сдержался Сырцов. — Ну а четвертого ты мне на десерт оставил.
— Именно, Жора. Юрий Казимирович Гронский.
— Шляхтич, родной до слез Шляхтич! — возликовал Сырцов.
— Он самый, — невозмутимо продолжил Нефедов. — Косвенно — посредником — проходил по делу с фальшивыми авизо. Отмотал малый срок и посчитал, что легальный бизнес доходнее и безопаснее. Сейчас у него весьма престижный магазин элитной кожгалантереи в самом центре Москвы.
— Легальный бизнес на нелегальные бабки, — откомментировал Сырцов. — Ну я с ним разберусь.
— Он у тебя в наседках ходил? — полюбопытствовал Нефедов.
— Нарушаешь ментовскую этику! — грозно напомнил Сырцов.
— Молчу. У меня все.
— Спасибо, Игорек. Как там мой дружок полковник Махов?
— В заботах. Сегодня с ранья пораньше твоего Деда навещал. Затевается что-то совместное, Жора?
— Ей-богу, не в курсе. Еще раз спасибо. Я побежал.
Не побежал он, а натянул портки. Свои, не хозяйские. Влез в маечку, отшнуровал кроссовки. Явилась Анна в мужском халате, осмотрела его, одетого, и спросила — как положено гостеприимной хозяйке:
— А если нам по кофейку? — И добавила, со смешливым бесом в глазу: — С устатку.
Они брели анфиладой, она — впереди, он — сзади. Он, глядя на ее подвижный зад, бормотал:
— Кофеек с устатку. Второй завтрак. Ланч называется. — Подходя к громадной кухне-столовой, вспомнил кое-что рифмованное из народного творчества: — Приходи, Маруся, с гусем, по…мся и закусим.
Уже в кухонных дверях Анна обернулась и сказала серьезно:
— Надеюсь, что хотя бы насчет закусить ты — мастер.
— Достала, — признал свое поражение Сырцов.
А на столе-то, на столе… И икорка, и суперрыбка, и кофеек — не в электрической какой-нибудь хреновине, а в старомодном кофейнике над зажженной спиртовкой. Сырцов перед тем, как положить на тост икорки, вдумчиво намазал его маслом и философски заметил:
— Да, здесь не похудеешь.
— Здравствуйте, — улыбчиво поздоровалась появившаяся из-за кулис кругленькая обаяшка средних лет. — Все в порядке, Аня?
— За столом — да, — невинно глядя на Сырцова, ответила мстительная эстрадная дива. — Спасибо, Светик…
Светик удалилась в удовлетворении. Сырцов грустно жевал бутерброд.
— Проблема? — догадалась Анна.
— Без колес худо мне, Аня, — признался он.
— Тоже мне — бином Ньютона — успокоила Аня и бесшабашно предложила: — В гараже без дела «ауди» и «фольксваген» стоят. Выбирай любую.
— Без доверенности же… — в сомнении проныл Сырцов.
— Что-что, а доверенность мы тебе вмиг нарисуем.
И нарисовала. В кокетливом дамском кабинете она после долгих поисков в ящиках антикварного секретера нашла несколько своих подарочных фотографий и принялась старательно писать на обороте одной из них. Сырцов, стоя над ней, читал по мере написания:
— «Милому милиционеру, который остановит моего закадычного дружка Георгия Петровича Сырцова. Очень тебя прошу: отпусти его, браток, а? Заочно любя и целуя, Анна».
Она подняла голову и, глядя на него снизу вверх, спросила:
— Трех экземпляров хватит?
— Хватит, хватит, — заверил он.
Прав у него не было, пропали его права. И всемогущего муровского удостоверения не было. Был паспорт, который вместе с деньгами передал ему в Мельниках все предусмотревший Дед.
— Так что выбираешь, «фольксваген» или «ауди»? — закончив дело, поинтересовалась Анна.
Он без раздумья решил:
— «Фольксваген».
— «Фольксваген» так «фольксваген», — приговаривала она, опять заполошно роясь в ящиках секретера. Отыскала, обрадовалась: — Тут вся документация на него. Техпаспорт и прочая хренотень.
Сырцов подъехал к воротам, и могучие железные створки раздвинулись перед ним. Но не для него: цербер открыл ворота для Аниной подружки-завистницы Маргариты, которая в нескромном кумачовом «саабе» въехала во двор и остановилась так, чтобы встретиться лицом к лицу с водителем «фольксвагена».
— Жорик! Наш Жорик! — возликовала Маргарита, лиса и змея одновременно. — Как трахалось?
— Да пошла ты! — грубо отбрехнулся Сырцов.
— Даже ответить как следует не можешь, — презрительно сказала Маргарита и заблажила скверным голосом: — «Только ночь с ней провозжался, сам наутро бабой стал!» — Отвопила, захохотала дико и уехала.
Замечательно здесь пахло. Кожей. Вспомнилась офицерская портупея далеких уже лет. Но здешний запах был тоньше и ароматней, что ли. Сырцов шел вдоль стены, рассматривая на полках кофры, кейсы, портфели, сумки, папки, кошельки, портмоне, ремни, кепки, шляпы, бейсболки. Из кожи твердой, кожи мягкой, кожи шелковистой. Из кожи темной, кожи светлой, кожи в крапинку.
Ни с того ни с сего, непроизвольно он вдруг запел про себя: «Этот ропот и насмешки слышит грозный атаман и могучею рукою обнял лесбиянки стан». Вот ведь, паразитка, заразила. И почему лесбиянки? Персиянки же в песне! Сырцов обернулся на ненавязчиво, на расстоянии, следовавшую за ним продавщицу — не услышала ли? Продавщица с готовностью приблизилась и застенчиво спросила: