Сырцов понял, почему разозлился на Деда, на «совет в Филях», на весь белый свет. Злишься на других за свои промахи. А промах был. Удовлетворившись первым и, безусловно, предсказуемым результатом, дальше по веревочке не побежал.
В строгую телевизионную контору его не пустили. А пропуск ему выписать никто не мог; деятельный предприимчивый корреспондент Убежко был на съемке. Обещали скорое его появление, так что пришлось томиться, как некрасовским крестьянам, у парадного подъезда. У недалекого киоска без особого удовольствия сжевал подтаявший конус мороженого, понаблюдал за ножками дамочек, спешивших к станции метро «Парк культуры», и вот он, разрисованный «микрик». Встал у дверцы салона, а Убежко соскочил с сиденья рядом с водителем, но не попытался ускользнуть от Сырцова: увидел, притих было, но искусственно взбодрился, чтобы слабину не показать.
— И что же ты здесь у нас потерял, Сырцов?
— Веру в человечество, — мрачно сострил Сырцов.
— Но стоишь и ждешь. Значит, надеешься найти?
— Что с возу упало, то пропало. А нашел неполноценную замену. Тебя. С паршивой овцы хоть файф-о-клок. Отойдем-ка в сторонку.
«Микрик» разгружался, а они приступили к беседе у аптеки «36,6».
— Мне некогда, Сырцов, — хорохорился Убежко.
— Мне тоже. Быстренько свяжи меня с тем пареньком, что предоставил тебе гея для провокации.
— Два пальца об асфальт, — обрадовался Убежко, что не его трепать будут, и взялся за мобильник. Сырцов придержал его руку.
— Обожди. Парочка вопросов сначала. Где он сейчас может быть?
— А где ему быть? У себя, в редакции журнала «Мужчина и женщина».
— Далеко эта редакция?
— Да нет. В Староконюшенном.
— Сломается, если нажать?
— Ты кого хочешь сломаешь.
— Теперь звони, ничего не говори, просто узнай, на месте ли он.
Убежко набрал номер. Услышал ответ и тут же защелкнул крышку мобилы.
— Он на месте. Все?
— Не все. Через десять минут ты ему позвонишь еще раз и предупредишь о моем появлении.
— Многого хочешь.
— Если бы ты знал, что я хочу!
— И что же ты хочешь?
— С говном тебя смешать. Но пока, запомни, пока — воздержусь. Как звать-то нашего героя?
— Сережа, Сергей Хрунов.
— Так ровно через десять минут. Не раньше и не позже. Запомнил?
— Запомнил, запомнил. Разве такого хама забудешь?
«Гранд чероки» мимо Николы в Хамовниках, улицей Толстого добрался до Зубовской, прополз в пробке по Пречистенке и свернул налево в Староконюшенный. У редакционного особняка ждал (Сырцов заметил его, паркуясь внаглую на тротуаре) астеничного вида молодой человек с опрокинутым лицом. Как только сыскарь высадился, он подбежал, на ходу угадывая:
— Вы Сырцов?
— Сырцов, Сырцов, — подтвердил сыщик. — Привет.
— Здравствуйте. Извините меня, но я не могу принять вас в редакционной комнате. Там много народу, и понимаете…
— Понимаю.
— Давайте поговорим здесь, на улице.
— Лучше в машине. Залезайте, — распорядился Сырцов и, подождав, пока усядется Хрунов, тоже сел в машину. — Прокатил бы, да улицы забиты. Так что общаться будем в неподвижности.
— Я Славу не совсем понял…
— А вам ничего особенного понимать и не надо. Вам надо отвечать на мои вопросы.
— Но чтобы отвечать на вопросы, надо знать, от чего отталкиваться… — промямлил Хрунов. Волновался паренек. Говорил, абы не дрожать.
— От вопросов и оттолкнешься, — уже на «ты». Давиловка начиналась с амикошонства. На сотрудника дамского журнала это должно производить впечатление. — Слава твой сказал, о чем пойдет речь в нашем с тобой разговоре?
— Он — не мой, он, наверное, ваш. Потому что говорил таинственно о каких-то возможных страшных последствиях для меня из-за того, что я познакомил его с не тем человеком, который ему был нужен. А я знал, какой ему нужен? Попросил гея и получил гея.
Перестарался гражданин Убежко. Не его это дело — пугать клиента. Пугать надо умеючи и вовремя.
— Да ты успокойся, успокойся. Может, уж и не такие страшные эти последствия. Для тебя, во всяком случае. Главное, правдиво отвечай. Почему Убежко обратился именно к тебе?
— С тех пор как я опубликовал интервью с анонимом-гомосексуалистом, все почему-то решили, что я этот мир хорошо знаю. — Хрунов невесело хихикнул и добавил застенчиво: — А некоторые теперь и меня голубым считают.
— Интервью было с тем самым Валентином?
— Нет. С его другом Викентием. Журнал был заинтересован в разговоре с мужским, если так можно выразиться, началом в нетрадиционных половых связях.
— Кто тебя с Викентием свел?
— Никто. Я на свой страх и риск отправился в их «Голубую луну». Там ко мне сразу подсел Викентий и стал приставать. Я ему с ходу предложил дать мне интервью с гарантией полной анонимности. Он с восторгом согласился. Я заметил, что они даже бравируют этой своей аномалией…
— В психологии пидаров будем разбираться потом, — перебил Сырцов. — Тогда же и с его любовником Валентином познакомился?
— Да нет же! Я и видел-то его до последней встречи один раз мельком. В тот самый первый вечер.
— Следовательно, с Викентием ты встречался неоднократно?
— Да. Два дня я его расспрашивал и все на диктофон записал.
— Где это было?
— У меня на квартире.
— Один живешь?
— С родителями.
— И как родители отнеслись к такому знакомству?
— Нормально. Это вы к тому, что он голубой? Но по нему никак не скажешь. Он же активист, мужчина в их кругу!
— А после интервью ты видел его?
— Он раза три меня в свой любимый ресторан приглашал.
— Опять в «Голубую луну»?
— Нет, в нормальный. «У Пушкина».
— Ишь ты! — слегка удивился Сырцов. — Если он тебя трахать не собирался, тогда зачем ты ему?
Из редакции оживленно выкатились три ничего себе дамочки. Одна из них, быстроглазая, вмиг обнаружила в здоровенном джипе сослуживца, подлетела, заглянула в оконце, улыбнулась, кивком поприветствовала Сырцова, а Хрунову строго сказала:
— Серж, мы обедать. Ты с нами?
— Я не знаю, когда я освобожусь, — промямлил Серж, вопросительно и просительно глядя на Сырцова.
— Он освободится через пятнадцать минут, — строго оповестил дамочку Сырцов.
— Мы тебя ждем! — Это она Сержу, а Сырцову, предварительно пронзив его глазенками: — Какой серьезный мужичок!
И упорхнула вслед за сослуживицами. Хрунов вздохнул:
— Слушаю вас.
— Это я тебя должен слушать, — напомнил Сырцов.
— Ах да! — вспомнил про вопрос Серж. — Как же вам объяснить, зачем я ему понадобился? По-моему, ему просто хотелось высказаться. Поговорить раскрепощенно, без тех рамок, в которые загоняет их во многом какой-то условный, до некоторой степени виртуальный мир. Он был со мной предельно откровенен, много и с юмором рассказывал о себе, вспоминал…
— Стоп, — перебил его Сырцов. — Это очень важно, что он тебе рассказывал. Сейчас ты должен изложить ваши беседы в деталях.
— Почему это так важно? — удивился Хрунов.
— Ты знаешь, что Валентин, которого ты сосватал на тот теперь знаменитый поцелуй, сразу же после этого исчез бесследно?
— Не-ет.
— Ты знаешь, что три дня тому назад зверски убили твоего задушевного приятеля Викентия?
— Я… Я… — Серж хотел сказать, что не понял, но разве такое не поймешь? И он выдавил из себя нечто бессмысленно-паническое: — Как?
— Я же сказал: зверски. Тебе что — нужны подробности?
— Не-ет, — почти промычал Хрунов.
— Тогда рассказывай, о чем беседовали с Викентием.
Хрунов потер ладонями лицо — будто умывался, — поднял глаза на Сырцова и признался:
— Не могу. Сейчас просто не смогу. Лучше вы опять задавайте вопросы.
— Пропустим его сагу о потере традиционной сексуальной ориентации. Он ведь тебе об этом живописал?
— Откровенно и бесстыдно до отвращения.
— Они это любят. Меня больше интересует его уголовное прошлое и пребывание в лагере. За что и когда можешь опустить. Мне нужны имена и связи.
— Всех имен не помню. Да и не имена это вовсе, а клички. Ну какие? — Серж задумался и начал вспоминать вслух: — Колобок, Сундук, Француз… Да, еще Хунхуз и Шляхтич. Это в лагере. Я хорошо их запомнил — очень уж клички выразительные.
— Погоняла, Сережа, погоняла, — поправил Сырцов. — А на воле с кем был связан?
— Вы имеете в виду криминальные связи? Вот о них он ни слова не сказал. Правда, никого не называл. Хвастался, что у него кое-кто в кармане… Так и сказал: в кармане… Он поэтому и срок-то получил минимальный.
— Уже кое-что… И последний вопрос, ты Викентия с Убежко знакомил?
— Я… — начал было Хрунов, но замялся. — Простите, но я не знаю вашего имени-отчества. Неудобно как-то безлично к вам обращаться.
— Георгий Петрович. Я тебя Сережей называю. Ничего?
— Все в порядке, Георгий Петрович, — успокоил сыщика журналист. — Так вот, Викентий просил, чтобы я Валентина вывел на Славу непосредственно и нигде его, Викентия, не упоминал.
— Рубил концы. Но не с той стороны, — понял Сырцов.
Помолчали мгновенье.
— За что его убили, Георгий Петрович?
— За дело. За черное и мерзкое дело, которое он творил.
— Вы безжалостны. И будто оправдываете убийцу.
— Убийц никто и ничто не может оправдать. Спасибо, Сережа. — Сырцов глянул на часы. — Иди обедать. Дамы заждались.
…Вдохнул пропитанный дорогой кожей воздух магазина эксклюзивной кожгалантереи и не успел даже осмотреться: к нему подбежал старший по залу. Скалился, изображая улыбку. Узнал, прохиндей.
— Здравствуйте, здравствуйте! Вы опять к Юрию Казимировичу?
— Опять, мой любезный казачок, опять.
Так и не поняв, надо на «казачка» обижаться или не надо, старший перешел на сугубо официальный тон:
— Я постараюсь сообщить Юрию Казимировичу о вашем визите.
— Уж будь добр, постарайся, — взбодрил его Сырцов.
Старший с достоинством удалился. Вот тогда-то Сырцов и огляделся. У стойки с ремнями беззвучно кисла знакомая продавщица. Он подмигнул ей, а она в ответ пальцами показала ему «О». О’кей, значит. Иностранцы нынче все, американцы хреновы. Нет, чтобы просто один выставленный большой палец представить.