? — Тот кивнул. — Тогда расскажи, как все это произошло.
Супруги Смирновы-Болошевы, обнявшись, сидели на большом старинном диване. Махов, воткнувшись локтями в обеденный стол и ладонями обхватив голову, был отделен от них обширной столешницей. Смирнов ласково освободился от жениных рук, тяжело встал, прошел к буфету, достал из него графин и гладкий стакан, щедро налил под мениск водочки, настоянной на мандариновых корках, и поставил стакан перед Маховым.
— Выпей, Леня.
Полковник поднял глаза с намереньем мужественно отказаться. Но это значит порушить связь с общей бедой, а потому без слов поднял стакан и в три гулких глотка выпил до дна. Закуску-то Смирнов забыл. Кинулся назад к буфету, но зря суетился: все повидавший полковник нашел выход. Занюхал дозу рукавом пиджака.
Прав был Сырцов. Железные. Лидия Сергеевна легкой ладонью провела по своей безукоризненной прическе, изящно поднялась, обрела привычную дворянскую стать и сказала:
— Надо рассказать нашим друзьям.
— Жорка наверняка уже все изложил, — решил Смирнов.
— Что ж, вернемся на террасу, — предложила Лидия Сергеевна.
— Там солнце, — мучительно морщась, вспомнил Махов.
Она ощутила, как не хочется ему к ненужной беззаботности летнего вечера именно сейчас. Попросила Смирнова:
— Будь добр, Саша, пригласи их всех сюда.
Места и стульев хватило всем. Всемером устроились у круглого стола. Лидия Сергеевна оказалась сильнее всех и первой задала ужасающий вопрос:
— Что будет с нашей Ксенией?
Утешать преступно. Надо говорить то, о чем думаешь. Вот и думали мужики. Первым заговорил Казарян:
— Для начала надо ответить на другой вопрос, Лида. Зачем похитили Ксению? Цель, смысл, какие козыри дает похитителям эта акция.
— Ответить на твой вопрос могут только сами похитители, — горестно заметил Спиридонов.
— Но за нами момент отрицания, — вступил в разговор Кузьминский. — В наших возможностях просчитать, какие цели они не преследуют. А уж потом разобраться, что в остатке.
— Работа на полгода, — подвел итог полковник Махов.
— Именно, — согласился Смирнов, встал, со спины подошел к жене, положил руки ей на плечи, поцеловал в затылок и заверил: — Им не нужно убивать Ксюшку, Лидок.
— А что им нужно? — за Лидию Сергеевну спросил Кузьминский.
— Им нужно, чтобы мы сидели в растерянности вот за этим столом как можно дольше. Им нужно, чтобы мы вздыхали и задавали друг другу вопросы, на которые нет ответов. Им нужно, чтобы мы бездействовали.
— Приказывайте, командир, — серьезно потребовал Сырцов.
— Вызвони Костю Ларнева. Чтобы сегодня же был у меня. Что с Рябухиным?
— Пошли с широким бреднем.
— Возможна удача?
— Фифти-фифти.
— Витя, можешь приласкать Чернавина?
— На раз-два-три. Главное — сказать, что он талантлив. А что с него взять?
— Любую информацию о выстреле. Реакция верхушки, пересуды техперсонала, подозрения, предположения, слухи, сплетни. И неси мне со всей шелухой.
— Одного Чернавина недостаточно. Он сверху, он — олимпиец, — засомневался Кузьминский.
— Через тернии — к звездам. Через Чернавина к дамочкам, а с дамочками ты умеешь.
— Попробую, — вяло согласился Кузьминский.
— Пробуй водку, а здесь исполняй! — завелся вдруг Смирнов.
— Водку я, допустим, не пробую, а пью, — для порядка отбрехнулся Кузьминский.
— Рома, я понимаю, что преждевременно, но все же придется сделать пробный ход к Юрику.
— Пилотная серия, — понял Казарян. — Но с чем?
— У тебя только его свидание с Марковым. Но делай вид, что самое важное ты держишь за пазухой. И пугай неожиданными поворотами беседы. Он из пугливых и со страху может ляпнуть что-нибудь занимательное.
— Надежды мало, но чем черт не шутит, — согласился Казарян.
— Очень прошу тебя, чертушка, пошути! — попросил Смирнов.
За деловыми заботами ушла тоска безнадеги. Все, конечно, не забывали о главной беде, но теперь понимали, что побороть беду могут только они сами. Потому что уже действовали.
— Леня, — продолжал Смирнов, обращаясь к Махову, — я тебе не указка. С одной стороны, твои возможности куда больше наших, но, с другой стороны, мы, не имея никаких юридических прав, сейчас имеем моральное право поступать так, как тебе не позволено законом. Ты понял меня?
— Чего уж тут не понимать. — Махов поднялся из-за стола. — Обеспечивать вас полной информацией и закрывать глаза на ваши противоправные действия. Прошу вас всех простить меня за все. Но мне пора. Дел невпроворот.
Кузьминский давно отыскал пытливым взором графинчик на стойке буфета, а сейчас уже наливал, придерживая хрустальной пробкой мандариновые корки, светло-желтую водочку в стакан. Налил, быстренько хватанул; в отличие от Махова, занюхал ладошкой, а не рукавом и, ни с того ни с сего, заговорил стихами:
— «Итак начинается песня о ветре. О ветре, обутом в солдатские гетры, о гетрах идущих дорогой войны, о войнах…» — И прервался, понимая, что нынче войны как раз и нужны.
Дослушав поэтический спич писателя, задержавшийся в дверях Махов вдруг спросил Смирнова:
— Александр Иванович, что может случиться в самое ближайшее время?
Смирнов покрутил себя за нос и, не глядя на Махова, ответил:
— Выстрел, Леня. И на этот раз смертельный.
— В кого?
— Если бы я знал.
Глава 43
Она очнулась в большой комнате без окон. Спрятанные за бордюр лампы светили гладким светом. Она лежала на диване, накрытая невесомым одеяльцем. Ксения сбросила с себя одеяльце и резко опустила ноги на пол. Слегка качнуло — в голове еще что-то остаточно вращалось. Чтобы сосредоточиться, ненадолго приспустила веки, разглядела свои ресницы и решилась осмотреться. Рядом с рукой, которой она опиралась о диванное сиденье, притулился темный паричок. Она брезгливо приподняла его двумя пальцами и швырнула на пол. Этими же пальцами ощупала материальчик платьица на себе…
Попыталась встать и нетвердо встала. Попыталась пойти и шатко сдвинулась с места. Комната была многоцелевого назначения: два спальных места — два обширных дивана, на одном из которых она лежала, посреди обеденный стол с четырьмя стульями. У замурованного окна письменный стол с выключенным компьютером, три шкафа с закрытыми дверцами, небольшая приоткрытая дверь, скорее всего, в ванную, и еще одна дверь — массивная, плотно и, наверное, накрепко закрытая. Ксения добралась до письменного стола, села в вертящееся рабочее кресло и попыталась включить компьютер. Не удалось: он был серьезно отключен.
Она вышла из-за стола и направилась в ванную комнату. Приличный, почти европейский уровень: герметичная ванна с регулируемой температурой, обширный умывальный стол, удобный унитаз, биде и зеркало во всю стену. Наконец-то полноценно увидела себя в этом дурацком платье. На стеклянном крючке висел белоснежный халат. Ксения пощупала его махровость, понюхала. Вроде чистый. Разобралась с многочисленными ручками и вентилями и встала под душ.
Вернулась в комнату, уже запахнутая в белое. Решительно подошла к массивной двери, собралась было стучать, но, заметив рядом с дверью большую плоскую кнопку, позвонила. Звонка не было слышно, однако кнопка засветилась папиросным огоньком. Давила на кнопку долго, сначала постоянным нажимом, потом тычками. Безрезультатно. Она вздохнула и нетвердо направилась к дивану — отдохнуть. Была все же слаба. Тут ее остановил жизнерадостный голос:
— Уже и помыться успела!
Ксения так резко обернулась, что чуть не упала. Спаслась тем, что судорожно ухватилась за спинку подвернувшегося стула. В проеме неизвестно как и бесшумно открывшейся двери стоял Денис Ричардович, он же Георгий, он же несчастный отец больной абитуриентки. Но без бороды. Так что Ксения не сразу его признала.
— Бороду-то сбрил или отклеил, папуля?
— Сразу на «ты» и без церемоний! — восхитился «отец».
— Ты-то со мной не церемонился. — Чтобы не стоять, Ксения выдвинула стул и хозяйкой уселась за обеденный стол. Денис Ричардович подумал-подумал и сел у противоположного торца лицом к лицу, но на отдалении. Сощурился.
— Бодришься достойно. Но сердчишко-то тук-тук-тук, да?
— Где моя одежда?
— Во всех ты, душенька, нарядах хороша!
— Ты что — шутник?
— Я — комплиментщик.
— Я еще раз спрашиваю: где мои шмотки?
— Да здесь, здесь они!
— Здесь не вижу. Значит, они где-то там. Вот оттуда и принеси.
— Ксения, а ты и вправду не испугалась? — удивился он.
— Козлов бояться — в лес не ходить.
— Волков, — на автомате поправил он.
— Какой ты волк!
— Ловко словила, — оценил он.
— Я-то словила — это полбеды. Вот когда тебя менты заловят, тогда и будет тебе, папочка, полный абзац.
— Папочку, дочка, ментам никогда не заловить. — Денис Ричардович победительно улыбнулся.
— Умнее всех?
— Умен, конечно, но не до такой уж степени. Просто меня нет. Я не числюсь ни в одной бумажке, а для государства человек, если он не зарегистрирован в каком-либо документе, не существует.
— Как еще существует! Скоро убедишься.
— Существую я временно, и только для тебя.
— А твои горлохваты, которые меня скрутили? А болезненная девица? А охрана, что ходит по цепи кругом?
— Они исчезли, Ксения. Вернее, я для них исчез навсегда. Врач и санитары, нанятые втемную, поработали и разбежались по своим далеким городам, дева уже летит в самолете на свою постоянную работу в мадридском борделе. А охраны просто нет. Как там в стишках? «А мы с соседкой молодой совсем одни в пустой квартире…»
— Какой развитой! Даже Степана Щипачева читал!
— Не только Щипачева. Щипачев — дань томлению прыщавого отрочества.
— А далее исключительно Гумилев, Ахматова, Пастернак… Вместо того чтобы свою образованность показывать, принес бы ты мне мои джинсы, — бесцеремонно перебила Ксения. — Кстати, как мне тебя величать?
— Последнее время звался Георгием. Хочешь — зови Георгием.