— А вот и наша девочка… — едва слышно пробормотал Дамир, печально разглядывая то, что осталось от тела.
Он всегда расстраивался, видя трупы совсем молодых людей: это казалось ему неправильным. Любая смерть — трагедия, однако видеть человека, который и пожить-то толком не успел, особенно тяжело. Может, он напрасно коптил бы землю, не принося пользы, а то и вредя окружающим, но ведь возможен и другой вариант: он или она смогли бы стать полезными членами общества, открыть какой-нибудь закон, внести вклад в развитие искусства… Теперь ничего этого не случится!
— Теперь волна поднимется! — вздохнул Белкин, разглядывая тело через плечо коллеги и избегая приближаться. В самом деле, зрелище-то не из приятных: даже без эксперта понятно, что труп пролежал в воде около недели. Судя по всему, девушка умерла примерно в то время, как отец заявил о ее исчезновении.
— И не говори, — согласился с молодым опером Дамир. — Нас и так постоянно дергали с требованиями что-то сделать… Хотя не совсем понятно, что мы могли сделать, ведь наше подразделение не занимается розыском пропавших!
— Точно, — кивнул подошедший Антон. — Этим у нас вообще никто не занимается, кроме волонтерских организаций, — вот в чем проблема!
— Вряд ли нас обвинят в бездействии, — заметил Дамир. — Если жертва погибла почти сразу же после того, как ее отсутствие заметили родственники, с нас взятки гладки!
— Почему-то мне кажется, что ее папаша не поддержит твою точку зрения! — скривился Шеин. — Я видел его у Деда: самоуверенный, наглый тип, считающий, что ему подчиняется в городе все и вся и даже высшие чины СК должны находиться у него на посылках, как у приснопамятной старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке»…
— Суркова — баба-кремень, — возразил коллеге Дамир. — Она нас в обиду не даст!
— Фи, прятаться за спину женщины!
— Жизнь — трудная штука. Нельзя требовать, чтобы женщина прикрыла тебя от пули, но иногда только женщина способна отстоять тебя перед сильными мира сего!
— Да ты, брат, философ!
— О чем побрехушки? — поинтересовался судмедэксперт Павел Фомичев.
— О тяжелой жизни оперов и их беззащитности перед начальством, — резюмировал вышеупомянутую беседу Белкин.
— Ой, а кто замолвит слово за нас, галерных рабов СК? — разобиделся Фомичев. — Мы вкалываем с утра до вечера за скромную зарплату и постоянно получаем тычки и пинки — как снизу, когда от нас требуют скорейших отчетов, так и сверху, если их не устраивают результаты!
— Мы бы тебя пожалели, если бы «жалко» не отвалилось уже давным-давно, — ухмыльнулся Антон. — Ну, что скажешь по трупу?
— Пока только предварительно!
— Само собой. Ну?
— Дней пять-шесть назад она умерла, судя по степени разложения.
— Это и без твоей экспертной оценки понятно, скажи мне то, чего мы не знаем!
— Что ж, изволь: судя по всему, эта девочка — из вашей серии, у нее вырезан приличный кусок кожи на шее, под волосами. Вырезан аккуратно и симметрично — видимо, скальпелем или очень острым ножом с тонким лезвием. Рассчитывать на отпечатки не приходится: тело слишком долго пробыло в воде.
— Причина смерти?
— Утопление, как и в предыдущих случаях, но точно скажу после вскрытия.
— Она изнасилована?
— На первый взгляд нет. В любом случае идентифицировать сперму не удастся — по той же причине. Удачи вам, парни, этот папаша Лосев — заноза в заднице! — И эксперт отбыл, оставив оперов переваривать скудные сведения, которые он им сообщил.
— Мы в полной заднице! — констатировал Шеин, почесывая гладко выбритый подбородок; он и раньше тщательно следил за внешностью, но с появлением в его жизни Карины, все свободное время посвящавшей уходу за собой, стал еще более требователен к себе.
— Да уж! — согласился с ним Ахметов. — «Серийник» и сам по себе проблема, а уж с дочкой депутата…
— Он не депутат, а заместитель председателя Законодательного собрания! — поправил старшего товарища Белкин, за что был награжден грозным взглядом исподлобья.
— Ладно, к черту заместителя! — рявкнул Антон. — Мы в любом случае должны найти ублюдка, который это вытворяет, так? Значит, и будем этим заниматься, а всякие там депутаты и председатели пусть занимаются своими делами и не лезут в наши!
— Твои б слова да этим самым депутатам в уши… — едва слышно пробормотал Дамир, предчувствуя кучу препятствий на пути поиска злодея. — Главное, чтобы об этом не пронюхали СМИ, иначе нас сожрут!
Алла приятно удивилась, когда неожиданно позвонил Мономах и пригласил ее выпить вместе кофе: раньше они встречались только на тренировках в альпинистском клубе или в больнице. Интересно, что у него на уме? Алла была далека от того, чтобы заподозрить в его приглашении романтическую подоплеку, однако то, ради чего он на самом деле попросил о встрече, стало для нее неожиданностью.
— Надо же, как тесен мир! — пробормотала она, когда доктор вкратце изложил причину, по которой они оказались в маленьком кафе на Конюшенной.
— Вы о чем? — удивился он.
— Фамилия вашей подруги — Калганова?
— Откуда…
— Моя подчиненная занимается ее делом. Вы с ней знакомы: Валерия Медведь.
— Значит, дело все-таки есть?
— Пока непонятно.
— Это как?
— Есть вопросы к экспертизе. Я порекомендовала Медведь обратиться к Ивану Гурнову с целью проведения повторного вскрытия: если его выводы будут отличаться от заключения патолога больницы, в которой умер сын вашей подруги, тогда и станет ясно, есть уголовное дело или нет. Надеюсь, Гурнову вы поверите?
Иван Гурнов, заведующий патологическим отделением в больнице Мономаха, одновременно работал и в СК: именно Суркова в свое время предложила ему сотрудничество. Если Мономах и мог положиться на чьи-то слова, то, пожалуй, только на слова Ивана!
— Ему — да, — ответил он на вопрос собеседницы.
— Вот и ладненько… Владимир Всеволодович, насколько хорошо вы знали покойного?
— Честно признаюсь, хотел бы знать лучше, — вздохнул он. — Не стану лукавить, Алла Гурьевна, я не знаю, принимал ли Костя наркотики, и понятия не имею, что могло его заставить это сделать! Единственное, на что я могу опереться, — это слова Маши Калгановой и идиотские доводы следователя о том, что, дескать, развод родителей мог заставить великовозрастного парня стать наркоманом!
— Согласна, — кивнула Суркова, — это ни в какие ворота не лезет! Скорее можно поверить в то, что он не выдержал напряженного графика рабо…
— Ерунда, Алла Гурьевна! — перебил Мономах. — Ординаторам и впрямь приходится вкалывать, но у нас не потогонная система, как в Штатах или в Южной Корее, да и в эту профессию не идут слабаки, уж можете мне поверить, — особенно если речь идет о потомственных врачах! Мать Кости — врач, дедушки и бабушки — тоже, поэтому он отлично представлял себе, что это за работа, и не сломался бы так легко!
— Вы не можете с уверенностью это утверждать, — возразила Суркова. — Сами же сказали, что недостаточно близко знали парня!
— Я в общем говорил.
— В нашем деле необходима конкретика. Попробуем ее добыть, а я прослежу, чтобы все было сделано добросовестно. Вы не смотрите, что Валерия Медведь молода, она весьма неплохой специалист, а станет еще лучше, когда приобретет побольше опыта. Она справилась с несколькими сложными делами, и я научилась ей доверять. Лера умна, въедлива и изобретательна. Если вы верите мне, то должны поверить и в нее!
Пациентка Градская, которую навязала Мономаху Анна Нелидова, явно ощущала себя не в своей тарелке, лежа в одиночестве в одноместной ВИП-палате. Когда он вошел, она смотрела телевизор, пульт от которого находился у нее в руке. При его появлении Градская отключила звук и напряглась: заведующий отделением не был ее лечащим врачом, и его приход, по ее мнению, не сулил ничего хорошего. Однако Мономах принес отличные новости.
— Добрый день, — поздоровался он, усаживаясь на стул рядом с койкой больной. — Завтра прооперируем вас.
— Правда? — обрадовалась Градская. — Вы будете оперировать?
Он кивнул.
— Ой, как хорошо! Говорят, вы лучший хирург этой больницы?
— Не врут, — усмехнулся Мономах, ложная скромность, на его взгляд, могла украсить только барышень, да и то не всегда. — Как ваше самочувствие… вообще?
— Ой, да все нормально, честно!
— У вас есть все препараты?
— Да, слава богу… С тех пор как я выписалась из онкологического института, мне стало значительно легче!
— Ну, так и должно быть, — пожал он плечами. — Я видел в вашей карте, что вам удалили молочную железу и провели химиотерапию.
— Да-да, а всего, говорят, надо как минимум три — для полной уверенности, что болезнь не вернется. Но знаете, доктор, я в больнице чувствовала себя очень плохо, и химиотерапия не помогала как будто бы…
— Так бывает в начале лечения, — не дослушав, объяснил Мономах. — Потом организм начинает принимать препараты — во всяком случае, при положительной динамике лечения.
— А я все-таки благодарна тому мальчику, который посоветовал мне перейти на амбулаторное лечение!
— Какому еще мальчику?
— Ну там, в больнице, мой лечащий врач… вернее, ординатор, наверное? Вот он и убедил меня, что лучше выписаться и продолжать лечение амбулаторно, и даже подсказал, где удобнее это сделать. И с тех пор мне стало намного лучше!
— А вам препарат, случайно, не меняли?
— Да нет, препарат тот же.
Ответить на это Мономаху было нечего. Странно, что работник больницы порекомендовал пациентке уйти. Обычно, если есть возможность проходить лечение в стационаре, больные довольны, ведь каждый день мотаться через весь город — не самое приятное испытание для нездорового, ослабленного человека! С другой стороны, этому есть вполне рациональное, хоть и циничное объяснение: если лечащий врач видит, что терапия не помогает, ему легче по-быстрому выпихнуть больную домой, нежели отчитываться о негативных результатах. Однако ординатор вряд ли мог самостоятельно принять такое решение: либо такова политика онкоцентра, либо его кто-то надоумил!