прости слугу твоих словес,
прощенный враг, прости меня,
et cetera, в могиле, etc!..
1976
КОАНЫ
1
Молчание Япония
цветок
один из ста
упал в траву
разбился
из чьих-то рук
всегда
у чьих-то ног
из праха в прах
был будет
и не сбылся
Где Он?
2
Италия Велеречивый день
Виолончельный голос[4] Фаринаты
Читай: адриатическая тень
российско-иудейское подобье
Италия в России
исподлобья
поет для нас
из сталинского ада
Зачем?
3
Гад ленина с неизреченным p
притон Петра бордель Елизаветы
на черной крысе разъезжает Бер
и я
и мертвецы уже одеты
готовы в бой
за сказочный уют
но как в любовной песенке поется
всегда хотят да не всегда дают
напиться
подкурить
и уколоться
откушать вкусной телеколбасы
и воспитать душистые усы
Камо грядеши?
4
Но, впрочем, всякий благодатью жив.
Тот, чья душа вотще перебесилась,
разыщет Жениха в сени олив.
Тут мудрость[5]: попроси – схлопочешь милость,
а там уж, глядь,
и небо отворилось.
Подумайте…
Две половинки странной головы —
бес из Рязани, дьявол из Киото —
барсучий сын —
вы, девушка[6], правы —
они сойдутся
только
треснет кто-то
возможно оба
надвое
увы
в один чудесный незакатный день
и это будет настоящий «чень».
1976?
ПЕСЕНКА
Н. Н.
Давай поплутаем, попутаем, Канта прочтем —
не вечно же в этой дыре нам с тобой кантоваться.
Здесь жизнь – только слово, а блядство читается
братство.
Мир спарен с войной, словно сука с ученым котом.
Плутай, не плутай – завопишь Ему, как не крути:
Учитель небесный, мой первый, мой верный, мой сладкий,
что делать, конструктор, с такою жестокой посадкой —
учиться шитью или просто корзины плести?
Вот Ветхий завет мой: для Господа божие дело,
для певчей вороны – весь пыл человечьей любви.
От нечего делать, видать, и Офелия пела
в палате надзора, в maison de santé на крови.
1976?
***
Лунный луч, как соль на топоре…
Нет, не тепло вещей вы осязали,
но узелки на ткани речевой.
В квадриге неба соль земли искали,
слезную манну – в капле дождевой.
Таков удел этой праздной речи,
где каждая запинка – боль и суть,
и струганое слово давит плечи:
о, помоги, о, понеси чуть-чуть.
В стране, где говорить пора дрекольем,
оранжерейный высохший садок,
луна со слезой, мучнистый с льдинкой боли
млечный сок.
1979?
***
Две песенки есть у безумной трещотки,
как мы ни лечим ее, ни лелеем:
Младенец, шуршащий сухим ожерельем.
Диктатор, перебирающий четки.
София – нас учит она рассуждать —
пишется по-испански ¿культура? —
и с ней не поспоришь: ведь дура есть дура.
Другого стошнило, а ей – благодать.
Другой бы смолчал, а она, хоть больна,
бесится, трещит в обе глотки.
Две песенки есть у безумной трещотки,
а третьей – кромешной – не знает она.
сентябрь 1979
***
Климакс мудрости: жало в письмо
или течка – половозрелая прелесть —
от избытка сердца говорят уста:
о, оно сокращается сердце!
Оно, как время, с собою накоротке
посреди горящего, как опухоль тела.
Два этих оба – журавль и синица в руке,
перистой, машущей – куда и кому попало.
Ради разнообразия – что у кого болит? —
где она, эта Плоть насущного хлеба? —
мается нищий, бесится логофилит.
Сердце на них одно, и оно нелепо.
май 1993
***
Страшно выключить свет, вдруг остановится сердце
Или крыса во тьме лапки ракушкой сложит,
Молиться начнет, чтоб не взбредило ей
К теплой щеке приложиться.
Свет – давно уж несвет. Страшно выключить бред.
Выключишь – и придут: руки сложат в уют,
Молитву на лоб и с рюшками в гроб,
Сожгут – и захочешь проснуться.
А самое страшное: то тра-та-та,
Где дети во тьме поджигают кота,
Где черти дневные все пишут и пишут,
А Дух всуепроклятый дышит и дышит.
2000
***
Дождь в аквариум стучится,
А зачем?
Я ведь рыба, а не птица,
Глаз, который внутрь клубится,
Вверх и вниз и в чернь.
Вправо, влево: мох и память —
Как ее замять? —
Вспрыгнуть вверх собором каинств
И нырнуть опять
В авелево бездорожье,
В розопёрый мох?
Где твое, Господь, подножье?
Лучше бы я сдох.
август 2000
ВИД ИЗ ОКНА БОЛЬНИЧНОГО КЛОЗЕТА
Тени ветвей на больничной глазури
и ствол за спиной
словно я прислонился к нему
умираю и плачу
но отраженье помоек смущает
горбун тащит пищу
на телеге железной
медленно медленно medley[7]
хочется есть
о постой этот джаз
очнись поживи и помедли
2001, Мариинская б-ца
***
Дар утрачен, я потерян
Взвешен, вычислен, измерен
Сам собой, как самосад.
Чу! Там ангелы трубят,
Там вопят, ширяясь, бесы —
Интересный зоосад.
Возле клеток разговоры…
Я, как вор, ныряю в норы,
Словно лис, укравший кур,—
Мне законы и позоры
Там, как дыр и убещур.
Но и там в норе, однако,
Светят черви Зодиака.
Все червиво, так червиво:
Молния легла на жниво,
Все хотела, но сожгла.
Жизнь – она была красива:
Жертвой? – мерзью, псиной, псивой
Явью, прожитой до дла.
4 декабря 2001 года
***
Ах, не только ах и ох,
Как об стенку горох,
Но и самый последний вздох —
Аутсайдер и лох.
Как тяжел он, жалок, вздох телесный
Проигрался в пух, обратился в прах.
«Был мне муж, а стал лохотрон небесный»,—
Говорит старуха в слезах.
Тут ее под рученьки да за ноженьки
И несут куда-то на «скорую»,
А она не педрит ни фенечки:
Поднимите меня, говорит.
А прошло уже столько лет,
Как простилась она с милым-суженым.
Жили-были, балакали:
Он ей – ах, она ему – ох,
Ох и ахушки, квакали, брякали,
Да жужжали порой —
Вот и весь домострой.
Но и книжки читали разумные
И рассаживались по ящикам
Гордо словно разнопартийные.
А ведь партия – это партия —
Все-то знает он, лохотрон:
Кто же, слыша крики ворон,
Расстается с жизнью чудесной,
Кто истлит себя перед бездной?
Да и было б зачем?
Чтобы ах и ох
Не успело – поспело
В тишайший вздох?
23 января 2001 года
***
С.Г.
Нет невода в околоплодных водах.
Кто вытянет меня, урода?
Ага, уж воды отошли!
Убили вы меня, «ушли»,
И ну, теперь тянуть щипцами…
Пускай, мы обменялись светом —
И я на Том, а Вы – на этом…
Однако Старший – не дурак,
И то, что было мне вот так —
Всё испытаете вы сами.
23 октября 2001 года
УДАВ
(посвящается Елене Шварц – после одного разговора о змеях)
Ужас, годы спустя,
Окажется менее горшим,
Как удав, обнимающий горло,
Но чувствуя только себя
В похоронном движении тела —
Сознания – тела. —
Ужас, годы спустя,
Обнимет себя пустотело,
Обманет какими-то «па»,
Завершив «арабеском»:
И жить-то осталось – шутя…
Удавиться? – а не с кем.
31 октября 2001 года
СПЛОШНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Непрерывно светясь, угасая опять непрерывно – между
светом и мраком: зазора здесь быть не должно – так,
наверно, писать я и должен, и жить, разумеется, должен,
как какой-нибудь Сент, ну, пожалуй, экземпал, Экзо —
Джони Перс или кент или «Кент»[8] или просто какой —
нибудь «феня», бормоча, угасая, светясь и опять бормоча,
как бормочет сознанье, себя устыдясь и цепляясь за
каких-то нелепых отцов, матерей, экстра-Анима,