ни.
Я очень ему обрадовался – все-таки я не совсем с ней наедине.
– Славный кот, – сказал я весело.
– Вы порвете с Вустером? – настойчиво повторила Элоиза.
– Это… не так легко…
– Глупости. Немного силы воли. Дядя Родрик говорит, что это неисправимый шалопай.
Я бы тоже порассказал кое-что про дядю Родрика, если бы мог.
– Вы очень изменились после нашей. последней встречи, – вкрадчиво сказала Элоиза и, наклонившись, стала почесывать коту другое ухо. -Помните, когда мы играли детьми, вы мне говорили, что когда вырастете большой, то сделаете мне…
– Неужели говорил?
– Как вы мучились, когда я рассердилась и не позволила вам поцеловать меня.
Она явно лгала, но это ничуть не улучшало мое положение. Я отодвинулся и еще усерднее гладил кота.
И вдруг… Вы знаете, что происходит в театре, если среди спектакля вдруг крикнут «пожар»? Подобная же паника овладела мною, когда я вдруг почувствовал, что ко мне прижалось теплое плечо и моей щеки коснулся локон мисс Элоизы. Очевидно, она собирается вызвать меня на поцелуй!
– Неужели? – хрипло пробормотал я.
– Неужели вы забыли?
Элоиза взглянула мне прямо в глаза. Я поспешил зажмуриться. И когда за дверями раздался голос старухи: «Отдайте мою кошку!» – я открыл глаза. Тетя Джен, моя спасительница, глядела на меня так, точно застала меня за вскрытием живота старого Кутберта.
Я воспользовался замешательством и скрылся. Уже за дверью я снова услышал голос старухи:
– Он стрелял из лука в моего Тибби!
Что ответила ей Элоиза, я не слышал.
Несколько дней прошли спокойно. Я сравнительно редко видел Элоизу и оценил стратегические преимущества водосточной трубы перед окном: я редко выходил из дома другим путем. Мне начинало казаться, что, если так пойдет и дальше, я как-нибудь дотяну свои три недели. Однажды вечером мистер профессор, миссис профессорша, обе руины и мисс Элоиза сидели в гостиной. Кот спал на ковре, канарейка – в своей клетке. Ничто не указывало на то, что этот вечер будет для меня роковым.
– Отлично, – весело приветствовал я общество. (Я люблю, чтобы все были веселы, и всегда первый подаю пример.)
Мисс Элоиза вопросительно посмотрела на меня.
– Где вы пропадали весь день? – спросила она.
– После завтрака – в своей комнате.
– В пять вас там не было.
– Да, после работы я пошел прогуляться.
– Mens sana in corpore sano, – добавил профессор.
– Вполне понятно, – отозвался я.
– Родрик что-то опаздывает, – вдруг объявила профессорша.
– Какой Родрик? – пробормотал я в ужасе.
– Брат моей жены, сэр Родрик Глоссоп, должен сегодня к обеду приехать, – подтвердил печально профессор. – Он завтра читает лекцию в Кембридже.
Не успел я прийти в себя, как дверь распахнулась.
– Сэр Родрик Глоссоп, – доложила горничная.
И он вошел.
У доктора Глоссопа огромный лысый череп и глаза навыкате, никогда не сужающиеся до нормальной величины. Неудивительно, что он внушает мне ужас.
Сначала он меня не заметил. Он поздоровался с профессором и профессоршей, расцеловал Элоизу и почтительно склонился перед развалинами.
– Боюсь, что я запоздал, – сказал он. – В дороге случилась поломка, и мой шофер…
Вдруг он увидел меня и слегка вскрикнул от изумления.
– Это… – слабо начал профессор, намереваясь представить меня.
– Я уже знаком с мистером Вустером.
– Это, – тянул свое профессор, – племянник мисс Сипперлей – Оливер. Вы помните мисс Сипперлей?
– То есть как это? – пролаял сэр Родрик. Постоянная возня с сумасшедшими выработала в нем резкость. – Что вы говорите о мисс Сипперлей? Это Бертрам Вустер.
Профессор удивленно уставился на меня. За ним – все остальные. Пренеприятное положение!
– Дело, видите ли, в том… – начал я.
– Он нам представился как Оливер Сипперлей, – заявил профессор.
– Подойдите, молодой человек! – скомандовал сэр Родрик. – Насколько я понял, вы явились сюда, выдавая себя за племянника старого друга семьи?
– Видите ли… – промямлил я.
Сэр Родрик смерил меня с головы до ног пронзительным взглядом.
– Он ненормален! Сумасшедший! – изрек он. – Я это сразу увидел.
– Что он сказал? – проскрипела тетя Джен.
– Родрик сказал, что молодой человек – сумасшедший, – крикнул ей в ухо профессор.
– Ага, – закивала она головой. – Я тоже так думала. Он лазит по трубам.
– По трубам?
– По трубам. Я не раз его видела.
Сэр Родрик свирепо засопел.
– Он должен быть под наблюдением врача. Его нельзя оставить на свободе! Сегодня он лазит по водосточным трубам, а завтра убьет человека.
Я не выдержал. Я должен объясниться! Все равно Сиппи пропал!
– Позвольте мне объяснить… Сиппи просил меня поехать.
– Что вы хотите сказать?
– Он не мог поехать сам, потому что сидит в тюрьме из-за полицейского шлема.
Было нелегко убедить их в правдивости моей истории, и, даже убедив их, я все же заметил, что наши отношения испорчены навсегда. Я поспешил удалиться.
– Дживс, – сказал я, – все пропало.
– Сэр?
– Они знают, кто я.
– Остается только сделать последний шаг, сэр.
– Какой еще шаг?
– Увидеться с мисс Сипперлей, сэр.
– Зачем?
– Я полагаю, сэр, что лучше вам самому предупредить ее о случившемся, прежде чем она услышит об этом в превратном освещении. Вы должны сделать все, что в ваших силах, для бедного мистера Сипперлея.
– Да, конечно… Если вы думаете, что так лучше…
– Я надеюсь, что мисс Сипперлей сменит гнев на милость.
– Вы думаете?
– Да, сэр. Нужно только проехать сто пятьдесят миль. Я уже заказал автомобиль, сэр.
Быть за полтораста миль от профессора, от развалин, особенно от мисс Элоизы! Какое счастье!
Паддок, Беклей-на-Муре, находится почти рядом с деревней. На следующее утро, после завтрака в деревенской гостинице, я отправился туда. Две недели пребывания у мисс Элоизы закалили меня. И потом, какова бы ни показалась мисс Сипперлей, она все же не сравняется с сэром Родриком Глоссопом!
В саду я заметил старушку с лейкой и направился прямо к ней.
– Мисс Сипперлей? – спросил я.
– Кто вы такой?
– Вустер. Друг вашего племянника Оливера. Я привез известие о нем.
– Что с ним случилось?
Дело, очевидно, приближалось к развязке, и требовалась особая осторожность.
– Должен предупредить вас, что это тяжелое известие, – осторожно начал я.
– Оливер болен?
Она испугалась, следовательно, в ней остались человеческие чувства.
– О, нет, он не болен. Но с ним случилось маленькое несчастье. Он в тюрьме.
– Где?
– В тюрьме.
– В тюрьме?
– Увы, по моей вине. Мы гуляли по улице в ночь университетских гонок, и я посоветовал ему снять шлем с полисмена.
– Не понимаю…
– Ему это показалось забавным. Он сорвал шлем с полисмена и подрался с ним.
– С полисменом?
– Он ударил его в живот.
– Мой племянник Оливер… Полисмена?.. В живот?
– Да, в живот. А наутро судья присудил его на тридцать дней без замены штрафом.
Я ожидал, что старуха рассердится, но вместо этого она вдруг принялась хохотать, как сумасшедшая. Хорошо, что сэр Родрик находился за полтораста миль отсюда. Иначе он запрятал бы ее в сумасшедший дом.
– Вы очень огорчены? – осторожно спросил я.
– Огорчена? В жизни моей не слышала такой уморительной штуки! Я им горжусь.
– Чудесно…
– Если бы каждый молодой человек бил полисмена в живот, Англия стала бы лучшей страной в мире.
– Дживс, – сказал я, возвратившись в гостиницу. – Все в порядке. Но я никак не пойму, почему так случилось.
– А что произошло у мисс Сипперлей, сэр?
– Я ей рассказал, что Сиппи попал в тюрьму, а старуха стала хохотать и объявила, что гордится своим племянником.
– Мне кажется, я могу объяснить эксцентричное поведение мисс Сипперлей, сэр. Мисс Сипперлей только что имела столкновение с здешним констеблем, сэр, и теперь она питает предубеждение против полиции вообще.
– Вот как? Почему же?
– Констебль за последние десять дней составил не меньше трех протоколов на мисс Сипперлей: за быструю езду, за прогулку с собакой без ошейника, за невычищенные дымоходы. Мисс Сипперлей возмущена поведением констебля и теперь ненавидит всю полицию.
– Удивительно повезло, Дживс.
– Да, сэр.
– Откуда вы все это знаете?
– От самого констебля, сэр. Это мой кузен.
– Дживс! Это вы все устроили! Вы его подкупили?
– О, нет, сэр. Но на прошлой неделе, в день рождения я сделал ему маленький подарок. Я всегда любил Эгберта.
– Сколько?
– Около пяти фунтов, сэр.
Я полез в карман.
– Получите. И еще пять за вашу находчивость.
– Очень благодарен, сэр.
– Дживс, вы необыкновенный человек. Кстати, вы ничего не будете иметь против, если я немного попою на радостях?
– Пожалуйста, сэр.