— Врешь! — Мах взорвался праведным гневом. — Не просил я никакой помощи! Ах ты… Да я же, как полоумный, смеялся над твоими ужимками, даже слезы из глаз полились. И ладно еще, что только слезы… сроду меня так не разбирало.
— Вот и я говорю, — с озорной ухмылкой поддакнул призрак, — увидел испуг в твоих глазах и помог переместиться на край обрыва. Веселиться ты мигом перестал, и штаны сухими остались. Что-то я не пойму, чем ты недоволен.
— Ах ты, божий одуванчик, спасатель ушлый!..
Мах в сердцах схватился было за рукоять меча, но дед Пузырь предостерегающе поцокал языком: коротка, мол, у людей память, давно ли, похвалясь молодецкой удалью, с горки сверзился, а чуток оклемался — и опять туда же.
— Что же касается второго перемещения, — добил Маха призрак, — то ты ведь не станешь меня убеждать, что с четверть часа назад мечтал превратиться в отбивную?!
Следующие минут двадцать необычная парочка передвигалась молча. Оба на свой лад осмысливали и переваривали все случившееся. Они брели вдоль опушки леса, пока не наткнулись на узенькую лесную тропинку, смело шагнули на нее, — вернее сказать, шагнул один Мах, поскольку призрак земли не касался, — и скрылись за широкими стволами лесных великанов.
Маху первому надоела молчанка:
— Слушай, раз уж ты от природы такой дюже сообразительный, может, ответишь еще на один вопрос?
— Что там у тебя еще? — нехотя промямлил дед Пузырь и выжидающе уставился на рыцаря.
— Скажи на милость, а куда мы с тобой направляемся?
— Мах, ты это серьезно? — В голосе призрака явственно слышалось удивление. — Неужели ты еще не узнал родные места?
— Родные места? — Мах окинул дедка снисходительным взглядом: все, мол, понимаю и очень сочувствую, но старческое слабоумие, к сожалению, не лечится.
— Да-да, ты не ослышался. Твои родные места. И нечего на меня пялиться, как на старого идиота, лучше напряги свою молодую память.
— Память? Но ты же сам говорил, что колдуны Ордена…
Предвидя чреду упреков, дед Пузырь поспешил внести ясность:
— Я и не отказываюсь от своих слов. Тебе нипочем не удастся вспомнить годы, проведенные в Школе Ордена Светотеней, но ведь в Школу ты попал аж восьми лет от роду, а твои детские воспоминания колдуны пальцем не тронули.
— Почему же я тогда совершенно ничего не помню? — растерянно спросил Мах.
— Ничего удивительного, ведь всего час назад тебе поневоле пришлось забыть о большей части жизни! — назидательно сообщил призрак. — Сейчас тебе двадцать три, а когда попал в Школу Ордена, было восемь. Как видишь, арифметика — проще не бывает: в Школе ты провел пятнадцать лет… Теперь напрягись-ка. Разве имя барона Верда ни о чем тебе не говорит?
Мах послушно наморщил лоб и пробормотал под нос:
— Верд… Верд, Верд… Кто-то знакомый, прямо-таки вертится на языке… — И попросил призрака: — Еще что-нибудь напомни…
Сгорбленная фигура деда Пузыря вдруг плавно разогнулась, обвисшие плечи приподнялись, и он произнес голосом, в котором не осталось ни следа старческой скрипучести:
— Когда в ночи загорелась Розовая звезда, все они храбро повылезали из своих крохотных норок на пшеничном поле. Мышиный принц выстроил свое храброе войско, и они, развернув знамена, быстрым маршем устремились на ближайшую деревню. Ошалевшие от страха матерые коты взобрались на крыши…
— Да-да, я вспомнил, — счастливо рассмеялся молодой рыцарь. — Это «Сказание о Храбром Мыше»! Ура, я вспомнил! В детстве я обожал эту сказку и каждый вечер перед сном просил отца прочесть ее… Пузырь, дружище, спасибо! Я все, все, все вспомнил! Барон Верд — мой отец. Мы с ним расстались на вершине Безымянной Горы. Да, это было ровно пятнадцать лет назад… Точно, в детстве я часто бегал по этой тропинке, а кто-нибудь из стражников присматривал за мной. Если прибавить шагу, то часа через два мы будем у стен моего родового замка. Ха! То-то мой старик удивится!
— Видишь, а ты боялся. — Дед Пузырь вновь сделался маленьким щупленьким старикашкой и от радости за Маха аж прослезился. — Вижу, вижу, как тебе невтерпеж. Беги, не обращай на меня внимания. Я ведь только с виду беспомощный, а на самом деле за призраками никто не угонится. Так что, будь спокоен, от тебя-то я не отстану.
— Ну держись, старче. Никто тебя за язык не тянул, сам напросился.
И Мах побежал, ловко уворачиваясь от острых веток, легко перескакивая рытвины и валежины. Дед Пузырь не отставал — летел в паре шагов от рыцаря.
Из приятной задумчивости, навеянной детскими воспоминаниями, Маха вывели жалобные крики, доносящиеся откуда-то справа:
— Лю-уди! На помощь! Эй, кто-нибудь!.. Убива-ают!.. Карау-у-ул! А-а-а!.. Да невкусный я, невкусный! Спаси-ите! Помогите! Заберите меня отсю-уда!.. Ради Создателя!.. А-а-а! Они меня сейчас загрызут! А я жить хочу-у-у!..
Вопли несчастного вынудили благородного рыцаря сперва замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. К этому моменту они с призраком преодолели добрую половину пути до замка.
Дед Пузырь заворчал:
— Эй, неужто уже запыхался? Ну надо же, а поначалу казался таким здоровым. Вот уж воистину, внешность обманчива.
— Я? Запыхался? — вскинулся было Мах, но тут до него снова донеслись вопли, и он умолк.
— Мах, да что с тобой стряслось? — уже не на шутку встревожился дед Пузырь. — Если не запыхался, чего тогда стоишь на месте? Об отце, что ли, чего-нибудь нехорошее вспомнил? Дом родной вдруг стал не мил? Ну, со мной-то, с личным своим призраком, можешь не скрытничать.
— А сам ты разве не слышишь? — удивился Мах.
— Ничего не слышу, — признался дед Пузырь, недоуменно пожав плечами, и добавил: — А что, собственно говоря, я должен услышать? Ты уставился в лесную чащобу и молчишь. Я внимательно тебя слушаю, но ты ничего толкового не говоришь!
— Да при чем здесь я?! — заорал на призрака Мах.
— Как? А разве я тебя не предупредил? У-у, склероз проклятый! Я же твой личный призрак, а значит, могу слышать только твой голос, твои шаги, шорох твоей одежды… Все другие звуки мира для меня неощутимы. Это затем, чтобы я во время боя не отвлекался от твоих команд… Так ты там услышал что-то интересное?
— Да уж, интересное.
— Немедленно расскажи преданному призраку!
— Слушай, а видишь ты тоже выборочно? Только предметы вокруг меня? — обеспокоенно поинтересовался Мах.
— Нет-нет, — успокоил дед Пузырь, — зрение у меня в полном порядке. Глаза как у орла. Ведь чтобы помочь тебе в бою, я должен четко видеть твоих врагов.
— Отлично. Тогда сейчас сам все и увидишь.
И Мах, не обращая внимания на бурные протесты призрака, сошел с тропинки и решительно зашагал в ту сторону, откуда доносились вопли.
Крик привел Маха к небольшой лесной полянке, где на основательно затоптанной траве разыгрывался кровавый спектакль: четверо гномов с огромными топорами в руках из последних сил отбивались от дюжины мохнатых человекообразных страшилищ. Пятый гном, с ног до головы забрызганный кровью, лежал без признаков жизни под ногами полуживых от усталости товарищей.
Широкими спинами гномы закрывали прикрученного к дереву человека — мужчину лет тридцати с выпученными от ужаса глазами, который и вопил о помощи.
— Мах, послушай старого, мудрого, убеленного сединами, повидавшего виды, испытавшего смерть, побывавшего… — торопливо забормотал в ухо рыцаря дед Пузырь.
— Да тихо ты! — огрызнулся Мах. — Прекрати кудахтать, а то выдашь нас с головами, и тогда — прощай внезапность.
— Внезапность? О Создатель, он спятил! — с искренним ужасом в голосе взмолился дед Пузырь. — Успокойся, даже если я буду орать изо всех сил, меня не услышит никто, кроме тебя. Но неужели ты собираешься ввязаться в эту драку? Согласен, перерезать глотку привязанному к дереву идиоту — дело благое. Вон как он надрывается — я не слышу, и то жалость берет, представляю, каково тебе. Но мохнатые ребята, сдается мне, и без тебя справятся. Смотри, как они наседают на недомерков с топорами! А если ты вмешаешься, они еще обидятся, скажут: явился на готовенькое, обзываться начнут. Мне-то без разницы, все одно ничего не услышу, а ты вот наверняка рассердишься и затеешь разборку, а они вон какие мордовороты здоровые… Нам это надо?
— Дед, помолчи хоть пять минут, — зашипел Мах на словоохотливого призрака. — В конце концов, кто из нас кем командует?
— Оно конечно… ты хозяин. Но я, как старший по возрасту…
— Вот и отлично. — Молодой рыцарь зловеще ухмыльнулся. — Значит, так, слушай мою команду…
Уже более суток у Савокла маковой росинки во рту не было, и за все это время он спал от силы часа два, да и то лишь урывками, забываясь на десяток минут. Но сейчас ему не хотелось ни есть, ни спать. Поговорка «Не до жиру — быть бы живу!» как нельзя лучше подходила к его теперешнему положению. Ему хотелось просто жить.
Наплевав на гордость, Савокл надрывал горло в отчаянном крике. Умом он понимал, что в дремучем лесу помощи ждать неоткуда: если кто-то и услышит его, то наверняка постарается убежать подальше от гиблого места, но не мог ничего с собой поделать. В крике он отводил душу, а если бы молчал, то давно околел бы от страха.
В сотый раз за нынешнее утро Савокл проклял себя за трусость… Ну почему он при каждом шорохе дрожит как осиновый лист? Как его угораздило испугаться добрых, славных гномов, которые явно пришли его спасти? Надо же, увидел возле шеи огромный топор, спросонья не разобрался, что к чему, и заорал на весь лес: убивают, мол, заступитесь, люди добрые, не дайте сиротку порешить. А ведь гном всего лишь собирался перерезать его путы. Разумеется, от крика проснулись подлые похитители-оборотни, чтоб им пусто было, и, на ходу меняя личины, атаковали ошарашенных гномов.
Гномы бились яростно, но их было слишком мало. Оборотни прижали горстку отважных спасителей Савокла к дереву и быстро, по-звериному приноровившись уворачиваться от их огромных топоров, стали доставать когтями то руку одного, то ногу другого гнома.