Предложение было вполне приемлемым. Естественно, в зависимости от того, сколько Волосюк будет приплачивать за предоставление жилых комнат под помещения конторы. А потом, внучка скоро девушкой станет. И ей понадобится отдельная комната…
– Насчет артели я не против. А вот то, что касается комнат… Мне нужно подумать, – ответил Степан Кириллович. – Посоветуюсь еще с Мотей.
– Конечно, посоветуйся, – легко согласился с соседом Волосюк. – Кстати, можно и ее будет пристроить к делу, какую-то денежку станет получать, – как бы ненароком заметил Николай Григорьевич, глядя куда-то мимо собеседника. – Времени это много не займет. Готовить еду нам будет, поручения кое-какие исполнять, может когда и контору сторожить… Все пристроена к делу будет, да и на глазах всегда, так что никто не обидит. Ты ж не против, поди, будешь контору артельную сторожить? Тем более что она через стенку от твоей комнаты будет находиться, – усмехнулся Волосюк так, будто дело было уже решенным.
– Не против, конечно, – согласился старик Поздняков. – А еще чем прикажешь заниматься?
– Подсказывать мне будешь, что да как делать надо. Особенно на первых порах. Ну а когда людей толковых наберем да производство наладим – тоже без дела не останешься. Помимо того, что контору сторожить станешь, так еще и обязанности истопника выполнять будешь: заниматься добычей и доставкой дров. Без этого тоже никак нельзя. Зимы-то у нас суровые… Короче, – посмотрел на Степана Кирилловича Волосюк, – найдем тебе применение… Без дела не останешься и не на хлеб, а еще и на маслице сможешь заработать.
Два дня ходил Николай Григорьевич по присутственным местам, как раньше назывались разного рода разрешающие, запретительные и надзирающие учреждения, осуществляющие прием граждан по разным их надобностям. В первый день вернулся с тремя напечатанными листками документов, на которых стояли подписи и синие печати. На второй день он получил какую-то важную бумагу с водяными знаками и круглую печать артели с деревянной рукоятью. На этом организационные вопросы по открытию промыслового кооператива были решены. Приобретение оборудования, сырья и материалов плюс набор рабочих заняли еще полторы недели. И с конца мая сорок седьмого года ювелирно-художественная артель «Путь Октября» развернула свою деятельность. Поначалу с изготовления исключительно медных изделий. К осени сумели освоить серебрение и изготовление изделий из мельхиора и чистого серебра (на его поставку Волосюку удалось договориться с Союзювелирторгом невероятно быстро), а под конец сорок седьмого года наладили золочение. Особо удавались мастерам серебряные водочные и коньячные стопки, золоченные внутри. Они словно светились изнутри, и напиток в них становился как бы мягче и даже вкуснее. Если такое можно сказать применительно к водке. А еще особым спросом начали пользоваться позолоченные серьги «Звездочка» и «Калачи» и серебряные броши «Голубь» и «Червячок».
Так что ювелирно-художественный промысел Николая Волосюка приносил весьма ощутимую прибыль. На что, собственно, председатель артели и строил расчет, открывая свое «народное» предприятие. К этому времени в консультационных услугах Степана Кирилловича Волосюк более не нуждался – Николай Григорьевич мужик был дотошный и сообразительный, которому было достаточно один раз растолковать, чтобы он все понял, намотал на ус и стал умело обходить препятствия, которые неизменно возникают на пути при каждом прибыльном деле.
Однако Степан Кириллович, как и обещал Волосюк, без дела не остался. В его обязанности кроме охраны помещений промыслового кооператива «Путь Октября» входила топка этих помещений в зимние и холодные дни и заготовка дров. К последней из обязанностей он приспособился весьма быстро: на подводе, принадлежащей артели, старик ездил на устье Протоки, где марийцы продавали лес. Здесь стояли дровяные сараи, где хранился некондиционный лес, что разгружался по весне, и имелась пилорама, на которой этот лес пилился. За отдельную плату клиенту могли дрова еще и наколоть, и связать. Правда, такая вязанка, довольно небольшая, стоила три рубля, что, как справедливо считал Степан Кириллович, было накладно. Поэтому Поздняков предпочитал колоть дрова самостоятельно, что у него, несмотря на преклонный возраст, покуда получалось вполне сноровисто.
Матрена помогала деду сторожить и растапливать печь, дающую тепло на оба этажа. Бывало, сидела в конторе и за торгового агента (в его отсутствие), нередко принимала от посетителей заказы и отпускала гражданам понравившиеся изделия артели. За это она получала семьдесят пять рублей. Степану Кирилловичу председатель артели Волосюк положил четыре с половиной сотни. Да кое-что еще приплачивалось за две комнаты, отданные Поздняковыми под помещения конторы артели. Так что жить можно было вполне сносно. Не бедствовали.
Так продолжалось до воскресенья пятнадцатого февраля сорок восьмого года, когда Матрены не стало. Ну как назвать человеком того, у кого поднялась рука на четырнадцатилетнюю девочку?
Глава 3Арест Волосюка
Окружение Матрены было небольшим. Школьные подруги; немногочисленные соседи по двору, знавшие девочку с малолетства; еще сам дед, председатель артели Волосюк и люди, что работали в конторе на втором этаже: бухгалтер и торговый агент. Ну если она как-то вечером в нерабочие часы не впустила бухгалтера в контору, то по каким таким причинам она должна впустить его поздним вечером четырнадцатого февраля? А ежели она не впустила бухгалтера, то с какой стати она открыла бы дверь торговому агенту, а уж тем более кому-либо из рядовых работников артели? Да и не входили они в ближайшее окружение Моти.
Школьные подруги, такие же малолетки, как и сама Матрена, при первом же разговоре сразу были исключены из числа подозреваемых, каждая из них имела алиби. Смерть Матрены восприняли близко и кроме слез добиться от них чего-либо было невозможно. Остался без ответа вопрос: кто из ее знакомых способен был на ограбление или мог желать смерти девочке?
Для соседей по двору смерть Матрены также была большим шоком. После беседы с каждым из них все они были вычеркнуты из числа подозреваемых. Чужих во дворе также не наблюдали.
Степан Кириллович Поздняков убить родную внучку, понятное дело, не мог. Конечно, если бы с ним не произошло умопомешательство, какое случилось с неким Федором Богдановым, жителем Ягодной слободы, в декабре сорок седьмого года. Он вдруг взял и раскроил головы четырем своим дочерям. А когда пришел в себя, то постарался обставить дело таким образом, будто бы на его дом напали бандиты. И ведь поначалу ему поверили, так как никто даже подумать не смел, чтобы родной отец, всю войну в одиночестве тянувший своих дочерей, которых безмерно обожал, вдруг мог через два года после войны убить их. Федор Богданов для убедительности, что на его дом напали грабители, и себя порезал в трех местах и едва не истек кровью, что вполне могло случиться, если бы медицинская помощь запоздала хотя бы на полчаса. Делом Богданова занимался отдел по борьбе с бандитизмом городского управления милиции. И тамошним сотрудникам все же удалось доказать, что именно Богданов, и никто иной, лишил жизни своих дочерей. Тогда, потрясенная случившимся, гудела вся Казань: шутка ли – отец убил четырех своих дочерей, уцелевших в тяжелую военную годину благодаря его же стараниям. Не иначе как сдали нервы у мужика, что нередко случается в трудное время, а вместе с ними и мозги. Получается, что и такое бывает…
Но совершить преступление Степан Кириллович не мог по одной-единственной причине: на момент убийства он отсутствовал в городе и гостил у приболевшей сестры в Куйбышеве. Значит, следует покамест остановиться на Николае Волосюке…
Николай Волосюк был вызван в отделение милиции повесткой. Прошел в кабинет без стеснения, держался уверенно, всем своим видом давая понять, что скрывать от властей ему нечего.
Допрашивал его майор Темирзяев едва ли не два часа. Важно было определить его психологическое состояние. Задавал разные и очень неожиданные вопросы, вроде бы никаким образом не относящиеся к делу.
– Как вам служилось во внутренней охране? – добродушно поинтересовался Марат Абдуллович.
– Хорошо служилось. Мне нравилось. Вы откройте мое личное дело и посмотрите… Ни одного нарекания за службу, одни благодарности.
– Да, я изучал. Начальство вас постоянно отмечало. Но я хотел услышать ответ от вас.
Николай Волосюк выглядел спокойным. Крепкие руки, которые за время разговора даже не пошевелились, держал на поверхности стола. С первых же минут он производил благоприятное впечатление. Но в своей практике Темирзяев знал немало случаев, когда злодей мог выглядеть весьма милым человеком.
– А почему вы выбрали именно такую службу?
– Я ее не выбирал, – произнес Волосюк, слегка удивившись неожиданному вопросу, никак не связанному с произошедшим преступлением. – Меня направили от завода, где я работал. Объяснили, что во внутренней охране не хватает кадров. Требуются сознательные комсомольцы, вот так я и оказался на этой службе. Не хочу сказать, что служба мне сразу как-то понравилась. Поначалу непривычно было, но потом ничего… втянулся. Коллектив был дружный. Встретили меня хорошо, поддержали. А потом любая работа нужна.
– Это я с вами согласен. А каким образом вы получили отдельную квартиру в особняке купцов Тихомирновых на улице Ухтомского?
– Что вы имеете в виду? Должен же я где-то жить?
Майор Темирзяев хмыкнул:
– Все верно. Жили. Но жили вы в бараке около железнодорожного вокзала. Согласитесь, не самое лучшее место для проживания. Сколько семей проживало в бараке?
– Сорок.
– Вот видите, сорок семей. Прямо скажем, немало. А сейчас у вас отдельное жилье, да еще в каменном теплом доме с толстыми стенами. Знаете, не каждому так везет, как вам.
– Не каждому, – не сразу согласился Николай Волосюк. – Только ведь я эту квартиру заслужил. Она мне не с неба упала.
– Предположим. Вы ведь председатель ювелирно-художественной артели? – внимательно посмотрел на допрашиваемого Марат Абдуллович.