— Почему я, отче? — угрюмо спросил Ждан. — Не по нутру мне в щёлки подглядывать. Есть же воины и надёжнее, и опытнее. Явор Всеславич всю жизнь в крепости, каждый уголок там знает, каждого человека как облупленного видит.
— Видит-видит, — кивнул волхв. — Да видно, не сумел разглядеть, что под носом творится. А тебе поручаю потому, что везучий ты. Как думаешь, скольким воинам голыми руками удалось бы волкодлака убить, а камнем шамана мертвячьего приласкать? Да и потом… тебе же по голове мечом так съездили, что шелом насквозь пробили, другой бы пал там же, а ты вот, сидишь. Удачливый, а удача в воинском деле иногда поважнее ратного мастерства будет.
— Сколько мне ворога выслеживать? — поняв, что отпереться уже не получится, уточнил Ждан.
— За три седмицы поймать надо, — не задумываясь ответил волхв. — Одну тебе отведу, чтобы до крепости добрался, ещё две на поиски. Сдюжишь?
Ждан только молча кивнул. А что говорить?
— Ещё одно дело есть… — проговорил Твёрд. — Скажи-ка, отрок, пока ты спал, не снились ли тебе ножи и раны страшные?
— Снились, отче. Без конца и края снились, и ножи, и когти, и клыки упырьи. Рвали они меня без всякой жалости, множество раз, а после в чёрной воде топили.
— Всё так, отрок. Так и должно было…
— Что должно, отче?
— А то, что раны твои не просто так зажили и сны твои про когти, да раны тоже неспроста снились.
Ничего больше не говоря, волхв поднялся из-за стола и снова двинулся под своды пещеры, жестом приказав Ждану следовать за ним. Тому оставалось только подчиниться.
Сначала они прошли знакомым коридором, но потом Твёрд снял со стены факел и свернул в какой-то совсем уж узкий проход, круто уводивший вниз, и долго водил пыхтящего, согнутого в три погибели Ждана по тёмному каменному лабиринту. Здесь никто и не думал о том, чтобы подгонять своды под богатырский рост.
Наконец, волхв остановился перед дверью, обитой железными полосами, повозился, отпирая сложные замки. За первой дверью обнаружился небольшой, освещённый факелами зал, в стене которого была ещё одна дверь, на этот раз вся железная. Волхв, достал из-под накидки замысловатый глиняный сосуд, зачерпнул воды из бочки, что стояла рядом с дверью, и вылил в специальный жёлоб, после чего внутри двери что-то щёлкнуло и она медленно отошла в сторону.
— Всё на водяных механизмах работает, — пояснил Твёрд, в ответ на удивлённый вздох отрока. — Никаких ключей, а ежели неправильную меру воды нальёшь, так и дверь замкнётся намертво.
Ждан сначала не понял, для чего такие хитрости, но, когда дверь окончательно открылась и они шагнули в внутрь, он даже замер, не решаясь идти дальше.
Каменный зал, свод, укреплённый железными столбами, бесконечные полки, сундуки, мешки, бочонки, лари, наполненные доверху златом, серебром, самоцветными каменьями, названий которых Ждан даже и не ведал. Огромные золотые статуи-бабы, наверняка отбитые у степняков с юга, прислонились в столбам-подпоркам, круглые чеканные гривны просыпаются из прохудившихся мешков, прямо на пол, самоцветы лежат под ногами будто простая речная галька, но на всё это великолепие, волхв не обратил никакого внимания. Как только оказался внутри, он уверенно зашагал в самый дальний угол, к ветхому, почерневшему сундуку, обитому ржавыми полосами.
— Гляди, отрок, — велел старик, откидывая крышку. — Гляди да знай, что не всякий князь подобное видел.
Ждан заглянул в сундук и чуть не задохнулся от осознания, на что смотрит.
Больше всего они походили на самосветные камни, но те, что стоят на столпах крепостей очень велики — пожалуй, никак не меньше шести локтей в обхвате, а эти были мелкими, хорошо, если с ноготь, но света источали, кажется, ничуть не меньше.
— Это что же такое, отче? — пролепетал Ждан, не в силах оторвать взгляд от камней.
— Это отрок, души предков наших. Тех, кто жизни своей не пожалел, ради Великосветья. И сила в них великая — Жива, та, что действительно оживлять мёртвых может, не гнильё злобное да поганое из земли поднимать в услужение, а саму жизнь вдыхать, если она неправедно отнята. И камни поэтому зовутся живоцветы. Кроме них, разве что у живой да мёртвой воды такая сила.
— Как это «души», отче? Разве можно душу в ящик положить?
— Можно, да не всякую. Это души великих воинов и волхвов, которые отказались от посмертия, ради защиты своей земли.
— Как горыни?
— А кто тебе о горынях говорил? — нахмурился Твёрд.
— Явор говорил, когда учил, — на этот раз и не подумал смущаться Ждан. — Говорил, что все мы должны стоять за землю родную грудью, как богатыри в древности, что они жизней своих не пожалели за простых людей и тем всю тьму в бегство обратили.
Волхв только руками развёл удивлённо. Ну, Явор, и не рассказал лишнего отрокам, чтобы головы юные не забивать, и правильный урок смог преподать.
— Твоя правда, отрок, — помедлив, произнёс старик. — Горыни себя не жалели, да только они не первыми были и не последними, в горьком нашем сказе. А сюда я тебя привёл не для того, чтобы басни, да были друг другу пересказывать, а чтобы почуял ты. Что чувствуешь?
Ждан прислушался к себе и неожиданно понял, что камни-души из сундука будто тихонько поют что-то вроде колыбельной, от которой у него самого по телу разливались тепло и спокойствие. Когда он поделился с волхвом наблюдением, тот расплылся в довольной улыбке.
— Значит, вышло дело, — проговорил он, не переставая улыбаться.
— Что за дело, отче? — холодея спросил Ждан, начиная догадываться, что произошло.
— Яда в тебе много было, — пояснил волхв. — Сначала упыри тебя рвали, затем волкодлаки с мертвяками постарались. Когда тебя сюда привезли, уже целые куски мяса от костей отваливались. В чём только душа держалась? Вот я и решился… Это старый обряд — все умы в человеке пробудить, чтобы тело с Тьмой справилось.
— Умы? — не понял Ждан. — Сжалься, отче. От мыслей и так уже голова разрывается.
— Опять языком метёшь, как девка, — рассердился волхв. — Сгинуть захотел? Так ещё не поздно! А не хочешь, так помалкивай и слушай! Ну?! Чего замер?
— Помалкиваю, — пробормотал Ждан.
— Вот и ладно, — немного остыл волхв. — А теперь слушай. Досталось тебе больше других. В них тоже яда было достаточно, но ты, как на свет попал, заживо гнить начал. Обычно этими, вот камешками просто лечат — приложил к хворому месту, да жди, пока исцелится, всегда выходит, а с тобой не вышло. Тьма глубоко проникла, а убить не смогла. Вот и пришлось тело взрезать, да камни прямо в живую плоть вкладывать, чтобы жива по тебе побежала. Трудно было, я думал, что ты и не сдюжишь, а ты вот, стоишь, да глупыми словами разбрасываешься. Правда, пролежал ты без памяти без малого четыре седмицы, да ещё две встать не мог.
— То есть то, что мне плоть разрывают мне не снилось?
— Не снилось. Дюжину камней в тебя вложили, только тогда перестала тьма из тебя сочиться. Жива сильнее гнилых меток, только за всё платить надо…
— Чем платить?
— Жизнью своей. У людей простых почитай только два ума и работают всю жизнь — в голове, да в сердце… Живут они и горя не ведают, если что у них случится. Всё могут на недоли да божью немилость свалить, а у тебя теперь так не выйдет. У тебя теперь каждая косточка, каждый волосок Живой пронизан, и не два, а целая дюжина умов пробудилась…
— И что теперь будет? — холодея спросил Ждан. — Стану безумцем перехожим или в мудреца превращусь?
— Будешь глупости болтать, в корм для ворон превратишься, — нахмурился Твёрд. — Никто точно не знает, что теперь с тобой будет. Давным-давно со всяким воином могли такое содеять, да давно уже ни у кого не получалось. Мы с тобой первые, кто Живы коснулся, за много-много сотен годов. Я, пока ты ел да спал, все грамоты да книги перерыл, но ничего не нашёл.
— То есть, может, всё что угодно со мной содеяться?
— Всё что угодно могло с тобой содеяться и так, без моей помощи, а теперь боюсь, что биение силы в тебе, слишком уж лакомым для тьмы окажется. Раньше, когда ты за стены в горы уходил, надобно было осторожным быть, а теперь вдесятеро осторожности нужно.
— Да, к чему мне эти умы ваши? Что же в них такого?
— Умов в человеке много. Одни позволяют жизнь другим спасти, раны да болезни без трав и снадобий лечить, другие грядущее видеть, третьи зверей да птиц понимать…только об этом мало известно. Кто такими умениями владеет, не болтает, а кто болтает, долго не живёт. Вот и выходит, что туман, муть, как в весенней речке. Мы теперь с тобой связаны, отрок, крепко связаны общей тайной. Знаю, что не просил ты себе такой доли, да теперь ничего не поделаешь.
— А чего бояться, отче?
— А того, отрок, что там, где другие падут, ты на ногах останешься, отсюда от одних тебе зависть чёрная, а от других ненависть дикая. Чуть раскроешься перед народом, и не станет у тебя друзей вовсе, не станет соратников и товарищей, каждый во врага превратится. Смекаешь?
— Выходит, я теперь как настоящий богатырь буду: махнул рукой — пала улица, повёл бровью — переулочек упал. Так получается.
— Не выходит. Чтобы богатырём стать, мало силу иметь, надо уметь с ней управляться. А ты, пока, не то что с силой, со словами да мыслями управиться не можешь, всё жалуешься. А придёт нужда, так и вовсе потеряешься в думах да сомнениях. Так?
Ждан, наверное, уже в сотый раз за день только молча кивнул. Вот уж удружили, ничего не скажешь, спасли от смерти лютой! Земной поклон вам, мудрецы-кудесники! Хоть вой, да на стену лезь от радости.
— Значит, поэтому ты мне поручаешь предателя словить? Потому что эти… умы во мне Жива пробуждает?
— И потому тоже, но везение твоё и тут тебя нашло. Никого доселе так спасти не удавалось, ты первый, а может, и единственный.
— А сюда зачем пришли?
— Чтобы лучше понял, что с тобой содеялось, а то подумаешь, что старик с тобой шутки шутит.
Ждан только вздохнул горестно. Мысли путались, как будто у него не то что дюжины, а не было ума вовсе. К тому же он чувствовал, что здорово притомился от всех этих разговоров и открытий.