8
Вовке тоже нравится Надя. После нескольких месяцев за одной партой с Вовкой мне приходит в голову, что в этом мы похожи. Скорее всего, они ни разу друг с другом не разговаривали, но это заметно по тому, как Вовка смотрит на нее в спортзале – ну вылитый коршун.
Кеды у Вовки совсем древние, а правый к тому же износился из-за неудачно сросшейся лодыжки и откровенно просит каши, обнажая грязный большой палец хозяина. Перед уроком физкультуры Вовка просит меня одолжить ему мои кеды – новехонькие и на размер больше, потому что, в отличие от формы, их покупают на вырост, с расчетом не на один год, как форму, а на два. Во время урока Вовке в них очень удобно, и он спрашивает, можно ли оставить их на время у себя. Взгляд у него тяжелый и решительный. Он с трудом, заикаясь, выговаривает слова – «к-к-кеды» – и притопывает ногой, как на уроке литературы. Я цепенею от ужаса и зачем-то отвечаю, что да, можно, ведь они мне не нужны, правда-правда.
Дома я сообщаю папе, что кеды у меня украли. Мама битый час пилит меня за то, что я не ценю ее заботы и не слежу за своими вещами. Когда буря затихает, они, как и ожидалось, покупают мне новые кеды, так что на следующем уроке физкультуры мы с Вовкой оба можем бегать, делать растяжки, лазать по канату и играть в волейбол.
Вовка не благодарит меня. Впрочем, после урока он кажется не таким угрюмым, как обычно, и я улавливаю следы его искреннего интереса ко мне, словно он вдруг понял, что мы с ним принадлежим к одному биологическому виду. Он как будто удивлен, что я не насекомое, например, не гигантский кузнечик.
Сидя за одной партой с чуждым мне Вовкой, я научился хитрить. Видимо, коварство и интриганство заразны. От страха я стал таким изобретательным, что соврал родителям, и это вылилось в передел собственности, эдакий неформальный социализм, с которым я смирился, не пожаловавшись на Вовку ни родителям, ни учителю физкультуры, ни классному руководителю. После этой подпольной сделки мы готовы к следующему, более сложному заговору, который должен помочь Вовке не остаться на второй год.
Заговор заключается в том, что немытая морда Вовки, испещренная следами от обморожений и старыми шрамами, все чаще начинает нависать над моей половиной парты, подсматривая, как я пишу диктанты и решаю задачи по арифметике. Обнаглев, он скоро начинает заикающимся шепотом спрашивать у меня ответы. Я тоже расслабляюсь и начинаю ему подсказывать, так тихо, что Антонина Вениаминовна вроде бы не слышит. И вот мало-помалу Вовка начинает получать вместо двоек тройки, а иногда и четверки. За все первое полугодие он не схватил ни одной двойки! Я горжусь его успехами и доволен собой.
Как ни странно, Антонина Вениаминовна не испытывает больших восторгов от неожиданных достижений Вовки. Она хвалит его редко и вяло, а на меня во время перемен бросает косые взгляды. Однажды, подняв голову, я вижу, что она смотрит прямо на Вовку, списывающего мою классную работу. Наши взгляды встречаются на долгие две секунды, и учительница отворачивается, не сказав ни слова.
Я с содроганием понимаю, что означали ее странные взгляды. Теперь ясно, что заговорщиков не двое, а трое. Она все это время знала, что Вовка у меня списывает, но по очевидным причинам предпочитала молчать. Всем известно, что Вовку каждый год нужно будет все лето вытягивать на тройку с минусом, пока он не закончит начальную школу и не попадет в колонию для несовершеннолетних. Антонина Вениаминовна просто коварно использует меня для облегчения своей задачи.
Какое бы неловкое чувство ни вызывал у меня этот заговор, его заглушает мамин голос у меня в голове, твердящий один из уроков житейской мудрости: «Пускай учителя всегда будут тобой довольны». Так я и делаю: Антонина Вениаминовна довольна, а я могу успешно выполнять свой десятилетний план – учиться на одни пятерки, не угодить в лапы дюжих сибиряков в армии и стать «интеллигентом, то есть инженером». В старших классах, вступая в заговор совершенно другого свойства с Изабеллой, я буду действовать по той же схеме.
Моя изворотливость приносит и другие плоды. Мне удается избежать издевательств Вовки, от которых страдают все остальные. Я вижу, как одни уступают его просьбам, отдавая ему монетки, полученные от родителей на обед, а другие сопротивляются. Тогда Вовка поджидает их после школы, и они возвращаются домой с разбитыми носами и губами. Иногда Вовка объединяется с другим будущим несовершеннолетним преступником: Скрипа, медлительный и не такой злобный, служит Вовке третьим кулаком, когда ему нужно подкрепление. Я отдал Вовке свои кеды и помог ему с оценками, так что меня не побили ни разу – ни сам Вовка, ни Скрипа, никто вообще. Вовка стал чем-то вроде моего морального телохранителя.
Ну, не совсем телохранителем. После занятий мы никогда не видимся, если не считать одного памятного случая, когда Вовка пропускает школу несколько дней подряд и Антонина Вениаминовна просит меня зайти к нему и узнать, в чем дело. Телефона у них нет, так что я избавлю учительницу от необходимости навещать их самой. Вид у нее извиняющийся, она понимает, что заходит слишком далеко – мы с Вовкой не лучшие друзья, да и живем в разных микрорайонах. Наш район застроен серыми восьмиэтажками, а Вовка живет в пятиэтажке без лифта. В его микрорайоне полно ветхих корпусов красного кирпича и совсем нет маленьких парковок, как у нас, потому что его жители даже мечтать не могут об автомобилях. И хотя у обитателей красных корпусов немало детей, детских площадок почему-то почти нет. Короче, район у Вовки опасный, и мы стараемся обходить его в любое время суток.
И вот я иду домой к Вовке по тесному «красному» району, где стоит кислый запах старых сапог. На площадке с качелями болтается стайка подростков с сигаретами в зубах. Под их угрюмыми взглядами я ускоряю шаг, чтобы ко мне не привязались. Отдышаться мне удается, только когда я, поднявшись по лестнице, уже звоню в дверь Вовки. Дверь открывает его мама, толстая коротышка, и, не говоря ни слова, идет за ним. На ходу она вся трясется, как холодец. А я захожу в квартиру и остаюсь в крошечной прихожей, освещенной единственной тусклой лампочкой. От внезапной тревоги я боязливо озираюсь, готовый в любую секунду спасаться бегством. Впереди виднеется маленькая комната, такая же темная. Там стоит квадратный стол, а на нем горит еще одна лампочка, на этот раз наполовину прикрытая самодельным абажуром из выцветшего бархата. На стене справа виднеется штапельный гобелен с тремя конными богатырями.
В дверном проеме возникает босоногий парень постарше, с армейской стрижкой и в штанах защитного цвета. Выглядит он как увеличенный Вовка, а его лицо, тоже испещренное шрамами, еще страшнее. Я стою как зачарованный и думаю про себя, что братец Вовки похож на того самого крепкого новобранца, который замучает меня, если я не смогу учиться на одни пятерки и попаду после школы в армию. Так мы и пялимся друг на друга, пока не выходит из своей комнаты Вовка, мой спаситель.
Я сообщаю ему, что наша классная руководительница обеспокоена его отсутствием. Он выглядит недовольным, а старший брат продолжает сверлить меня взглядом.
«З-з-завтра п-приду в школу, – говорит Вовка, поблескивая стальными глазами, и добавляет: – Мы тебя проводим». Мы втроем спускаемся на улицу и направляемся в сторону площадки с качелями, где собрались грозные юные курильщики. После того как Вовка с братом присоединяются к ним, они теряют ко мне интерес, убедившись, что у меня есть защита. По дороге домой сердце у меня уходит в пятки. В сущности, я уцелел только чудом. Теперь я куда лучше понимаю, как важно следовать родительским урокам житейской мудрости и учиться только на отлично, чтобы не загреметь в армию.
9
Тесные отношения с Вовкой укрепляют мою репутацию среди одноклассников куда больше, чем успехи в учебе. Как-то раз я с удивлением вижу, что после занятий меня ждет Петька. Благодаря новой стрижке волосы у него не такие взлохмаченные, как обычно, но из-за своих больших и почему-то красных ушей он все равно выглядит смешно и трогательно. «У меня хомячок умер», – вздыхает Петька, когда мы с ним пускаемся в путь к МГУ на Ленинских горах, где он живет. Идти туда километра три, все время в горку: достаточно времени на рассказ о короткой, но счастливой судьбе хомячка, отжившего положенный природой срок. Помянув его добрым словом, Петька сообщает, что хочет завести домашнего удава или какую-нибудь тропическую змею, желательно из окрестностей горы Килиманджаро. Не давая себя переплюнуть, я называю точную высоту этой горы и ее место в списке главных вершин мира.
Петя живет в двенадцатиэтажном крыле главного здания МГУ, величественной башне, ничуть не похожей на грязно-серый пенал нашей восьмиэтажки. Я в восхищении от шикарного мраморного фойе, напоминающего небольшой концертный зал с розовой и позолоченной лепниной на потолке; это тебе не зловонная пещера, притворяющаяся нашим подъездом. На входе дежурят две вахтерши, такие же основательные, как само здание. Завидев нас, они откладывают вязание, Пете кивают, а на меня смотрят вопросительно. Но друг за меня ручается, и мы продолжаем обмениваться знаниями на мраморной скамье неподалеку от вахтерш, пока с работы не возвращается Петин знаменитый дедушка, декан, и не забирает его домой. Лишь через несколько долгих месяцев наша дружба окрепнет настолько, что Петя пригласит меня в гости.
Отлично дополняя друг друга в смысле эрудиции, мы с Петей начинаем встречаться после школы, обсуждая всякие вопросы, доступные только избранным. Иногда мы сидим у меня, но чаще прогуливаемся до МГУ. Небывалое и таинственное здание с концертным залом вместо фойе притягивает меня как магнит – отчасти и потому, что я сам рассчитываю там оказаться через семь лет. Конечно, если буду учиться на одни пятерки и не погибну в армии от рук каких-нибудь Вовок.
«Слушай, а почему ты меня до сих пор ни разу не пригласил в гости?» – спрашиваю я однажды. Краснея от смущения, Петя объясняет, что дедушка не любит, когда ему мешают работать дома – а работает он, похоже, непрерывно. Таким образом, вместо того, чтобы мне сидеть у Пети возле его письменного стола и кровати, как он сидел бы у меня в гостях, я остаюсь скучать в фойе под роскошными потолками, а он поднимается пешком на третий этаж. Я неохотно покидаю этот дворец и сажусь на автобус до дома, все еще теряясь в догадках о том, как выглядит Петина квартира. Почему у его дедушки такой внушительный вид, а у моего папы – такой заурядный? Но все это неважно. Главное – что у меня, похоже, появился настоящий друг.