— Наверное, я не приспособлен…
— А она что, не видела?
— Не знаю. Может видела, но не хотела верить. Мы оба ошиблись…
— Но дочь ведь есть.
Я промолчал, замирая, неожиданно не найдя в себе сил сдержать эмоции. Накатила дикая усталость, и показалось, что я не выдержу. Я даже не сразу понял, что Энди обернулась на меня сначала, а потом развернулась на спину и пытливо посмотрела в глаза.
— Это ее ты спасал… — вдруг выдохнула она, раскрывая глаза в изумлении.
И поздно было отводить взгляд, хотя я попытался.
— Я не закончил, — прохрипел, но она не слушала. Все смотрела на меня взглядом, полным такого дикого отчаяния, что захотелось застрелиться. Я не знал, как объяснить ей, что плевать мне было на последствия. Что думал только о своей девочке и готов был пожертвовать всем, лишь бы она вернулась к нормальной жизни.
— Как же ты ее потерял? — выдохнула она, поджимая под себя ноги.
— Я не живу с ними, забираю Лину только на выходные, — начал пришиблено. — Ее подкараулили возле школы. Запихали в машину, и больше ее никто не видел…
— И сколько уже?
— Четвертый месяц.
Я видел, что она отчаянно пытается уложить эту реальность в какие-то привычные рамки, чтобы хоть как-то ве это принять.
— Ты должно быть с ума сходишь… — прошептала.
Я не ответил. Говорить ей, что теперь она сводит меня с ума едва ли не больше, смысла не было.
— Значит, ты думаешь, что тебя попробуют устранить, и вы узнаете, кто способствует этому изнутри.
— Да, — кивнул.
— А натурально это все выглядит, — похвалила бесцветно. — Думаю, кто бы это ни был, он поведется…
— Энди…
— А ты не подумал, что этому кому-то удасться тебя прибить? — сдвинула она брови, тяжело дыша. — И как ты поможешь дочери?
— Я уже никак — ее ищет Харт, — прорычал напряженно.
— А ты ей не нужен что ли?
— Я хочу задавить этих тварей, чтобы не трогали наших детей.
Не хотел я перед ней оправдываться и прикрываться благими мотивами. Никакие мотивы не оправдывали меня в ее глазах.
Энди отвернулась и потянулась за рюкзаком у кровати:
— Я, наверное, не смотрела в глаза этим детям…
— Лучше не смотреть.
— Ты смотрел.
— Энди… чего ты добиваешься? — Я отметил, что стоит произнести ее имя, не хочется продолжать.
— Я трусы хочу надеть, — вытряхнула она трогательный хлопковый комплект нижнего белья себе на колени.
— Я сделал жуткую вещь по отношению к тебе. И я за нее отвечу.
— Не надо, — посмотрела на меня спокойно и прищурилась: — А сам ты где рос? Хотя нет, дай угадаю… Один ребенок в семье, комплекс отличника у тебя поперек лица отпечатан… Зверь у тебя редкий. Ты не знал нужды, Рейн.
— Не знал… — кивнул заворожено.
Но не от ее слов. Я не мог отвести глаза от того, как она теребит лиф, не решаясь отодвинуть рюкзак и остаться снова передо мной голой. Спряталась за ним, будто он спасет… А на самом деле искала возможность отгородится хоть каким-то фактом, обесценивающим все ее переживания. Потому что близость со мной для нее была худшим вариантом. Девочка, выросшая на улице, никому не доверяет. И трагедия наша с ней в том, что я лишь подтвердил ее ожидания от жизни — просто взял и использовал.
— …Мой отец — военный генерал.
Энди присвистнула, довольная тем, что факт нашелся, отодвинула рюкзак и начала одеваться:
— Я продалась с потрохами, как и полагается такой, как я… Теперь хоть понимаю, что ради даже благой цели…
— Я уже говорил, что хочу тебя. Без целей.
Ее взгляд дрогнул:
— Ты мне в папочки годишься, — усмехнулась зло.
— Тебя что-то не устраивает? — не остался я в долгу.
— Твое чувство вины, — припечатала безжалостно. — Ты решил разменять меня в борьбе за дочь. Но теперь понимаешь, что переоценил себя. Очень трогательно… Только мне твоя жалость даром не нужна, Рейн. Я возьму то, что мне пообещали, и буду рада больше никогда тебя не увидеть. Виммер мне обещал.
— Это мы еще посмотрим, — зло сузил на ней глаза.
Пусть не питает иллюзий, что я так просто ее выпущу.
Энди опасливо покосилась на меня, но вернулась к одеванию.
— Давай есть, — проворчала и поднялась с кровати.
***
Пока Энди завтракала, я достал ноутбук и подключился к системе видеонаблюдения. Мы решили с Хартом, что я тоже буду следить за происходящим вокруг — лишние глаза им не помешают. Делать вид, что все по-прежнему, но по факту усилить проверку каждого действия в тюрьме непросто. А лично мне непросто ждать звонка от Харта.
Рон сказал, что сам присоединится к основной операции, когда догонят караван. Они должны быть уже близко к границе с югом…
— Ничего себе, — послышалось за спиной. — Можно?
Я подвинул к Энди экран, позволяя заглянуть через мое плечо.
— А как, ты думаешь, это произойдет ? — села она поодаль на кровати.
— Сегодня вечером будет первый допрос, — не спускал я взгляда с экрана. Отвлекло меня какое-то шуршание и щелчок позади. Оказалось, Энди запивает какую-то таблетку. — Что ты пьешь?
— Железо. Прописали в академической больничке.
— В твоей карте об этом нет упоминания.
— Ты уже и мою карту изучил? — закатила она глаза.
— Серьезно. Зачем тебе железо?
— Врач сказала, у меня анемия. У меня голова кружилась после занятий, я обратилась…
— Но сейчас у тебя нет анемии? — допытывался я.
— Не знаю. Мне мою карту не показывали. Но врач сказала пить не меньше месяца… Что ты прицепился? Есть проблемы важнее. Может, тебя просто отравят?
— Еда вся тестируется, — отвернулся обратно к экрану. — Не отравят, не переживай.
— Это хорошо. А то сорвать такой куш и не успеть попользоваться будет обидно. А кофе подогреть можно как-то?
— Можно, — глянул недовольно на нее и потянулся за мобильником.
Ее уверенность в том, что отпущу, бесила. И то, что я был уверен, что уже не отпущу — тоже. Я совсем идиот? Куда она мне такая пигалица?
Только взгляд оторвать было невозможно. Энди ловко спрыгнула с кровати и — неожиданно — пританцовывая, направилась в ванную.
— Ты где так двигаться научилась? — склонил я голову набок.
— Это уличные танцы, герой, тебе, породистому, не понять, — усмехнулась она и исчезла за дверью.
А я не сразу понял, что мобильный вибрирует в руке. Нервы обожгло будто током, дыхание разогналось — пришлось задержать, чтобы ответить спокойно:
— Харт…
— Прости, пока новостей нет…
Я разочарованно выдохнул и машинально глянул на двери ванной. Мне не нравилось, когда Энди исчезает из поля зрения — паранойя изводила все больше, а ее я уже считал своей.
— …Твоя бывшая жена просит встречи…
Я даже не сразу понял, что он мне говорил. Слышал слова, но не понимал сути.
— …Брайт, будешь с ней говорить? Она у ворот. Ребята спрашивают, что с ней делать.
Только этого мне не хватало… Я протер устало глаза:
— Я встречусь с ней.
— Тогда за тобой придут.
— Что у тебя по делу?
— Как что-то будет — дам знать. По периметру чисто. За тобой вышли.
Я натянул футболку, прислушиваясь к звукам в ванной. Наконец, не выдержал и направился к Энди.
— Эй, ты там чего застряла? — потребовал после громкого стука.
За дверью послушалась ругань:
— Твою мать, Рейн! Дай дела сделать! У меня на нервной почве ни черта не выходит!
— Может, тебя к доктору сводить?
— Он меня не избавит от тебя — ты не лечишься!
В этот момент раздались шаги за дверью.
— Я выйду ненадолго — веди себя хорошо, ладно?
— Ну даже не зна-аю…
Я покачал головой и направился к дверям, ярко чувствуя, как уперся внутри зверь.
«Ах ты, старый кот! На молоденьких потянуло?!» — нахмурился я.
«Хочу ее! — огрызнулся он. — Моя!».
«Ну еще бы, с твоим интеллектом…».
«К ней хочу! Свернуться вокруг и греть!».
«Она не мерзнет. И видеть тебя не хочет».
«Это ты виноват».
Объяснять этому существу, что у него уже есть котенок, которого надо найти, бесполезно. Нет, он тоже горевал, но по-своему. Мне не понять. Он мог жить с этим. Я — нет. Пока выслеживал следы этой банды в горах, сутками не вылезал из зверя — в нем проще переносить боль и остужать голову. Зверь просто охотился и выслеживал, эмоции ему почти не мешали. Иногда накатывало такое отчаяние, что не хотелось возвращаться в человека…
— Руки за спину, пожалуйста, — вежливо попросил меня охранник.
Я последний раз оглянулся на ванную и шагнул за конвоем в коридор.
Меня провели в кабинет, где я виделся последний раз с Хартом, и я сразу увидел Эмму. Она обернулась ко мне от окна — чертова пропасть притягивала внимание каждого, кто в нее смотрел.
А я смотрел на Эмму.
Последний раз наша встреча кончилась хреново. Я обвинил ее в том, что нашего ребенка украли, что не следила за Линой, позволяла шляться допоздна в соседнем квартале у подруги вместо того, чтобы лично ее забирать и провожать домой. Не думал, что она вообще захочет меня видеть, да и было плевать.
Эмма смотрела на меня бесцветными глазами — лицо осунулось, вся она выцвела за эти четыре месяца, похудела так, что толстовка на ней висела мешком… Моя толстовка.
— Рейн, — позвала она глухо, обняв себя руками, когда позади тихо щелкнула дверь.
Я стоял, не шевелясь, и смотрел на нее исподлобья. Почему-то мысли ушли совсем в неожиданную сторону — что такого я когда-то нашел в Эмме? И чем это отличается от того, что видел сейчас в Энди? Эмма моложе меня на десять лет, но тогда это не казалось разницей вообще. Дочь известного адвоката, она привлекала умом, страстью к делу, которым занималась… А еще она была невероятно горячей в постели и ревнивой самкой, маниакально оберегавшей свое право на меня.
Поначалу я думал, что просто сделал правильный взрослый выбор, а зверь его молча принял. Но чем больше я жил с Эммой, тем сильней меня тянуло за порог. Когда родилась Лина, все, казалось, поменялось. Но только казалось. Эмма не давала мне быть с дочерью даже в редкие свободные дни — все у них было расписано по часам, забито какими-то кружками, репетиторами и поездками. Казалось, что моего исчезновения вообще никто не заметит. Сначала я пропадал в горах неделями, потом месяцами. Но Эмму это не устроило. Она нервничала, устраивала истерики, орала, что уж лучше бы я ей изменял…