Оригинальность этой саги напоминает «Поправки» Джонатана Франзена, но без интеллектуальных претензий. Мари-Эв Тюо создает неуловимую последовательность скетчей в форме диалога, которые переключают читателя между разными эпохами и полиаморными отношениями: все прорываются, ошибаются, пьют «Мозги» (коктейль из персикового шнапса, ликера Бейлис и сиропа гренадин). Герои падают на плечи читателя как конфетти с его непредсказуемыми, но праздничными и разноцветными маршрутами. Беременная Алиса узнает, что ее парень обрюхатил другую женщину, Диану. Они будут рожать в одном роддоме; вторая наложит на себя руки. Мой любимый персонаж – Шарли, жена Зака; она спит с семнадцатилетними мальчиками и часто посещает свинг-клубы, получив благословение своего мужа. Знаете, в Монреале намного проще быть раскрепощенной женщиной. Еще есть Ксавье, бармен, влюбленный в татуированную алкоголичку, похожую на «неудавшуюся радугу», которая цитирует «Правила человеческого парка» Питера Слотердайка. Тюо переплетает колеблющиеся отношения, алгоритмические супружеские измены, секс без любви и множественную любовь, а также детей, которые выпутываются как могут из всего этого бардака. Она исследует все трагикомедии постапокалиптического человечества с совершенно восхитительной непринужденностью, дерзостью и непристойностью.
Номер 19. «Полное собрание сочинений» Раймона Русселя
(1910–1935)
Литературная критика – забавная профессия. Я должен рассказать вам о том, как литература порой посылает нам странные сигналы, исходящие невесть откуда… Я взял с собой в Ниццу шикарное печатное издание, где на обложке позировал какой-то чудак в белых брюках. В сентябре 2019 года в коллекции Bouquins был опубликован том, впервые объединивший все творчество Раймона Русселя (1877–1933). Этот миллионер, денди и затворник является автором нескольких «культовых» книг, так говорят о книгах, которые всегда цитируют, но никогда не читают: «Африканские впечатления» (1910), Locus Solus (1913) и «Как я написал некоторые свои книги» (1935 год, посмертно). Совершенно безумные романы, где поезда ходят по «рельсам из телячьего легкого», можно расположить между экспериментальным сюрреализмом и театром абсурда до Ионеско. В своем предисловии Ян Муа пишет: «Раймон Руссель стремится искоренить мир, существующий для всех». Чуть дальше в нашей «Библиотеке выживания» мы остановимся на примере Гюисманса, самого одинокого человека в мире. Хорошо, что здесь хотя бы приводится фотография Раймона Русселя. Писатели-декаденты часто запирались в таком «месте, где можно побыть одному» (Locus Solus). У дез Эссента в романе Гюисманса «Наоборот» была черепаха, панцирь которой инкрустирован золотом и драгоценными камнями; Марсьяль Кантерель, единственный обитатель Locus Solus, бережно хранит стеклянный резервуар в виде гигантского алмаза, где плавают бесшерстный сиамский кот, танцовщица и ожившая голова Дантона. Прежде чем впасть в депрессию, Раймон Руссель сделал ставку на свой более доступный первый роман, целиком написанный александрийским стихом: «Подкладка» (1897). И вот здесь я подхожу к знакам судьбы, объявленным в начале этого текста. Я написал его в номере с видом на Английскую набережную, потому что меня пригласили на фестиваль CineRoman в Ницце. Так вот, я обнаружил, что действие первого романа в стихах «Подкладка», опубликованного Русселем в возрасте двадцати лет, почти полностью разворачивается на Английской набережной. Парочка влюбляется, теряется, вновь находит друг друга в центре грандиозного карнавала в Ницце.
Раймон Руссель описывает гипсовое конфетти, осыпающееся белым пеплом на обувь и землю. Он изображает картонные маски, жутких пьеро, лошадей, тянущих колесницы, и фейерверки, которые взрываются, как при бомбежке. Сегодня, после того, что произошло в этом месте пять лет назад, «Подкладку» невозможно читать без слез на глазах. Самая красивая поэма о событиях 14 июля 2016 года была написана в 1897 году.
Номер 18. «Энциклопедия карикатуры» журнала The New Yorker
(2019)
В монументальном бокс-сете издательства Les Arnes собраны лучшие карикатуры американского еженедельника The New Yorker с 1925 года. Глядя на две тысячи пятьсот неопубликованных рисунков с остроумными комментариями, переведенными на французский язык под редакцией Жана-Лу Шифле, пользуюсь удобным моментом, чтобы выразить свой фанатичный восторг без малейшей критики. В рисунках, не носящих явно сатирического характера, есть некая загадка. В чем секрет журнала The New Yorker, заставляющего нас смеяться даже без изображения в карикатурном виде политиков текущей недели? У нас во Франции традиция насмешек существует со времен Рабле и Мольера, но мы не умеем забавлять с помощью котов-психоаналитиков, депрессивных динозавров или брошенных на необитаемом острове людей, которые ищут код Wi-Fi. В The New Yorker вы не увидите карикатур на Дональда Трампа, потому что журнал считает – и вполне справедливо, – что политические карикатуры устаревают на следующий же день после их публикации. Принцип The New Yorker – отстаивать абсурдный юмор, неустаревающие недоразумения, вечные ситуации, напоминающие афоризмы Чорана. Одним из редких случаев, когда журнал рискнул на это пойти, стало изображение Барака Обамы в мусульманском наряде в Овальном кабинете с портретом Бен Ладена на стене. Ставилась цель высмеять крайне правых, которые обвиняли тогдашнего кандидата от Демократической партии в исламо-гошизме в американском стиле и в террористической направленности. Однако такую шутку никто не понял, и журналу пришлось извиняться как перед четой Обама, так и перед читателями.
The New Yorker также избегает непристойности и порнографии. Это довольно фешенебельный, а может, деликатный, иллюстрированный журнал, в зависимости от вашей точки зрения на необходимость произносить грубости для того, чтобы вызвать комический эффект.
Искусство The New Yorker состоит в том, чтобы смешивать утонченную аполитичность и великодушное пуританство. Это не мешает художникам данного учреждения быть такими же вздорными и злобными, как и любой карикатурист Charlie Hebdo (преимущество состоит в том, чтобы не рисковать своей жизнью каждым росчерком карандаша). Их отчаяние выражается изощренными обходными маневрами, такими как «Мыслитель» Родена, Ноев ковчег, два игрока в гольф в костюмчике с галстуком, кенгуру на распродаже или Христофор Колумб, открывающий Америку. А когда они заговаривают о сексе, выглядит это всегда пессимистично, как та женщина, которая после занятий любовью говорит своему парню: «Для тебя тоже все было так себе?» Особенно мы должны гордиться тем, что среди завоевателей столь труднодоступного места есть трое французов: Жан-Жак Семпе, Жан-Клод Флок и Пьер Ле-Тан рисовали на первых полосах The New Yorker, что эквивалентно получению Нобелевской премии за рисунок. Я мог бы процитировать здесь свои любимые смешные сценки, например про умирающего мужчину, который говорит своему внуку: «Мне надо было покупать побольше всякой ерунды», или про двух посетителей в баре, один из которых говорит другому: «В конце концов, думаю, мне придется принять то, что я не могу изменить». Вау, да это дежурная буддийская фраза… но здесь она звучит не смешно, потому что пересказывать рисунок столь же разочаровывающе, как спойлерить, раскрывая концовку фильма. Рисунок составляет единое целое: подписи под ним недостаточно, нужно видеть парня, который с удрученным видом опирается на стойку, слушая, как разглагольствует другой.
Стоит ли говорить, что мой визит в редакцию The New Yorker был для меня большой честью: дух The New Yorker состоит в том, чтобы степенно, если возможно, в костюме-тройке, выражать жестокие и веселые вещи. Я думаю о толпе безымянных людей, которые мечтали бы оказаться на моем месте и проникнуть в святая святых. Я хотел бы разгадать волшебный рецепт и, наконец, открыть для себя Грааль нью-йоркского юмора: приберегу это для следующего абзаца (таков единственный способ, найденный мной, чтобы держать вас в напряжении). Предварительно я хотел бы напомнить, что для писателя The New Yorker является не только мерилом неординарной смешной истории, но и храмом для публикации художественного рассказа в Соединенных Штатах: Джон Чивер, Дж. Д. Сэлинджер и Трумен Капоте боролись за то, чтобы увидеть свое имя на его страницах. Журнал также публикует особо тщательные расследования, написанные как романы: в 1946 году все страницы журнала были отведены для публикации знаменитого репортажа Джона Херси о Хиросиме, а «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте впервые было опубликовано там в виде романа с продолжением. В этом журнале Ронан Фэрроу, сын Вуди Аллена, выпустил несколько расследований о деле Вайнштейна, за что The New Yorker получил Пулитцеровскую премию за служение обществу. Мое сердце забилось, едва я вошел в вестибюль Всемирного торгового центра, небоскреб журнального издательства Conde Nast: я заходил в единственный журнал, который держит в своих руках судьбу американской литературы и определяет уровень глобального юмора. В этом здании размещаются Vogue, Vanity Fair, GQ… но, будьте добры, простите меня за снобизм, больше всего меня впечатляет The New Yorker. В то утро в книжном магазине Albertine на Пятой авеню я встретил Боба Манкоффа, сначала работавшего художником, с 1977 по 1997 год, а затем ставшего главным карикатуристом The New Yorker, с 1997 по 2017 год. У него длинные седые волосы и очки как у рок-звезды, чем он напоминает Джоуи Рамона. Это один из величайших гениев нонсенса: он разработал пунктирные линии в черно-белом варианте (вдохновленный импрессионистами), к тому же он автор рисунка, которым я так восхищаюсь, где жена, сидя на диване, говорит мужу: «Прости, дорогой, я не слушала. Ты можешь повторишь все то, что рассказывал мне с тех пор, как мы поженились?»
Конечно, The New Yorker часто расценивается как один из лучших иллюстрированных журналов в мире, но он не совершенен. Все его статьи похожи друг на друга, следуя правилу «одно предложение – одна информация», что придает им однообразный стиль мастерской литературного творчества со всегда оптимистичными выводами, такими как хэппи-энды в голливудских фильмах. Словом, мы вправе не расточать журналу чрезмерно восторженные похвалы. Но это не мешает увлеченно читать его, обсуждать и отмечать тот факт, что, в отличие от The New York Times, он не собирается отказываться от своих юмористических рисунков.