Номер 8. Новеллы, рассказы и романы Франца Кафки
Позабавимся, наблюдая, как Жан-Пьер Лефевр извивается на полу своего рабочего кабинета, подобно тому, как это делал Грегор Замза в «Превращении». Задача его была непростой: ослушаться Александра Виалатта, при этом уважая его работу первопроходца. Ощущается предательская благодарность ученика, у которого не было выбора. Свою неприятную работу Иуды ему пришлось довести до конца. Результат оказался превосходным, такая переработка текста была необходима. Разумеется, открыл Франца Кафку французам мрачный Виалатт, но он принимал за чистую монету купюры Макса Брода в «Процессе» и «Замке». Стремясь сделать эти посмертные романы более доступными, друг Кафки позволил себе некоторые вольности с незаконченными рукописями, которые он отказался сжечь… Сегодня перед нами предварительно окончательное издание произведений, опубликованных Кафкой при его жизни (их меньшинство) и произведения, спасенные Максом Бродом (их большинство). Это невероятный шок, урок безумия.
После смерти Бога новеллы Кафки рисуют довольно четкую картину нашего положения: «болезни человека» уничтожают все на своем пути. Столетие спустя после века мелкого работника страховой компании, страдавшего туберкулезом, дела обстоят еще хуже. Каждый сам за себя, кругом царит паника, больше ничего не имеет никакого смысла, люди хором кончают жизнь самоубийством на фоне глобального загрязнения. Представьте, как этот тщедушный человечек в тесном костюме из своей пражской комнаты совершает революцию в литературе, фантазируя о нашем трагикомическом апокалипсисе. Что такое литература? Шутка, показавшаяся серьезной, мрачный субъект, выдумывающий подавленных персонажей, кошмарный сон, записанный чешским евреем на немецком языке.
Франц Кафка, родившийся в 1883 году и умерший в 1924 году (в возрасте сорока лет), не увидит истребления своих младших сестер в 1942–1943 годах в Хелмно и Освенциме. Но он почувствовал восхождение самого хладнокровного массового убийства в истории. Вечный молодой человек разглядел приближение ненависти к своему кварталу. Когда он писал свои зловещие истории, он кашлял с кровью: роман «должен быть топором, разбивающим замерзшее море, которое находится внутри нас», хорошая книга заставляет харкать жидкостью красного цвета. У нас во Франции не было эквивалента в силу того, что мы слишком рациональный, слишком картезианский народ. Читать Кафку – значит пройти курс лечения черной поэзией и нырнуть в глубины человеческой души. Каждая его фраза абсолютно оригинальна. Новое издание полного собрания сочинений Кафки в «Библиотеке Плеяды» является и победой, и поражением. Победой, потому что оно назначает нам новую встречу с этим трепетным гением. Поражением, потому что, несмотря на его поразительные мольбы, мы не сумели вовремя к нему прислушаться. А теперь уже слишком поздно; наш мир стал кафкианским.
Номер 7. «Мемуары» Симоны де Бовуар
Бовуар не рождаются, ею становятся. Симона де Бовуар (1908–1986) родилась и умерла рядом с богемным рестораном La Rotonde, на Монпарнасе, она завоевала себе свободу, рассказывая о своем пути избалованного ребенка: жила-была девочка из хорошей семьи, которая стала символом антибуржуазного бунта. Из-за ее (позднего) включения в «Библиотеку Плеяды» издательство Gallimard осознанно предпочло опустить ее романы и историко-философское исследование «Второй пол» (хотя это бестселлер), оставив только мемуары и автобиографические рассказы. И это мудрое решение. Чтение двух томов воспоминаний, а также великолепного фотоальбома, прокомментированного ее приемной дочерью Сильви Ле Бон-де Бовуар, пробудило во мне некрофильские наклонности. Когда Симона де Бовуар была молодой брюнеткой с яркими голубыми глазами, она была похожа на Леа Сейду, с такими же широко расставленными резцами – зубами счастья. Ее чрезвычайная красота не менее поразительна, чем ее внимательный ум и спокойная ясность. Я не всегда был нежен по отношению к пифии Сен-Жермен-де-Пре, наклеив на нее ярлык синего чулка в тюрбане. Теперь же для автора «Воспоминаний необразумившегося молодого человека» наступило время признать свой долг.
Стиль Симоны де Бовуар часто высмеивают как слишком книжный, но на самом деле он совершенно противоположен: шутливый, чувственный, простой до категоричности. Симона де Бовуар – парадокс в юбке: представительница буржуазии, плюющая на свое окружение, великая феминистка, любящая мужчин (Сартр, Олгрен, Бост, Ланцман), к тому же еще и лесбиянка. Ее шедевр («Воспоминания благовоспитанной девицы») описывает послушную девочку, которая избавляется от сдержанности благодаря подруге из фешенебельной школы «Кур Дезир» (Cours Desir) на улице Жакоб: своенравной и непоседливой Элизабет Лакойн, известной как «Заза». Освобождение Бовуар могло стать результатом этого трагического непреодолимого влечения из ее детства (Заза умерла в двадцать один год). Прежде чем стать экзистенциалисткой, Симона стала зазаисткой. Она любила джаз, кино, не говоря уже о страсти к виски! Она его выпила больше, чем Саган. Захватывающая книга «Сила обстоятельств» повествует о войне, увиденной из кафе Le D me и Caf de Flore. «Очень легкая смерть» (1964) – это декларация непоправимой ненависти к конечности жизни. Наконец, она дает категоричный ответ недоучкам, упрекающим французских писателей в их эгоцентризме: «Если человек раскрывает себя со всей искренностью, то втянуты оказываются так или иначе все». Я заявляю во всеуслышание: после Симоны Вейль нам следует внести в Пантеон другую Симону. Но для этого ее надо было бы выкопать с кладбища Монпарнас и отделить Бобра от печатающей Гиены… чего не удалось сделать никому, даже смерти. (Симона де Бовуар по прозвищу «Бобер» и Жан-Поль Сартр по прозвищу «печатающая Гиена» похоронены под одним надгробием. – Примеч. пер.)
Номер 6. «Романы и рассказы» Жориса-Карла Гюисманса
(1876–1891)
Мы помним, что Франсуа, главный герой книги «Покорность» Уэльбека, работал над изданием произведений Гюисманса в «Библиотеке Плеяды», прежде чем принял ислам, чтобы иметь возможность практиковать полигамию. Но вот Гюисманс входит в «Библиотеку Плеяды», и мы обнаруживаем, что Франсуа на самом деле зовут… Пьер Журд! Бьемся об заклад, что автор «Абсолютного маршала» не покорится так же быстро, как его предшественник из художественной литературы.
Теперь давайте перейдем к нашему любимому хобби: критике предпочтений «Библиотеки Плеяды»; это доказательство любви. В сборник романов и рассказов Гюисманса забыли включить такие произведения, как «Собор» (1898) и «Геенна огненная» (1903), которые, тем не менее, составляют 3-й и 4-й тома тетралогии про Дюрталя. Немного похоже на то, как «Александрийский квартет» (серия из четырех романов британского писателя Лоуренса Даррелла. – Примеч. пер.) вдруг стал бы «Александрийским диптихом». Слава богу, уже нет Поля Валери, который «бесконечно восхищался» романом «Собор» как «потрясающим кладезем знаний». Не будем жаловаться: вошли почти все художественные произведения мастера декадентства, от «Марты» (1876), истории о проститутке, до «На пути» (1895), где Дюрталь приходит в монастырь, а также «В семье» (1881), «По течению» (1882), «Наоборот» (1884), «В заливе» (1887) и «Бездна» (1891), Гюисмансу нравились короткие названия. Предисловие Андре Гюйо и Пьера Журда напоминает нам о том, что все романы Гюисманса повествуют об исканиях холостяка: он великий писатель одиночества.
Фолантен из романа «По течению» ищет хороший ресторан, Андре Жаян из «В семье» не находит подходящую жену, дез Эссент из «Наоборот» составляет каталог своих неврозов, а Дюрталь из «Бездны» – каталог своих разочарований. Гюисманс твердил то же самое, что и Модиано: последовательность не является недостатком. Литературное приключение Гюисманса, первоначально поклонника Эмиля Золя, заключалось в совершении эволюции от натурализма к мистицизму с проходом через декаданс. Грешник, который перед смертью стремится к святости: Жорис-Карл скопировал свою судьбу с судьбы Достоевского. Когда есть сомнения, Бог – это инвестиция, вполне способная окупаться вечно. Уйти из борделя в монастырь траппистов вполне логично, при условии, что ты заранее признаешься в ошибках. Мы не удивимся, если Эмма Беккер вскоре запишется в цистерцианский орден Строгого Послушания. Декадент Гюисманс придумал героя романа XX века: покинутый эгоист, который падает ниц. Его влияние на XXI век только начинается.
Остановимся на самом известном романе Гюисманса «Наоборот». Тридцатилетний герцог Жан Флорессас дез Эссент решил покинуть парижское высшее общество и запереться в своем загородном доме в Фонтене-о-Роз. Он стал самым утонченным отшельником в истории литературы, настолько, что даже оказал влияние на Оскара Уайльда, который воздал ему должное в «Портрете Дориана Грея». Этот своенравный одиночка объедается ужинами на черной скатерти, напивается коктейлями, которые смешиваются с помощью «губной гармоники» и их вкус можно сравнить со звуком музыкальных инструментов, поглаживает латинские и греческие колдовские книги из своей библиотеки, окружает себя мрачными картинами и драгоценными безделушками, словом, наслаждается человеконенавистнической утонченностью, как эстет-ипохондрик, находящийся на грани безумия: по своей оранжево-голубой гостиной он заставляет ползать черепаху с панцирем, инкрустированным рубинами (бедняжка в конце концов издыхает от этого), он выращивает сад из плотоядных растений и фантазирует о проститутке-чревовещательнице. Дез Эссент, наверное, возненавидел бы коронавирус, демократизировавший изоляцию. Его затворничество на самом деле является проявлением снобизма: он запирается, потому что презирает остальное человечество, вульгарность людской массы, буржуазное уродство и «непрекращающийся поток человеческой глупости». Если ему подражают две трети планеты, то он становится банальным: какое унижение! Знаменитая фраза Барбе д’Оревильи о «Наоборот» указывает путь, по которому впоследствии пойдет Гюисманс: «После такой книги автору ничего не остается, кроме выбора между пистолетом и подножьем Креста». Для излечения от отчаяния Гюисманс выбрал монастырь. Куда пошел бы дез Эссент в 2021 году? Возврат к гиперпотреблению был бы продолжением коллективного самоубийства, но в обители траппистов не хватит келий, чтобы вместить всех неодекадентов. В результате промежуточным убежищем становится сельское уединение. Уехать из отвратительных агломераций в буколические жилища отшельников – такова, пожалуй, утопия наследников Гюисманса (здесь, как вы догадываетесь, я говорю со знанием дела). Загоро