— Расхотелось. После похорон Николая Петровича чувствую себя не в своей тарелке. Попросил бы путёвки в какой-нибудь дом отдыха в средней полосе. А? Недорогие. Поживём пару недель в тишине и покое. И на всём готовом.
В ответ Антон лишь согласно кивнул: как скажешь! Такой рассудительной он не видывал жену ранее, а вернее — никогда.
Глава 9
Отгремели июньские грозы, июль навалился на город неимоверной духотой. А недели мелькают — одна напряжённей другой … Компьютер из польских рук следовало отладить до отпуска, запустить новые программы, блин за блином! Формально Антон заведовал сектором, и не его эти заботы с высот зав. сектором академического НИИ. Но в реалиях можно было рассчитывать только на себя с другом Виктором, который всегда на подхвате, да ещё на энтузиазм Виталика. Сотрудники же группировались, как железные стружки подле магнита, непосредственно вокруг Олега Степаныча — «папы». Выйдя из среды учёных зачехлённого послевоенного поколения, он имел колоритную внешность, в исследованиях больше полагался на здравый смысл, интуитивно совокупляемый со словоблудием на пальцах. Будучи как бы из молодых, «папа» в группе исследователей стал ещё и ранним: лауреатом Госпремии СССР, не то при Никите, не то в осень его отставки, когда один вождь цепляется за власть, а другой заискивает перед инертной элитой. Вкупе с партбилетом та премия испекла докторскую диссертацию и отдел в институте.
«Раньше были времена», — говаривал шеф, ибо далее карьера застопорилась: дважды в неделю читал лекции в престижном вузе, интриговал около академических кругов и — всё!
На новенькое у «папы» был феноменальный нюх, но почему-то с нюхом он и остался. Углядев в Антоне недюжинный талант, сочетающийся с истовостью кладоискателя, профессор по-отечески закрыл глаза на некие вольности в его общественном облике. В обход «микрошефа», своего же выкормыша, «папа» неожиданно продвинул в печать первую статью молодого учёного и дал «зелёный свет» диссертации. Обиженный ученик, впав в амбицию, взял и обвинил Антона в покушении на этичность.
Не сносить новоиспечённому вольтерьянцу головы, но тут вмешался его величество случай в лице родного комсомола. Виктор дохаживал срок в освобождённых секретарях и пребывал в поиске: к кому бы прислониться? Лаборатории как болотной тиной тогда затягивало мелкотемьем. Бывшие ученики, слегка оперившись, к сорока годам разбрелись по проблемкам.… Он сделал ставку на Антона и неожиданно получил поддержку в лице Олега Степаныча. Глас народа — глас божий! Устроив бывшему выкормышу публичную «порку», «папа» показал, кто в отделе хозяин, и на волне преобразований выделил новоявленных соратников в научную группку. А там, глянь, и Виктор, приблизившись к таинствам, положил на стол «кирпич» исследования. В дальнейшем шеф отечески опекал обоих, но обрастать сотрудниками и заниматься долго одной тематикой, ни-ни, не позволял.
Антону импонировали логичность и революционаризм Олега Степаныча, да и въевшаяся чуть ли не в печёнки благодарность по гроб жизни к учителю удерживали от выяснения отношений напрямую: что тебе, а что мне. Но сам-то он тоже далеко не мальчик — лето в разгаре, а вынужден вкалывать вроде папы Карло. Чего ради? Чтоб за убогие командировочные выудить поездку в Восточную Германию? Вряд ли, Збышек произвёл впечатление серьёзного человека, и в Польше состоялись смотрины, вопрос только в гонораре. Неужто Степаныча так припёрло, что решился использовать его втёмную в своих околонаучных играх? И наживка хороша — разом закрыть квартирный вопрос. Но, вернуться-то можно к разбитому корыту, тогда всё по новой начинать.
Туки-тук, туки-тук — молоточками по натянутым нервам, в отпуск пора! Бурелом перелесков за мелькающими столбами, сразу видать — не Европа, Подмосковье родное. Лопасню проскочили, Серпухов скоро. Ребята обещали программы прямо на вокзал подвезти, чтоб самому в Протвино не тащиться. Вдруг перегаром за спиной:
— Только раз бывает в жизни встреча, только раз судьбою рвётся нить…
Антон, невольно вздрогнув, обернулся. У лица протянутая для подаяния рука, за ней дед в выцветшем тельнике, светлой кепке и потёртом коричневом пиджаке, словно восставший из небытия Руси 30-х. Портвейном за версту разит, левый рукав пуст и заправлен в карман пиджака, на лацкане среди медалей побрякивает эмалевый георгиевский крестик. Казалось, в его облике пласт за пластом сошлись смутные времена, спрессовавшись в единый комок из крови и грязи. Нащупав в брюках трёшку, Антон, молча, вложил её в загорелую морщинистую ладонь. Старик икнул в знак благодарности и, покачиваясь, направился дальше, топая порыжелыми сапогами по вагону, словно по черноте бездорожья. И тут, непонятно откуда, в памяти всплыл рассказ варшавского бармена…
Стоически деля со своими мужчинами тяготы научных будней, Ира совершенно забыла: необходимо решить вопросы с пропиской Виталика. Константин вскоре проявился сам звонком на работу:
— Где мой сын? Уехал отдыхать или ты его прячешь?
— Привезли новый компьютер из-за границы, Виталик срочно его налаживает, домой приходит очень поздно. Ещё есть вопросы?
— Успеет наработаться, — заметил Константин назидательно и, помолчав, добавил, между прочим, — хочешь, забери бумагу сама, давай встретимся хоть завтра на Китай-городе.
На фоне потемневшего от худых времён памятника героям Плевны стародавний муж выглядел колоритно — этакий бонвиван, холёный барин. По надменному взгляду Ира поняла, её недавний визит в дом истолкован как желание уступить, забыв о давнишней неприязни.
— Извини, на 40 дней не приду, через неделю уезжаем, — сразу отрезала она.
— А Виталик?
— Будет с мамой в городе, его сейчас от компьютера не оторвать.
— Что за история с дипломной практикой летом? — недовольно протянул Константин. — Где, собственно, всё происходит, в вузе?
— Антон привёз компьютер из Польши. Виталик работает у него в лаборатории, — стараясь оставаться спокойной, ответила Ира и подумала про себя:
«Сейчас его понесёт!»
— С пропиской я вопрос решил, и дальше о своём сыне позабочусь сам, а тебе советовал бы заниматься им побольше, — с пафосом изрёк, кто? Костя, тот Константиныч, как прозвала она его лет тыщу назад. Неужели время всё переиначивает? Или для него, после развода, оно застыло, раз и навсегда?
Ирина на мгновенье ощутила провал под ногами, будто асфальт площадки перед памятником гренадёрам разверзся. Но тотчас выровнялся, скинув волны колебания в сторону Старой площади. А Константин продолжал напыщенно бубнить:
— Масса знакомых среди начальства в серьёзных закрытых институтах. Говорить будем на уровне не ниже замдиректора. Диплом напишет, а там и об аспирантуре подумаем. Нечего ему делать у этого…
— Ты хотел сказать — моего мужа, — не выдержав, жёстко прервала его Ира. — Смени тон, не с домработницей ремонт квартиры обсуждаешь. Сначала с собой определись, а то привык всю жизнь за спиной отца, с партбилетом на тёплой должности. И мой тебе совет, если хочешь сохранить остатки уважения сына, оставь всё, как есть.
— Ну, извини, — растерянно усмехнулся бывший муженёк, явно не ожидавший такого отпора, — хотел как лучше.
— Давай лучше решим с твоей пропиской, — взяв себя в руки, уже спокойным тоном предложила Ирина.
«Сейчас она заявит, что выпишет меня через суд. Пока не поздно, надо пригрозить в ответ, что разделю счета, повешу на свою комнату замок и буду водить, кого и когда захочу,…нет, тогда уж точно Виталик меня возненавидит. Судя по всему, он этому примаку смотрит в рот, при живом-то отце. Спасибо жёнушке, постаралась! Лучше открыть ей глаза на Антона, его тайные козни с пропиской».
— Я-то — однолюб! Не как некоторые, — кокетничая сам с собой, начал было очередную словопрю Константин…
— Не о тебе разговор. Осенью, Антон должен снова поехать за границу, — прервала Ирина. В её голосе слышались нотки гордости. — И тогда…
— Знаем мы эти командировки через дочек шефа.
— И тогда разберёмся! Не все же, как ты, однолюбы, — оглядев с усмешкой остолбеневшего Константина, она развернулась и, нарочито поцокивая каблучками, с трещинкой где-то под сердцем, пошла к метро.
Глава 10
Прежде Антон не то чтобы жил начерно, скорее, не успевал задуматься, привыкши вне науки руководствоваться обстоятельствами и логикой одного дня. Да и перестроечные годы столько выплеснули на рядового обывателя — успевай только переваривать. На себя, правда, трудно примерить эти откровения в «толстых» журналах, хотя и глотаешь взахлёб. А тут встреча в электричке пахнула чем-то давно забытым из голодного детства. И наитие, иначе не скажешь, с неведомой доселе силой повлекло в окрестности Волочка, к земле предков варшавского бармена.
Дом отдыха расположился под плотиной в живописной низине речки Мсты. И название местечка под стать: Мстино. Левый берег сплошь зарос осокой, на правом — песчаный плёс, подпираемый лесной опушкой. На нём двумя рядами выстроились одноэтажные дощатые домики. Дальше — асфальт тропинки и корпуса из силикатного кирпича. А наверху — волок озёр и причудливые летние дачки Академии художеств, возведённые при участии самого Репина.
— Почему передвижники выбрали именно эти места? Осели бы где-нибудь в Крыму, меж прибоя и магнолий, — недоумевал Антон, примостившись в заплетённой изумрудными косами беседке. Ниже, у самой воды, покрякивая, копошилась в камышах стайка диких уток.
— Думаю, здесь солнце другое, более русское, что ли,…свет ненавязчивый, поэтому видно далеко-далеко, — покусывая стебелёк, задумчиво поделилась Ира. — Пейзаж не будоражит абсентной иллюзорностью, он скорее настоян на лёгкой горчинке зверобоя. Часами вдыхаешь и пресытиться нельзя, раз от разу новый оттенок ощущаешь.
— Тебе под стать, — вдруг посерьёзнел Антон, привлекая к себе жену.
Август стоял жаркий, заросли зверобоя колыхались повсюду у опушек. Местным жителям крошечные нежно-жёлтые цветочки на тонких стебельках служили чуть ли не культовой травой. Её засушивали пучками и заваривали вместо чая. Антон с Ирой уютно устроились в одном из домиков на плёсе. По утрам они окунались в будоражащую теплынь речки, быстро завтракали и сп