— И что теперь? — поинтересовалась отступившая к нам Асахико. — Где нам ещё взять взрывчатки?
— Может, у тебя есть предложения, — совершенно недопустимым образом огрызнулся Ютаро, но, как не странно, это осадило приму. — Если нет, то надо вырываться отсюда, пока у нас ещё остались патроны и снаряды.
Выстроившись привычным ордером, наш отряд на максимально доступной доспехам скорости двинулся в обратном направлении. Каии предпринимали нападки постоянно, мы отвечали очередями из авиапушек и пулемётов, но они с каждым шагом становились всё короче. Количество же тварей не уменьшалось. Пусть граница прорыва тьмы и отодвинулась от нас, но, как будто чтобы компенсировать это, он извергал намного больше каии. Их поток, казалось, просто не иссякал.
— Наэ-кун, береги ракеты, — раздавал приказы Ютаро. — Огонь ведём не одновременно. Разбиваемся на привычные пары. Стреляем по очереди. Беречь снаряды авиапушек.
Как не берегли мы патроны и снаряды, на самых подступах к оборонительным позициям, каии уже подобрались к нам почти вплотную. Мы отстреливались из наплечных пулемётов, посылая короткие очереди в наседающих тварей. Один из моих «Дегтярей», действительно, заклинило, так что мне пришлось совсем уж туго. Я палил длинными очередями, но мощи его явно не хватало, чтобы выводить из строя здоровенных каии. Только благодаря помощи остальных бойцов отряда, я ещё мог продолжать сражаться и шагать к спасительной черте оборонительной линии.
— Внимание, — обратился к нам Ютаро, — я вызвал на нас миномётный огонь. Он будет открыт через пять минут. Рассредоточиваемся на пары. Держимся на расстоянии не менее полутора тё от других. Движемся на максимальной скорости. Наэ-кун, давай последний залп!
Кореянка, обрадованная тем, что может снова внести свою лепту в схватку, даже не ответила, а просто обрушила последние эресы на наступающих врагов. Несколько десятков канули в пламени разрывов. И туда же устремились мы с Сатоми. Ведь запас патронов у снарядов наш был существенно больше, чем у остального отряда. Хотя тоже, на самом деле, сущие крохи. И всё же, именно нам прикрывать товарищей.
Мы ринулись на ошеломлённых натиском каии. Наверное, они слишком привыкли к оборонительной тактике нашего отряда, и просто не ожидали отчаянной атаки. Мы выпустили в них все снаряды авиапушек, отчаянно палили из пулемётов, ведя доспехи прямо через плотные ряды каии. Именно из-за плотности вражеских рядом, мы избегали большей части ударов жутких клешней. Здоровенные твари толкались и мешали друг другу, часто цепляя клешнями соседей. Будь они более разумными существами, меж ними давно вспыхнули бы драки, но этого не было, и мы вели доспехи через зловещую толпу, принимая редки, но сильный удары чудовищных клешней.
Клешня одной твари сомкнулась на повреждённом пулемёте, с металлическим скрипом вскрывая броню, не хуже консервного ножа. Я навалился на рычаги, выдавливая из доспеха те крохи скорости, какие ещё можно было выжать. Сатоми притормозила, и начала разворачивать свой доспех, чтобы прийти мне на помощь. Это было смерти подобно.
— Уходи, Сатоми-кун! — прокричал я. — Прочь! Я сам выкручусь!
Она замерла в неуверенности, а я подбодрил её новым выкриком, и начал разворачивать свой доспех навстречу вцепившемуся в меня мёртвой хваткой каии. Я упёр в его тело ствол пулемёта, он был настолько горяч, что чёрная плоть твари задымилась. Нажав на гашетку, я выпустил в тварь последние патроны из ДШК одной длинной очередью, добавив ещё из исправного «Дегтяря». Каии отлетел на несколько шагов, оторвавшаяся клешня так и осталась в плече моего доспеха.
— Вперёд, Сатоми-кун! — поторопил я уже двинувшую доспех вперёд девушку. — Вперёд! Обстрел вот-вот начнётся!
И как будто предсказал. Следом нам головы обрушились мины. Их было столько, что даже внутри доспеха был слышен их зловещий свист. А от грохота разрывов закладывало уши. Нас обдавало волнами осколков и ошмётков тел каии. Взрывы гремели почти непрерывно. Мы вели доспехи через этот ад, и лишь каким-то чудом не получили ни единого прямого попадания. Ведь оно стало бы, скорее всего, смертельным для доспеха и пилота.
Поток мин иссяк, когда в поле зрения появилась линия обороны. По каии ударили пулемёты, длинными очередями срезая их. Часть тяжёлых пуль доставалась и нашим доспехам, но мы просто не обращали на это внимания. Нам оперативно открыли проход в линии обороны, при этом пулемёты застрочили одной длинной очередью, к ним присоединились винтовки и автоматы. Били не на точность, а только на скорость, ибо, если только не в воздух палить, точно в каии попадёшь.
Быстро заведя доспехи за линию обороны, мы развернули их, а я скомандовал:
— Перезарядите оружие наших доспехов. Мы вас поддержим!
Патроны нашлись только к пулемётам, но и это была вполне ощутимая помощь обороняющимся. Особенно, пока на их позиции навалилась такая волна каии. Практически вразнос пуская пулемёты, мы поливали прущих на линию обороны тварей длинными очередями, бывало за одну выпуская весь зарядный короб.
— Держим оборону, — пришёл запоздалый приказ Ютаро, переданный через радиостанцию этого участка обороны. — Скоро нам подвезут снаряды к авиапушкам.
Капитан боевого дирижабля «Кудзира-4»[6] Атобэ-тюса понял, что пальцы его сведены судорогой. На протяжении бог знает скольких часов он сжимал кулаки. Сейчас от него ничего не зависело, что страшно бесило офицера. С одной стороны он чувствовал законную гордость за свой дирижабль, работающий как хорошо отлаженный механизм. Каждый офицер и матрос знал своё место и делал своё дело. Техники на стартовой палубе носились как угорелые, наскоро латая, заправляя и снаряжая патронами и снарядами. Их коллеги из машинного отделения держали громадину дирижабля в воздухе, колдуя над паровыми двигателями и периодически борясь с пожарами. Орудийные палубы раскалились, пушки выплёвывали шрапнельные снаряды, выкашивая за каждый залп десятки тварей. Пулемёты строчили вразнос, выпуская часто целую ленту одной очередью. Матросы и офицеры с орудийных палуб давно оглохли от постоянных залпов, многие кашляли кровью, надышавшись пороховой гарью, система вентиляции работала на полную мощность, но не справлялась. У пулемётчиков тряслись руки, словно в кошмарном треморе, и стучали зубы, так что они разговаривать не могли. Пилоты лёгких мехов почернели от гари и усталости, но уже не выбирались из своих машин, терпеливо дожидаясь нового вылета.
Все доклады стекались на мостик дирижабля, к командиру. Атобэ-тюса молча выслушивал их, но ничего не говорил. Надобности в командах не было. И это раздражало очень сильно. Потому что, не смотря на все усилия команды, «Кудзира-4» погибал. Он не выдерживал схватки с сотнями тысяч летучих тварей, заполонивших, казалось, всё небо. И как только среди них пилоты лёгких мехов летают? Этого Атобэ-тюса просто не понимал. Он отчаянно хотел выправить ситуацию своей командирской волей, но сделать ничего не мог. И это отчаянно бесило его.
— Повреждение купола! — донёсся из медной трубы голос, несмотря на металлический отзвук, в нём звучали нотки отчаяния. — Мы теряем гелий.
— Снаряды подходят к концу, — доложили из погребов. — Пулемётных лент хватит на десять минут боя. Не больше.
— Многочисленные повреждения обшивки…
— Палуба повреждена… Принимать лёгкие мехи не можем…
— Никого не осталось… Я — последний… Палуба не может вести огонь…
— Двигатель повреждён столкновением с каии. Ремонт в текущих условиях невозможен…
Наверное, именно этот доклад стал последней каплей. Именно он был окончательным фактором, повлиявшим на принятие решения. Страшного, но, возможно, единственно верного решения.
— Дифферент на нос, пятьдесят градусов, — приказал он. — Машина — средний вперёд. — Голос его был абсолютно спокоен, как будто команды его были самыми обычными и не несли столь фатальных последствий. — Все лёгкие мехи в воздух. Вне зависимости от готовности. — Другие дирижабли легко примут их на свои палубы, там теперь, к сожалению, достаточно места. — Полная эвакуация.
— Что это значит, Атобэ-тюса? — удивился старший офицер дирижабля.
— Вы слышали приказы, старший офицер, — Атобэ говорил нарочито казённым тоном. — Извольте выполнять.
— Это же…
— Выполнять! — впервые сорвался командир «Кудзира-4».
Через несколько секунд на мостике остался только он и молодой хико хэйте[7] рулевой. Он не отпустил штурвал, даже когда палуба весьма ощутимо накренилась под его ногами.
— Хико хэйте, — поднялся со своего места Атобэ-тюса, — считаешь, тебя мои приказы не касаются?
— Кто-то должен вести «Кудзиру», — ответил тот, мёртвой хваткой вцепившись в ручки штурвала.
— Я справлюсь с этой ролью, хико хэйте, — отрезал Атобэ-тюса. — И ещё успею нацепить на тебя парашют и вышвырнуть прямо с мостика.
Молодой человек обернулся, поглядел на командира, которым всегда восхищался, и бегом бросился к распахнутой эвакуационной двери. Подхватив один из последних парашютов, он снова обернулся, уже у самого края, отдал честь — и прыгнул.
Атобэ-тюса встал к штурвалу. В общем-то, в этом не было особой нужды, дирижабль уверенно шёл к своей гибели. Командир ещё мог бы спастись, но это означало бы позор. Да, никто бы ему дурного слова не сказал, даже наградили бы, но самурайскому духу его этот поступок нанёс бы непоправимый ущерб. И Атобэ осталось только гадать — покончить с собой, совершив сэппуку, что, вроде бы, не вяжется с образом героя, награждённого орденом, либо жить при дутой славе и реальном позоре. Да ещё, его навсегда отлучили бы от неба. А он грезил им, и жить не мог без него, даже без такого — полного опасных тварей.
— Хэика, банзай! — выпалил Атобэ-тюса, глядя на надвигающуюся черноту прорыва тьмы.
Даже не знаю, чего было больше в этом зрелище — чудовищного или величественного. Медленно рушащийся на город дирижабль, окружённый «одуванчиками» парашютов и лёгкими мехами, отчаянно отгоняющими от эвакуирующихся людей летучих тварей. Громадный воздушный корабль серии «Кудзира» не просто падал, он сознательно шёл на гибель. Обречённый гигант, под стать своему имени, не желал быть растерзанным мелкими хищниками, вроде летучих каии, он умирал и вместе с собою хотел унести как можно больше врагов. И для этого медленно, но верно падал, казалось, в самое сердце прорыва тьмы.