Иван Тырданов
БИТВА ПРОРОКОВ
роман
ЧАСТЬПЕРВАЯ
«КонецСвета, или Начало Тьмы»
Цунами
На всехволнах, на всех частотах уже несколько минут передавали одно и то же: «Внимание,внимание! Штормовое предупреждение!»
Эфирразрывался от воплей на всех языках: «Всем судам, находящимся в Атлантическомокеане, приготовиться к цунами, приготовиться к цунами!»
Измногочисленных кубриков, спортивных залов, камбузов и прочих помещений атомногоударного авианосца «Президент Клинтон», несколько дней назад вышедшего изНорфолка в составе соединения кораблей 2-го флота ВМФ США, высыпали толпы возбужденныхморяков. У многих в руках были мобильные интернет-приемники, из которых тожедоносились сигналы катастрофической тревоги: «Всем кораблям – отойти от берегакак можно дальше в море! Всю авиацию немедленно поднять в воздух и эвакуироватьв глубь материков! Всем! Всем! Всем! Покинуть прибрежную зону! Запастисьтрехдневным запасом еды, воды и медикаментов! Подняться на естественныевозвышенности! Удалиться от высотных построек! Покинуть метро и тоннели!»
Грохот тысячфлотских башмаков, бегущих по палубам и железным трапам на свои боевые места,рев тревожной сирены, крики команд офицеров и вопли ответов на них «Есть, сэр!»заглушил голос командира корабля из внешних усилителей, способных переоратьдаже реактивные двигатели палубной авиации:
– Пошли вонвсе с взлетной палубы! По местам стоять! Через тридцать секунд открываю огонь!Разведчиков в воздух! Без задержки, ребята, покажите, на что вы способны!
ЛейтенантМайкл Беловски, пилот палубного многоцелевого истребителя-штурмовика,сталкиваясь с несущимися в противоположную сторону людьми, на ходу включаяшлемофон, бежал к своей машине:
– Сэр, говоритлейтенант Беловски, жду приказаний!
В наушникахпослышались неразборчивые крики и шум. Но вскоре он услышал хриплый ревкомандира звена, майора Джорджа Лароша по кличке Бизон:
– Беловски,чертов русский, где тебя носит? Мы взлетаем после «Сан Хоуков»! Работаем поплану «атака с моря». Идешь, вслед за мной!
– Есть, сэр! –успел выдохнуть Беловски, со всего маху наскочив на здоровенного чернокожегоматроса в грязном комбинезоне. Тот грязно выругался и отшвырнул лейтенанта. Наавианосцах всегда существует взаимная неприязнь летчиков и моряков.
– Беловски!Беловски! – ревел Бизон в шлемофоне. – Тебя там что, затоптали плохие парни?
Майор Ларошсвои симпатии к Беловски всегда выражал в довольно странной форме. Он до мозгакостей принадлежал флоту, был прям и груб, как швартовый трос, его юмор могпоказаться издевательством, и нужно было хорошо знать Лароша, чтобы неоскорбляться. Беловски знал командира. Знал, что за грубостью, за небольшимиприщуренными голубыми глазами, утопленными в складках дубленой кожи лица,скрывается неглупый и справедливый человек.
– Цель иинструкции получишь в воздухе!
– Есть, сэр!
– Не потеряйштаны раньше времени, сынок, в них сегодня будет много дерьма!
– Есть, сэр! Ясохраню их для корабельного музея!
– Беловски,еще одно слово, и я надеру тебе задницу!
– Есть, сэр!Только для этого не мне, а вам придется возиться с моими штанами! Командир,почему Кэп орет по громкой связи? Он вспомнил, как командовал парусным флотом?
– Я сам незнаю. Похоже, старик спятил от нестандартной ситуации…
Бежавший рядомоператор наведения на цель и штурман Палмер растерянно спросил:
– Что тампроисходит? Куда летим?
– Не знаю,Билли, сочиняй пока прощальный е-мейл своей бэби. У тебя всего пара минут довзлета. Возможно, успеешь отправить…
Палмер былпростоватым парнем, воспитанным в добропорядочной американской семье, он неизменноприсутствовал на всех совместных богослужениях, потому что на корабле былтолько один универсальный капеллан-психолог, и отдавал честь каждому встречномуамериканскому флагу. За это над ним не смеялись, так как за святое отношение кфлагу смеяться в принципе нельзя. Но это было все равно довольно нелепо, ивысмеять Палмера очень хотелось. Поэтому над ним подтрунивали по любому другомуповоду.
Они добежалидо своей машины, ангарный офицер скомандовал посадку, суетливый автокар зацепилистребитель и потащил к лифту-подъемнику, который поднимает самолеты навзлетную палубу. В наушниках опять послышался голос Бизона:
– Беловски,что там у тебя?
– Сэр, мы вподъемнике…
– Не забудьпомахать ручкой своему чемодану!
– Ярассчитываю вернуться за ним, сэр!
– А в чемоданевернуться не рассчитываешь?
– Как будетугодно Богу, сэр!
– Ты таксильно веришь в Бога?
– Да, сэр,верю. Как умею…
– А как тыдумаешь: я верю?
– Не знаю,сэр, вы никогда мне не орали о Боге.
– Беловски,так я сейчас ору: помолись своему Богу, мне кажется, что Его сервис сейчас нампригодится!
– Я молюсьрусскому Богу, сэр, вас это не смущает?
– Да молисьхоть черту, только потребуй от него гарантийный талон!
– Сэр, черт недает гарантий.
– Ладно,Беловски, я взлетаю!
– С Богом,сэр!
Самолет МайклаБеловски подняли, выкатили на катапультный трек. Разноцветные палубные службыпоказали взлетный вес самолета, объявили готовность и скомандовали выдавитьполную мощность. Оглушительно взревели двигатели, офицер катапульты «shooter» (стреляющий) жестами доложил «о’кей» и отдал честь.Беловски ему ответил и дал сигнал «готов». Матрос сделал отмашку флажками, «shooter» резко присел, согнув колено, и выбросил руку внаправлении полета, двумя пальцами изображая пистолет. Засвистела пароваякатапульта, содрогаясь от напряжения, и машина, дико заорав, сорвалась за борт,в сторону рассвета.
Любопытствосильнее смерти
– Бизон,Бизон, я борт-34, жду цель и инструкции…
– Беловски,как полет?
– Все в норме,сэр. Куда слетаем?
– Беловски, ясам толком ничего не знаю. В океане что-то случилось, идет гигантская волна.Нам приказано лететь навстречу, снять ее параметры и проследить за ней вплотьдо контакта волны с нашими кораблями.
– Сэр, а гдеостальные?
– Не знаю, уних свои инструкции. После ночных полетов многие не заправлены, в бакахоставалось мало топлива. Наверное, они покружат над «Клинтоном». Им большенекуда лететь. Все, Беловски, продолжай молиться, меня вызывает Кэп. До связи!
– Естьмолиться, сэр!
Майклосмотрелся по сторонам, мощное красное солнце вставало справа на востоке. Онтрижды на него перекрестился, потом перекрестил пространство впереди самолета.Страха не было. Хотя было ощущение надвигающейся опасности. Но эта опасность неказалась реальной. Он много раз бывал в опасных ситуациях, был на волоске отсмерти, но какая-то уверенность в себе, доходящая порой до наглости, всегдаподсказывала ему, что и на этот раз все обойдется, что и это еще не конец, чтоон еще узнает, увидит, чем все закончится. В самые страшные минуты, когда всеокружающие забивались от ужаса в углы, втирались в асфальт, в пыль, когда телоу нормального человека отказывалось слушаться, а сознание сжималось в жалкуютрепещущую мышь, ожидающую удара молнии, – именно в такие минуты у негопросыпалось желание узнать развязку сюжета, как в захватывающем фильме иликниге. И это неуместное в таких ситуациях любопытство, пробуждало в нем чистозрительское отношение к реальности. И оно было сильнее страха.
Но сейчас клюбопытству неприятно цеплялось какое-то новое ощущение. Майкл умел прислушиватьсяк своим чувствам и часто это делал. Более того, в своей жизни онруководствовался именно интуицией, какими-то обрывочными, неосознанными импульсами,исходящими неизвестно откуда, а не разумом. За это он прослыл чудаком и немногочокнутым, или просто «рашн крейзи».
Вот и сейчасон старался понять: что же это за новое ощущение смутной, тоскливой тревогипоявилось у него? Неужели это и есть ощущение скорой смерти? Ведь он так частослышал рассказы о военных летчиках, которые не возвращались из полета. Практическивсе они предчувствовали свою гибель. Неужели это ОНО и есть?
Смерти он небоялся. Он боялся продолжения жизненного действа без него. Еще в детстве, когдаон впервые узнал о том, что люди могут умереть, вернее, не узнал, а осознал, онс ужасом подумал: «Как же так, ВСЕ в мире продолжится, но без меня! Я не увижу,каким вырастет щенок, подаренный ему отцом на день рождения, чем закончитсясказка, которую перед сном читала ему мама, каким, и кем, в конце концов,станет он сам, Мишка Беловский!» И это было страшно! Это был детский ужас! Вдуше закипала буря негодования и обиды на всех, кто может остаться жить безнего. Это было похоже на предательство. Он смотрел на близких и любимых емулюдей и представлял их, живущих, смеющихся, счастливых, и все это без него, иэто выглядело возмутительно подло с их стороны! Подло со стороны всей жизни поотношению к нему. В таких случаях Мишке сильно хотелось плакать. Но он понимал,что плакать не нужно, потому что его никто не поймет, потому что его никто непредавал, что он это сам выдумал, что он еще не умер и совсем не собираетсяпока умирать. Но обида все равно почему-то была. Даже гипотетическаявозможность того, что он есть и вдруг его не станет, что он просто исчезнет,была обидной, непонятной, противоестественной и несправедливой.
Благо, чтоподобные мысли тогда посещали Мишку редко, а то бы он вырос шизофреником.Позже, когда они оформились в какую-никакую религиозность, вначале весьмаабстрактную и легкомысленную, а потом, когда он повзрослел, и более осмысленную,они перестали быть обидными. Они переродились, как это принято называть, в философскоеотношение к смерти. Видимо, такое отношение и научило его смотреть насобственную жизнь и на все, что с ней происходит, как бы со стороны.
Тем более чтосама жизнь для Майкла давно уже перестала быть интересной. Он не строил плановна будущее, не думал о прошлом. Оно не было ему дорогим. Он его помнил,конечно, но практически не вспоминал, не переживал приятные минуты и не страдалот неудач. Он рано пресытился, рано добился всего того, чего другие алчут всю