– А дивизия какая? – удивленно переглянулись немцы.
– 27-я гвардейская, – Коренич чуть не хохотал про себя, открывая противнику страшную военную тайну.
– Это армия генерала Венка? – насторожился некурящий.
«Обрадовался, дурачок», – подумал Максим.
– Нет, парни, это армия генерала Чуйкова, 1-й Белорусский фронт, – он сделал еще две беглые затяжки и выбросил чадящий окурок. – Но временно по уважительным причинам приходится сражаться в наступающих частях 1-го Украинского фронта маршала Конева, так что извините, парни, спешу.
Максим выхватил нож из ножен и всадил некурящему в живот. Острие ножа разорвало кишечник немца, погрузилось в желеобразную массу – Максим отпрыгнул, выдергивая оружие, отпихнул ногой багровеющего, пыжившегося что-то вымолвить немца. Второй эсэсовец сообразил, что их красиво обманули, подпрыгнул, пустился наутек. Но нож рассек воздух, воткнулся немцу под лопатку – и немец подавился хрипом.
Бойцы уже бежали, грузно топая, доставали гранаты.
– Ну, наконец-то, – проворчал, пыхтя мимо, Бугаенко. – Мы уж думали, ты брататься сейчас с ними начнешь, политинформацию прочтешь, бутылочку раздавите…
Штрафники набросились на защитников баррикады. Сначала забросали гранатами, потом начали добивать. Впечатывали ополоумевших от страха немцев в груды плит и битого кирпича, месили кулаками, прикладами, возили мордами о растерзанную брусчатку… Подметив, что в тылу у немцев происходит что-то интересное, поднялась в атаку вторая рота, полезла на баррикаду. Сопротивляться было некому.
– А вы неплохо справляетесь, Коренич, – отметил капитан Кузин, спрыгивая с громоздкого, залитого кровью холодильника. – Я давно за вами наблюдаю. Вам бы еще немного поучиться, и из вас бы вышел не самый худший в этой армии командир. Ценю, Коренич, ценю: взять такую хреновину, потеряв лишь двух бойцов ранеными…
Судя по всему, это была наивысшая похвала. Ожидать чего-то большего из уст бывшего замполита было наивно.
– Я стараюсь, товарищ капитан, – отозвался Максим, пряча усмешку. – Учусь, как вы мудро подметили, на практике, в боевых условиях… Стыдно признаться, но немец нам помог, – он отыскал глазами скромно мнущегося в сторонке Хольдера; тот чувствовал себя неуютно, но растворяться в пространстве, кажется, не спешил. – И не забудьте, кстати, сплюнуть троекратно через левое плечо, товарищ капитан. Мало ли что еще случится.
Максим не успел договорить: по солдатам, топчущимся на северной стороне баррикады, туго хлестнула пулеметная очередь. Стреляли с третьего этажа ближайшего здания. Несколько человек упало, остальные бросились врассыпную. Вторая очередь – и пулеметчика в матово отблескивающей каске увидели все. Огонь открыли дружно, с остервенением, крошили карниз, оконные рамы, выбивали штукатурку из стены. Пулеметчик и не думал спасаться. «Приковали его, что ли, к подоконнику?» – подумал Максим. Несколько пуль нашли «адресата», свалилась каска с головы, покатилась, отскакивая от карнизов, накренился пулемет, шмякнулась на подоконник плешивая голова…
Солдаты, грязно ругаясь, осматривали здание. Асташонок поливал свинцом чердачные окна. Поднял взъерошенную голову и отчаянно заморгал напуганный Макс.
– Суки, не остановят они нас, – распрямил сначала спину, а потом и сам поднялся подполковник Слепокуров. Грозно потряс автоматом, зыркнул по сторонам. – Ну что, падлы, угомонились? Нет уже желающих?Максим ахнул – фигура на вершине баррикады была идеальной мишенью.
– Подполковник, вы бы слезли оттуда, что ли, – предложил Борька. – Вы словно приглашаете фрицев открыть по вам огонь.
– Пусть только попробуют, паршивцы, – Слепокуров сплюнул сквозь зубы.
«Все, довоевался – сорвался с катушек», – подумал Коренич.
– Слезьте, подполковник! – рявкнул Ситников.
Двое солдат, находившихся поблизости, бросились к Слепокурову, чтобы стащить его с баррикады. Тот небрежно отмахнулся, ссутулился, начал сползать. Хлопнул выстрел – подполковник икнул, уселся на острый «краеугольный» камень. Но стреляли не по нему. Вскричал и завертелся лейтенант Черемушкин – будто пчела ужалила его в спину. Он выгибался, выламывал шею, потом напрягся, блеванул – и свалился навзничь, уставясь блестящими глазами в пасмурное небо…
И только коротышка Шульжин не растерялся. Он схватился за бесхозный немецкий «панцерфауст», разглядел сизый дымок…
Граната влетела в окно четвертого этажа – мощный взрыв выбросил из здания шквал огня и дыма. «Отличный реквием по лейтенанту», – подумал Максим.
Люди отбегали от падающих на землю обломков.
– Батальон, строиться! – хрипло орал очнувшийся Кузин. – А то притормозили мы тут чего-то…
– Товарищ капитан! – проорал кто-то. – А баррикаду для танков разбирать не будем?
– Может, им еще и в тапки нагадить? – рассвирепел Кузин. – Не хрен, не маленькие, будем мы тут еще полдня терять… Пусть сами бодаются сколько влезет! Батальон, бегом!
Максим опомнился, бросился к тоскующему Максу, который сидел на корточках и с жалостью в глазах разглядывал мертвые тела. «Просто поразительно, что его никто не пристрелил под шумок!» Хольдер поднял на Максима затуманенный взор, дрогнул небритым подбородком.
– Слушай, тезка, – забормотал Максим, – жалко, конечно, что ты немец… В общем, спасибо тебе огромное, извини, если что не так, но дальше выкручивайся сам. Старайся не встречаться с нашими… не все такие добрые, как мы. Избавься от мундира и топай на запад. Если сдаваться, то лучше западным союзникам. Если к нашим попадешь, то долго еще Германию не увидишь. А если уж без вариантов… то выше поднимай руки, ничего другого посоветовать не могу. Усвоил, тезка? Ну, давай, удачи тебе…
– Я понимать, господин офицер… – вымолвил Хольдер потухшим голосом и опустил глаза. Потом внезапно вскинул голову. – А почему вы звать меня тезка? Что такое тезка?
– А это значит, что имена у нас с тобой одинаковые, – усмехнулся Максим.
– Правда? – серое от грязи лицо чужака озарила улыбка. – Вас тоже звать Максимилиан, господин офицер?..
В строю осталось семьдесят девять человек – включая легкораненых и единственного офицера. Усталость гнула солдат к земле, но они шли, прислушиваясь к вою мин, свисту снарядов. Столица рейха была чем-то однообразным, муторным, бесконечным. Временами окна зданий разражались огнем, стреляли чердаки и подвалы – но к этому уже привыкли, это не впечатляло; солдаты справлялись с проблемами по ходу дела.
В последнее сражение вливались новые силы – раздвинув баррикаду, в прорыв устремились тяжелые ИСы [6] . Проезжали мимо, «гремя огнем, сверкая блеском стали», обволакивали неповторимыми ароматами сгоревшей солярки. Тягачи буксировали тяжелые 203-миллиметровые гаубицы.
Части 1-го Украинского фронта вгрызались с юга в столицу Германии, делая это гораздо успешнее, чем соседи маршала Жукова. Маршал нервничал. Его 8-я гвардейская и 1-я танковая армия с трудом прорывались в двух направлениях – к площади Белле-Аллиансеплац и к Ангальтскому вокзалу. Генерал Чуйков, подгоняемый начальством, приказал левофланговым соединениям своей армии развернуть боевые порядки и наступать впереди танкистов маршала Конева. Генерал Рыбалко об этом не знал, поэтому можно только догадываться, сколько пехотинцев Чуйкова полегло под огнем артиллерии 1-го Украинского фронта…
Солдаты периодически отчаянно крыли матом военачальников, помышлявших лишь о своей славе. Узловой перекресток, на котором сходились несколько улиц, был блокирован подбитыми «тиграми» и советскими Т-34. Возле баррикады копошились какие-то люди. Танки, подходящие с юга к перекрестку, не стреляли, останавливались. Открывались люки, танкисты спрыгивали на землю. Когда подошли штрафники, у баррикады ругались обе стороны.
– У меня приказ! – в исступлении орал с северной стороны крутолобый майор в излохмаченной пулями фуражке – вокруг него теснились автоматчики с суровыми лицами. – Здесь наступает 1-й Белорусский фронт, остальным тут не место! Нечего путаться под ногами! Имеется приказ Ставки Верховного Главнокомандования – войска 1-го Украинского фронта должны быть выведены из Берлина в кратчайшие сроки и отправиться на Прагу! Их позиции займут части нашего фронта! Товарищ майор, прикажите своим людям остановиться на достигнутом рубеже, ей-богу, товарищ майор, у меня приказ, не доводите до греха!
Автоматчики с суровыми лицами держали автоматы на изготовку, исполненные решимости «не пущать».
– Майор, ты охренел?! – орал, потрясая планшетом, командир танкистов, сменивший вышедшего из строя Чаковского. – Ты хоть соображаешь, что несешь? Мы тебе что – немцы? Или западные союзники? Пойми своей дурьей башкой, мы одно дело делаем! А ну, убирай своих людей!
– Я не идиот, майор, – отвечал крутолобый офицер. – Я всё понимаю… Но и ты меня пойми – приказ есть приказ, а не веришь, держишь за фрицев переодетых, то давай – перебирайся сюда, да потопали в штаб дивизии, там тебе доходчиво и популярно всё объяснят! Пойми, майор, это не шутка, а директива по всем фронтам! А пойдете на прорыв – это трибунал, майор!
Представители фронтов ругались, как дети в песочнице. Похоже, в сложном искусстве плетения интриг маршал Конев был менее искушен, чем его ближайший коллега и партнер.
Угрюмые штрафники, ведомые Кузиным, направились к баррикаде, потеснив удивившихся автоматчиков.
– Эй, а вы, бродяги, куда лезете? – возмутился майор. – Вам все заново объяснять, тетери глухие?
– Свои, майор, не ори, – огрызнулся Кузин. – Отдельный штрафбат 27-й стрелковой дивизии 8-й гвардейской армии. В связи с неразберихой и путаницей оказались на 1-м Украинском – следуем в расположение своей дивизии… Вы из 27-й дивизии, товарищ майор?
– Нет, из 39-й стрелковой… – пробормотал офицер. – Это что же выходит, капитан… уклоняетесь от службы со своим подразделением?
– Десять дней уже уклоняемся, товарищ майор, – челюсть Кузина побелела, кулаки непроизвольно сжались – что майор немедленно отметил и оробел. – Как 16-го пошли на Зееловские высоты, так с тех пор и уклоняемся. Вы что, ослепли? – не сдержался бывший замполит, и окружающие его штрафники одобрительно загудели. – Мы похожи на уклонистов? В батальоне выжил каждый десятый, десять дней не вылезаем из боев, и вы нам собираетесь что-то предъявлять?