Стоило полководцу покинуть Локры, как Племиний стал действовать по своему усмотрению, посчитав наказание, наложенное на трибунов, слишком легким. Сергия и Матиена замучили до смерти, их тела были брошены непогребенными, аналогичная участь постигла горожан, которые ездили к Сципиону жаловаться на легата. Тит Ливий искренне возмущен поведением римского командира: «Племиний, развратник и корыстолюбец, обижал союзников, но теперь, раздраженный, он разошелся вовсю, бесславя и делая ненавистным не только себя, но и полководца» (XXIX. 29). Ливий верно подметил, что именно Публий Корнелий нес полную ответственность за действия своего подчиненного. По мнению историка, позор Племиния был и позором Сципиона.
Иногда можно встретить мнение, что Публий Корнелий Сципион был порядочным и благородным человеком. Однако данное утверждение будет совершенно неправильным, потому что Сципион и благородство – понятия несовместимые. Публий был лицемерным, жестоким, циничным, коварным и беспринципным человеком, для которого на первом месте всегда было собственное Я. Ради достижения своей цели он мог пожертвовать чем и кем угодно, не считался с постановлениями Сената, действовал так, как считал нужным, что частенько приводило к очень негативным последствиям. Это хорошо понимали многие сенаторы, в том числе и Фабий Максим, искренне ненавидевший Сципиона (Plut. Cat. Maior. 3).
Ситуация взорвалась, когда в Рим прибыла делегация из Локр с жалобой на Племиния. Десять посланцев в траурных одеждах упали ниц перед консулами и рассказали обо всем, что творилось в Локрах. Сенаторы были необычайно возмущены, причем многие стали обвинять в этих преступлениях не Племиния, а его непосредственного начальника. Очень жестко выступил Фабий Максим, открыто заявивший, что «Сципион рожден погубить порядок и повиновение в войске; ведь в Испании больше солдат погибли в мятеже, чем на войне; по обычаю чужеземных царей, он и снисходителен к распущенности солдат, и свирепствует над ними» (Liv. XXIX. 16). Закончил свое выступление Кунктатор требованием применить к нарушителям закона жесткие меры и восстановить попранную справедливость. Сказал, как мечом рубанул: «Легата Племиния доставить в Рим скованным; пусть защищается в цепях; если жалобы локрийцев справедливы, казнить его в тюрьме, а имущество конфисковать; Публия Сципиона, оставившего провинцию без повеления Сената, вызвать в Рим; обсудить дело с народными трибунами и предложить народу лишить его командования; локрийцам перед лицом Сената ответить: ни Сенат, ни римский народ не виноваты в их бедствиях; провозгласить их честными людьми, союзниками и друзьями, вернуть им похищенных детей, жен и все прочее, разыскать деньги, украденные из сокровищницы Прозерпины (ей соответствует греческая богиня Персефона. – Примеч. ред.), и вложить туда вдвое больше; принести искупительную жертву, но сначала справиться у понтификов: так как священную сокровищницу потревожили, открыли и ограбили, то каким богам и какие искупительные жертвы следует принести; всех солдат, бывших в Локрах, перевезти в Сицилию; в Локрах поставить четыре когорты латинских союзников» (Liv. XXIX. 16). Однако в этот день никакого решения принято не было, прения затянулись до самого вечера, поскольку не все сенаторы поддержали Фабия Максима, некоторые выступили на стороне Сципиона.
На следующее утро дебаты возобновились. Кунктатор спросил посланцев, обращались ли они непосредственно к Сципиону с жалобами на произвол Племиния? Локры ответили утвердительно, но при этом пояснили, что римский командующий благоволит своему легату и сквозь пальцы смотрит на его преступления. Суд Публия Корнелия был пристрастен, поскольку вместо того чтобы наказать Племиния, главного виновника совершенных в Локрах преступлений, он обвинил во всем военных трибунов. Вновь все сошлось на Сципионе. Благодаря Марку Катону Фабий Максим был хорошо осведомлен о том, что происходит на Сицилии и как идет подготовка к вторжению в Африку. Взяв слово, он вновь подверг критике действия Публия Корнелия. Старый воин заявил: «Сципион ведет себя не по-римски и даже не по-военному: разгуливает в греческом плаще и сандалиях по гимнасию, занимается упражнениями и книжонками, и весь его штаб, такой же изнеженный и ленивый, наслаждается прелестями Сиракуз; Карфаген и Ганнибал выпали из их памяти; все войско испорчено своеволием – таким оно было в Сукроне в Испании, таково оно сейчас в Локрах – оно страшней для союзников, чем для союзников, чем для врага» (Liv. XXIX. 16).
После долгих препирательств сенаторы пришли к следующему решению. Поскольку Сицилия в качестве провинции досталась претору Марку Помпонию Матону, он должен покинуть Рим и в течение трех дней прибыть в Сиракузы. Вместе с ним отправится комиссия из десяти сенаторов, двух народных трибунов и одного эдила[16]. Совместно с Помпонием эти люди должны расследовать все обстоятельства дела Племиния и выяснить, действовал легат по собственной инициативе или выполнял приказы Сципиона. Если вина Публия Корнелия подтвердится, то он должен будет покинуть Сицилию, если же к этому времени полководец будет находиться в Африке, отправить за ним трибунов с эдилом и двумя легатами. Трибуны и эдил вернут Сципиона в Италию, легаты будут командовать армией до прибытия нового военачальника. В случае если Публий Корнелий откажется подчиняться распоряжениям претора, трибуны должны приказать эдилу арестовать полководца. Но если комиссия установит непричастность Публия Корнелия к преступлениям Племиния, оставить Сципиона на посту командующего (Liv. XXIX, 20). Комиссия покинула Рим и отправилась в Локры, откуда переправилась на Сицилию.
Тит Ливий приводит несколько версий дальнейшего развития событий. Согласно одной из них, Сципион отправил в Локры легата с тридцатью всадниками арестовать Племиния, по другой версии, легат уехал в Неаполь, где случайно наткнулся на одного из членов комиссии и был взят под стражу. В любом случае, Племиний оказался в тюрьме города Регий.
В Локрах посланцы Сената действовали быстро и решительно. Сначала у всех легионеров и командиров были изъяты украденные из храма Персефоны деньги и сокровища. После этого весь личный состав проштрафившегося легиона выгнали в поле, а горожанам разрешили ходить по домам и забирать свои вещи. Так же локрам вернули их жен и детей, которых подчиненные Племиния забрали в рабство. Затем Марк Помпоний собрал жителей города и объявил, что те из горожан, кто хочет выступить с обвинениями против Племиния, должны отправиться в Рим. Если кто желает обвинить Сципиона в сговоре с легатом, должен приехать в Мессану, где Помпоний вместе с членами комиссии рассмотрит дело. Локры проявили мудрость и сказали, что отправят доверенных лиц в Рим, что же касается Сципиона, то «это такой человек, какого они предпочли бы иметь другом, а не врагом; и они твердо знают, что столько бесчинств творилось не по его приказу и не с его согласия; то ли он чересчур доверял Племинию, а им не верил, то ли иные люди по природе своей таковы, что сами грешить не хотят, а наказывать других за преступления у них не хватит духу» (Liv. XXIX. 21). Отказ локров от обвинений в адрес Сципиона Марк Помпоний и члены комиссии восприняли очень позитивно. Отпала необходимость проводить расследование в отношении действий командующего: это разбирательство было крайне нежелательно накануне высадки легионов в Африке. По приказу Марка Помпония Племиния с сообщниками заковали в цепи и отправили в Рим, сам же претор вместе с сенатской комиссией отправился на Сицилию, чтобы посмотреть, насколько соответствуют действительности слухи о разложении в армии Сципиона. В Риме бывшего легата посадили в тюрьму, где он и умер. Впрочем, Тит Ливий, ссылаясь на римского историка Клодия Лицина, пишет, что Племиний подкупил стражу и хотел бежать из заточения. А чтобы его побег не был замечен, планировал устроить большой пожар. Однако эти планы потерпели неудачу, и Племиния перевели в Мамертинскую тюрьму, где он и сгинул (Liv. XXIX. 22).
Что касается Сципиона, он проявил себя перед сенатской комиссией с самой лучшей стороны. В Сиракузах командующий подготовил достойную встречу Марку Помпонию и сопровождающим его лицам. Публий привел легионы в боевую готовность, стянул к Сиракузам боевые корабли и на следующий день после прибытия комиссии устроил показательные маневры на суше и на море. После этого организовал экскурсию по складам и арсеналам, показывая огромные запасы оружия и воинского снаряжения. Члены комиссии были в восторге от выучки легионеров и моряков, поэтому пришли к выводу, что Сципион – именно тот человек, который может успешно завершить войну с Карфагеном. О чем и доложили в Сенат. В итоге командование осталось за Публием Корнелием, вопрос о вторжении в Африку снова встал на повестку дня. Однако неожиданный переход Сифакса на сторону карфагенян поставил эти планы под угрозу.
Сципион не ожидал, что Сифакс так быстро забудет о своих обещаниях. Римский полководец был очень удивлен, когда в Сиракузы прибыли нумидийские послы и объявили волю своего царя. По большому счету это был ультиматум: «Пусть римляне воюют с карфагенянами вдали от Африки, как воевали прежде; Сифакс не хочет быть втянут в их спор, не хочет, присоединившись к одной из сторон, нарушить договор с другой. Если Сципион станет упорствовать и подступит с войском к Карфагену, Сифакс будет вынужден сражаться за Африку, за землю, где он родился, за отчизну своей жены, за ее отца и ее дом» (Liv. XXIX. 23). Попытка Публия Корнелия лишить пунийцев союзников потерпела крах, план африканской кампании рушился на глазах. Причем полководец никак не мог повлиять на ситуацию.
Сципион в спешке пишет Сифаксу письмо, в котором уговаривает царя не разрывать союзнических отношений и не оскорблять законы гостеприимства. Понимая, что надежды на сохранение союза чрезвычайно малы, командующий попытался скрыть это от своих легионеров. Нумидийских послов с письмом Сципиона быстро отправили обратно в Африку, однако слухи о цели их визита уже распространились среди личного состава. С момента своего пребывания в Сиракузах нумидийцы спокойно передвигались по городу, посещали различные заведения и мероприятия. Цель своей миссии посланцы не скрывали, и вскоре о ней узнали горожане, от которых новость дошла до легионов, где породила тревожные слухи. Легионеры очень боялись, что придется одновременно сражаться против объединенных сил карфагенян и нумидийцев. Они вспоминали о печальной участи Регула и его легионов, проводили грустные параллели между днями минувшими и современностью. Чтобы пресечь эти разговоры, Сципион был вынужден напрямую обратиться к войскам.