Перед строем легионов командующий откровенно лгал, говоря о том, что Сифакс прислал посольство с просьбой ускорить прибытие римлян в Африку (Liv. XXIX. 24). В действительности об этом говорил Масинисса на встрече с Гаем Лелием. Однако полководец упорно гнул свою линию и заявил, что поскольку нумидийские цари настаивают на скорейшей переправе в Ливию, то Сципион принял решение вызвать в Лилибей флот и дожидаться хорошей погоды. Как только она установится, легионы погрузятся на суда, после чего корабли возьмут курс на юг. Пока же воинам остается только ждать и готовиться к предстоящим боям.
Об этой хитрости Публия Корнелия рассказал и Фронтин: «Сципиону послы Сифака сообщили от имени своего царя, чтобы он не переправлялся из Сицилии в Африку в расчете на союз с ним. Опасаясь, что гибель надежды на союз с иноземцами подорвет дух войска, Сципион спешно отпустил послов и распространил слух, будто Сифакс сам вызывает его на союз» (II. VII. 4). Полководца совершенно не интересовало, что, переправившись в Африку, легионеры узнают правду. Потому что когда они окажутся на вражеской территории, то им придется сражаться уже за собственную жизнь, а не за интересы Рима. Поэтому воевать легионеры будут хорошо.
После своего выступления Сципион развил бурную деятельность. Со всей Сицилии в Лилибей стягивались войска, римские командиры забирали у местных купцов и торговцев грузовые корабли, чтобы увеличить количество транспортных судов для перевозки легионеров. В Лилибей приехал претор Марк Помпоний Матон, чтобы помочь командующему организовать переправу легионов в Африку. Город был в буквальном смысле слова набит войсками, военные и транспортные корабли не умещались в гавани Лилибея. Главной ударной силой римской армии были пятый и шестой легионы, участвовавшие в битве при Каннах. В свое время сенаторы не смогли признать виновниками страшного поражения командующих римской армией консулов Эмилия Павла и Теренция Варрона. Всю вину за чудовищный разгром они свалили на простых легионеров, обвинив их в трусости. Легионы были сосланы на Сицилию, где под командованием Марка Клавдия Марцелла принимали участие в осаде Сиракуз. Несмотря на проявленную воинами храбрость, им было запрещено возвращаться в Италию. Теперь же у легионеров появлялась возможность исправить несправедливость и реабилитироваться в глазах сенаторов: «остававшиеся в живых участники Каннской битвы считали, что, честно послужив государству под командой именно Сципиона, они положат конец своему позорному положению в армии» (Liv. XXIX. 24). Поэтому боевой дух в легионах был необычайно высок, воины рвались в бой и с нетерпением ждали того момента, когда ступят на вражескую землю.
Римский полководец с уважением относился к этим ветеранам. Как участник битвы при Каннах, он хорошо знал, что сражение было проиграно из-за бездарного командования, а не по вине рядового состава армии. Сципион рассчитывал на этих воинов, имевших богатый опыт не только полевых сражений, но и осад хорошо укрепленных городов. Сиракузы были одной из мощнейших крепостей в Ойкумене, однако пали под натиском легионеров Марцелла. Публий Корнелий лично встречался и разговаривал с этими незаслуженно обиженными ветеранами, поскольку хотел быть уверенным в своих воинах. Тех из легионеров, кто в силу каких-либо причин был не годен к походу, консул заменил воинами из других подразделений. Теперь в каждом легионе насчитывалось 6200 пехотинцев и 300 всадников. Что касается латинских союзников, то Сципион и здесь сделал выбор в пользу тех, кто участвовал в сражении при Каннах (Liv. XXIX. 24).
Вызывает вопросы численность римской армии. Уже Тит Ливий не мог назвать точную цифру: «О числе солдат, перевезенных в Африку, писатели очень спорят: у одних я нахожу, что посажены были на суда десять тысяч пехотинцев, две тысячи двести всадников; у других – шестнадцать тысяч пехотинцев и тысяча шестьсот всадников; у третьих – больше чем вдвое: тридцать пять тысяч пехотинцев и всадников. Некоторые числа не называют, и я вместе с ними предпочитаю остаться в сомнении. Целий, не давая точного числа, изображает римское войско неизмеримо огромным; по его словам, от крика солдат птицы падали на землю, а на суда взошли столько людей, что, казалось, ни в Сицилии, ни в Италии никого не осталось» (Liv. XXIX. 25). Согласно Аппиану, Сципион «вел войско в количестве шестнадцати тысяч пеших и тысячи шестисот всадников. Вез он с собой метательное и оборонительное оружие, разнообразные машины и много продовольствия» (Lib. 13). Гай Лелий, командующий флотом, заранее рассадил гребцов по кораблям, благодаря чему погрузка на суда прошла быстро и без происшествий. Согласно свидетельству Ливия, претор Марк Помпоний заготовил продовольствия на сорок пять дней (XXIX. 25). Римский флот насчитывал 40 боевых кораблей и 400 грузовых судов для перевозки войск (Liv. XXIX. 26).
Перед самым отплытием Сципион собрал на флагмане командиров судов, кормчих и легионеров, по два человека с корабля. Выслушав доклады подчиненных, консул приказал легионерам соблюдать во время плавания строжайшую дисциплину и беспрекословно подчиняться кормчим. После этого объявил порядок движения флота: «Грузовые суда на правом фланге будут под охраной двадцати военных кораблей, которыми командуют он и Луций Сципион, на левом – стольких же военных кораблей под командой Гая Лелия, префекта флота, и Марка Порция Катона, тогда квестора. На каждом военном корабле по одному фонарю, на грузовых – по два, на корабле командующего ночью горят три – как отличительный знак» (Liv. XXIX. 25). Кормчим было приказано держать курс на Эмпории – плодородную область на берегу Малого Сирта[17]. По мнению Сципиона, именно здесь было удобнее всего осуществить высадку, чтобы в случае необходимости пополнить запасы воды и продовольствия. Затем полководец объявил собравшимся, что если на следующий день сохранится хорошая погода, то флот отплывает в Африку. После чего распустил военный совет.
На рассвете все было готово к отплытию. Сципион поднялся на борт корабля, поднял руки к небу и в наступившей тишине громко произнес: «Боги и богини, населяющие море и сушу, к вам обращаюсь с молитвой: да будет все, что под моим командованием совершено, свершается и свершится, ко благу моему, римского народа и плебса, союзников и латинов, которые на земле, на море, на реках властью и ауспициями народа римского и моими, будьте им благими помощниками, возвеличьте добрым успехом, верните домой здравыми и невредимыми, победителями, победившими злых врагов, украшенными трофеями, нагруженными добычей и справляющими со мною триумф, дайте возможность отомстить недругам и неприятелям; даруйте мне и народу римскому показать нашу силу на карфагенском народе, который замышляет против государства нашего» (Liv. XXIX. 27). После этого Публий взял окровавленные внутренности принесенного в жертву животного, подошел к борту корабля и бросил их в море. Порывы ветра развевали длинные волосы полководца, трепали пурпурный плащ за его плечами. Сципион поднял измазанную кровью руку, трубач протрубил сигнал, после чего корабли начали медленно отходить от берега, где собралась огромная толпа народа. Тысячи людей пришли посмотреть на римские легионы, отплывающие под стены великого Карфагена. На битву, которая решит судьбу Ойкумены[18].
Попутный ветер надувал паруса, флот Сципиона стремительно двигался к африканскому берегу. Плавание проходило на удивление благополучно, боги хранили от бурь и ураганов римскую армаду. Несмотря на то что после полудня над морем опустился туман и ветер стих, корабли продолжили движение, искусно избегая столкновений друг с другом. К рассвету туман рассеялся, ветер усилился, на горизонте появилась земля. К Публию подошел кормчий и объяснил, что это мыс Меркурий, где можно осуществить высадку. Однако командующий приказал править в сторону залива. К ночи вновь появился туман, ветер пропал и Сципион, опасаясь, что корабли могут сесть на мель, приказал стать на якорь. Наутро налетевший ветер развеял в клочья серую пелену, и перед взором полководца открылся африканский берег. Узнав, что это место называется Прекрасный мыс[19], Сципион произнес: «Доброе предзнаменование; правьте к нему» (Liv. XXIX. 27). Римские легионы начали высаживаться на берег.
Публий Корнелий осмотрел местность и распорядился разбивать лагерь на близлежащих холмах. Пока легионеры разгружали суда, копали рвы, насыпали валы, паника подобно пожару распространялась по окрестным селениям. Тысячи людей покидали свои жилища, грузили на повозки домашний скарб, выгоняли из загонов скот, толпы беженцев запрудили дороги, надеясь укрыться за крепостными стенами ближайших городов. Картхадашт вновь охватило смятение, горожане попрятались по домам, поскольку сельское население запрудило улицы и площади города. Карфагенский совет заседал день и ночь, решая, как поступить в критической ситуации. В том, что на побережье высадилась римская армия во главе со Сципионом, никто не сомневался. Последний раз подобное произошло в 256 г. до н. э., когда легионы Регула появились в окрестностях Карфагена. Однако теперь ситуация была гораздо опаснее. Находившиеся в городе войска были малочисленны и плохо обучены. Как полководец Сципион был на несколько порядков выше Регула, его армия в два раза превосходила численностью легионы незадачливого коллеги. И, что самое страшное, в данный момент в Карфагене не было военачальника, равного спартанцу Ксантиппу, который много лет назад сумел уничтожить армию захватчиков. Что касается Гасдрубала, сына Гискона, то относительно его кандидатуры на пост командующего армией у соотечественников были серьезные сомнения. Карфагеняне хорошо помнили, сколько раз Гасдрубал был бит римлянами в Иберии: «Карфагенского вождя нельзя было и сравнить с римским, так же как его наспех набранное войско с войском римлян