Уже после войны, в 60-е гг., вдруг обнаружился еще один непосредственный очевидец гибели генерала М. П. Кирпоноса. Им оказался в прошлом работник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта И. С. Глебов. В своем рассказе, приведенном Н. Ф. Червовым, он поведал о последних минутах жизни командующего фронтом. На первый взгляд может показаться странным, что ничего принципиально нового по сравнению с аналогичным сюжетом у В. С. Жадовского найти здесь нельзя. Так, колонна штаба прибыла к хут. Дрюковщина на рассвете, около 9.00 разведка доложила о приближении немецких войск – пехоты и танков, которые вскоре атаковали красноармейцев и командиров, укрывшихся в урочище Шумейково. Около 19.00 противник открыл минометный огонь, и одна из мин разорвалась возле генерала М. П. Кирпоноса. Ее осколками он был ранен в грудь и голову. Обхватив «обеими руками свою голову, покрытую каской, без стона приник к земле. Через 1–2 минуты он скончался. “Все это было на моих глазах”, – почти шепотом произнес Иван Семенович. Майор Гненный со слезами на глазах снял с кителя Золотую Звезду Героя Советского Союза, ордена, забрал из карманов документы, срезал погоны, петлицы и другие знаки различия»[188]. Похоронили генерала в кустах, забросав ветками.
Хорошо видно, что рассказ И. С. Глебова во многом повторяет версию, предложенную В. С. Жадовским в начале 60-х гг., основанную на результатах работы комиссии 1943 г., а не на его личных воспоминаниях. Генерал Н. Ф. Червов утверждал, что услышал рассказ еще в 1968 г., когда работал на кафедре оперативного искусства Военной академии Генерального штаба, начальником которой как раз и был И. С. Глебов[189]. Трудно сказать, действительно ли генерал И. С. Глебов поведал именно такую историю, поскольку в начале 60-х гг. он вполне категорично утверждал, что очевидцем гибели командующего фронтом он не был.
Около 13.00, по его словам, все, кто мог, выдвинулись на юго-восточную и восточную опушку урочища, откуда попытались пробиться через заслон противника. Руководил ими дивизионный комиссар Е. П. Рыков, тогда как генерал М. П. Кирпонос и член Военного совета М. А. Бурмистенко наблюдали за ходом боя, оставаясь на юго-восточной опушке. Сам И. С. Глебов во время одной из атак получил ранение в ногу и по приказу комиссара Е. П. Рыкова отошел вместе со всеми назад в урочище.
Когда майора И. С. Глебова перевязывал военфельдшер, мимо проходили генерал М. П. Кирпонос, члены Военного совета фронта и еще несколько командиров и политработников. Комфронта спросил раненого о его самочувствии, после чего добавил, что будут дожидаться на другой стороне оврага. «После этого я уже не встречал ни членов Военного совета, ни командующего фронтом»[190], – закончил свое повествование о событиях 20 сентября И. С. Глебов.
Подытоживая все сказанное выше, можно с большой долей вероятности сказать, что ближе всего к действительно произошедшим событиям стоят первоначальные версии участников событий, еще не подправленные последующими данными. Эти слова в равной степени относятся и к рассказам И. С. Глебова, и к свидетельствам В. С. Жадовского.
Спрашивается, почему так много времени и места уделено сюжету, связанному с определением обстоятельств гибели генерала М. П. Кирпоноса. Дело в том, что имеется ряд свидетельств и документов, которые позволяют поставить под сомнение выводы комиссии 1943 года. Первое из них относится к осени 1941 г. и адресовано уже известному нам начальнику войск НКВД и охраны тыла Юго-Западного фронта полковнику В. Т. Рогатину. Его автором является красноармеец 91-го пограничного полка Качалин, который, судя по всему, находился в урочище Шумейково, откуда смог вырваться и в дальнейшем выйти за линию фронта.
В своем рапорте он, в частности, указывал, что в 12.00 21 сентября 1941 г., находясь в перелеске у хут. Авдеевка, он направился разыскивать своих пограничников. Во время поисков красноармеец Качалин обнаружил тело убитого «генерала, высокого роста, полного сложения. Одет в темно-серую драповую шинель, знаки различия четыре звездочки, в голове с левой стороны в височной части у него была огнестрельная рана, с правой стороны голова была пробита, видимо, крупным осколком».
В этот момент подошли два красноармейца во главе с лейтенантом, которому Качалин доложил об убитом. Тот приказал осмотреть карманы на наличие в них документов, удостоверяющих личность. «В боковом кармане френча я, – писал Качалин, – обнаружил партбилет, прочитал фамилию убитого – Кирпонос». Найденный партбилет он отдал лейтенанту, и тут появилась группа немецких солдат, и с ними завязалась перестрелка. Когда немцы отошли, лейтенант сходил посмотреть на ордена убитого, но снял он их или нет, красноармеец Качалин ничего определенного сказать не мог. Оставив тело, лейтенант и трое бойцов пошли к линии фронта, по пути к ним присоединился некий старший политрук. Ночью группа распалась: лейтенант ушел на какой-то хутор за едой и не вернулся, старший политрук направился в Киев, и только красноармеец Качалин и прибившийся по дороге летчик продолжили путь к фронту. Прибыв в г. Ахтырка, он написал рапорт начальнику укомплектования 21-й армии «с указанием об обнаружении убитого генерал-полковника Кирпоноса»[191].
Описание формы и найденный партбилет подтверждают правоту слов красноармейца Качалина. К сожалению, точное место, где он обнаружил тело, не названо. Единственным ориентиром служит хут. Авдеевка, находящийся севернее урочища Шумейково. Именно туда, как мы помним, подполковник-пограничник отправил группу старших командиров под командованием генерала В. И. Тупикова. И нет ничего невозможного в том, что именно туда решил перебраться и сам командующий фронтом, но ему, как и его начальнику штаба, это не удалось.
Однако, если действительно генерал М. П. Кирпонос погиб в районе хут. Авдеевка и именно его тело обнаружил красноармеец 91-го пограничного полка по фамилии Качалин, то военнослужащий, обнаруженный членами комиссии у родника в урочище Шумейково, не может быть командующим Юго-Западным фронтом, так как ранения головы значительно отличаются и количеством, и расположением, да и место гибели совсем иное.
Есть еще одно обстоятельство, которое нельзя оставить без внимания. Дело в том, что в немецких документах также упоминается факт гибели генерала М. П. Кирпоноса. Так, в частности, в донесении 3-й танковой дивизии за 23 сентября говорится: «На участке дивизии 22.9.1941 погибли:
1). Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос…
2). Начальник штаба 5-й армии генерал-майор Писаревский (по сведениям XXIV танкового корпуса в последнее время являлся начальником штаба Юго-Западного фронта).
3). Член Государственного комитета обороны СССР Мурат»[192].
Далее идут фамилии захваченных в плен генералов М. И. Потапова, В. Н. Сотенского, Г. И. Тхора и майора госбезопасности П. В. Чистова. Следовательно, командованию 3-й танковой дивизии, а через него – XXIV танкового корпуса, – было известно о гибели командующего Юго-Западным фронтом. Но немцы считали, что его смерть произошла не 20-го, а 22 сентября, что никак не согласуется ни с «Объяснением» майора А. Н. Гненного и политрука В. С. Жадовского, ни с рапортом красноармейца Качалина.
Окончательно сбивает с толку донесение XXIV танкового корпуса командованию 2-й танковой армии за 29 сентября 1941 г. Оно целиком посвящено генералу М. П. Кирпоносу: «Прилагается разведывательная сводка № 44 со ссылкой на устное сообщение, которая содержит утверждение об обнаружении трупа генерал-полковника Кирпоноса, командующего Юго-Западным фронтом… Телеграмма за 29.6.1941, найденная в сумке генерала Кирпоноса, прилагается»[193].
Далее следует донесение отдела I-ц XXIV корпуса в аналогичную структуру штаба XXXXVIII корпуса, позволяющее локализовать место обнаружения тела. Оно звучит так: «Тело генерал-полковника Кирпоноса, командующего Юго-Западным фронтом, было обнаружено 3-й танковой дивизией в роще юго-восточнее Дрюковщины, 13 км юго-западнее Лохвицы. Там, а также в рощах от 1 до 3 км северо-восточнее названного населенного пункта были разгромлены штабы Юго-Западного фронта, 5-й и 21-й армий. Многочисленные тела офицеров и высокопоставленных комиссаров, предположительно также, еще раненые и нераненые. 3-я танковая дивизия отводится. Требуется обстоятельный поиск бумаг»[194].
Об обнаружении тел майора НКВД Мурата и генерала М. П. Кирпоноса говорится в донесении XXIV танкового корпуса в штаб 2-й танковой армии 24 сентября 1941 г. К сожалению, у нас не имеется сведений, по каким признакам был опознан генерал М. П. Кирпонос, из донесений ясно только, что при нем была сумка, по-видимому, планшет, с какими-то бумагами, в том числе с телеграммой. Четко определить место нахождения тела тоже невозможно, оно находилось где-то в урочище Шумейково, но в какой его части – неизвестно.
Однако телеграммы на имя командующего фронтом за 29 июня 1941 г. среди трофейных документов XXIV танкового корпуса не содержится. Вместо нее можно найти ответ Пензенского военкомата на имя генерала Д. С. Писаревского, в котором содержится адрес жены начштаба 5-й армии. Можно предположить, что немцы обнаружили тело не только генерала М. П. Кирпоноса, но и генерала Д. С. Писаревского. По сохранявшейся в вермахте традиции, трупы высокопоставленных военных, обнаруженные на поле боя, независимо от государственной принадлежности и политических убеждений, предавались земле. Известны факты погребения немцами генералов А. К. Смирнова, М. Г. Ефремова, А. М. Городнянского и Л. Г. Петровского. В каждом случае противник устанавливал надгробные знаки с соответствующей надписью.