Ещё раз напомню, о чём мы говорили:
1. Все мы хотим счастья. Это состояние достигается, когда мы в ресурсе. А в ресурсе мы, когда осознаём и удовлетворяем потребности.
2. Осознавать и удовлетворять потребности – биологическая потребность человека как особи, как примата. Однако там, где обезьяны раскованны и радуются жизни, человек напряжён и жизни боится.
3. Потребности имеют очерёдность удовлетворения, иерархию. В основе – базовые: вода, еда, здоровое тело. И, главное, безопасность.
4. Потребности «нижних этажей» обеспечивают выживание и развитие особи. «Верхних этажей» – выживание и развитие «стаи обезьян». Выживание стаи в биологическом смысле важнее, чем выживание особи. Вне стаи сделать это труднее.
5. Потребности вышестоящего уровня начинают осознаваться и удовлетворяться лишь после того, как взят ресурс из нижестоящих.
6. Максимальное чувство счастья возможно, когда ресурс доходит до вершины пирамиды. Это случается редко, так как современные люди живут с нарушениями в основе пирамиды – у нас проблемы с безопасностью.
7. Опасность чаще всего мнимая, но человек реагирует на неё как на реальную, выдавая соответствующий эмоциональный и гормональный ответ. Подобные реакции рекомендовано прорабатывать с психотерапевтом.
8. Люди редко осознают свои природные потребности. Мы инстинктивно стремимся их удовлетворить, обходя многочисленные «нельзя» и «невозможно», привитые воспитанием. Для подсознания оно в приоритете: если «стая» говорит: «твои потребности нам мешают», особь учится удовлетворять их так, чтобы стая позволила. В семье происходит аналогично.
9. Родители прививают ребёнку правила поведения в соответствии со своей картиной мира и своими «можно» и «нельзя». У ребёнка формируются стратегии замечать и удовлетворять потребности в «стае» и выходить в ресурс в тех условиях, что ему создаёт сначала родительская семья, а затем – социум. Это называется «опытом».
10. Опыт человека записывается в подсознании готовыми образами, начиная с момента рождения. Потом образы, как фильтр, накладываются на ситуацию. И уже взрослый человек включает собственные стратегии ресурсирования, учитывая всё, что содержит его опыт, даже младенческий.
11. Чем больше в опыте «нельзя» и «невозможно», тем ниже адаптивность психики. Тем дольше стресс, вызванный переменами.
12. Стресс – природный механизм, который учит удовлетворять потребности новым способом, пересматривает старый и выстраивает новый опыт. Чем проще у человека стратегии ресурсирования, тем короче стресс. Чем сложнее, тем стресс длиннее, так как сознанию нужно выстроить новые обходы многочисленных «нельзя».
13. Если перемен много и человек не успевает адаптироваться, ресурс не восполняется, происходит эмоциональное выгорание и депрессии.
14. Когда контакт с потребностями плохой, а стратегии ресурсирования извилистые, человеку кажется, будто ресурс – ограниченная величина. Он видит мир дефицитным, справедливость для него – правильное распределение ресурса, чтобы обеспечить выживание.
15. Чем меньше в стратегиях ресурсирования ограничений и запретов, тем больше возможностей выйти в ресурс.
16. Ресурс – это внутреннее состояние, человек производит его через ресурсные контакты с внешним миром. Это называется «резонансом».
17. Чтобы быть в резонансе с внешним миром, необходимо увидеть собственные потребности и возможности их реализовать здоровым образом через радость, благополучие и благодарность. Это возможно, если разобраться с подсознательными стратегиями «невозможно» и «нельзя».
Именно этим люди и занимаются: любыми способами разбираются с тем, что ограничивает их ресурс, и стремятся туда, где ресурса больше.
Часть IIСозависимость, или откуда берётся ресурс
Глава 6Дайте, выдайте, подайте. Что нас приучает к созависимости
Ещё раз о природе потребностей, и как их ограничивают социальные рамки. Социум и стратегии выхода в ресурс. Как формируется опыт и картина мира. Треугольник Карпмана и сценарии созависимого поведения. Из-за чего спасатель кидается спасать и почему превращается в жертву.
Как окружение делает нас людьми
Напомню: мы двигаемся вперед благодаря нашим потребностям. Они – биологические, заложенные в природу человека. Именно потребности обеспечивают определенный уровень жизни человека. Только не в социальном смысле – дом, деньги, машина, а в природном, – радость, счастье, удовольствие, интерес.
Они есть у каждого, удовлетворяются в заданной последовательности: от основы – базового выживания, к вершине – максимальной радости и счастью. Человек проживает жизнь во всей полноте, если осознает собственные потребности и может удовлетворить их. Тогда его ресурс простирается до вершины пирамиды.
Когда мы осознаём свои потребности, разрешаем себе удовлетворять их и при этом находимся в согласии с внешним миром – вот тогда мы по-настоящему счастливы.
Наше окружение – это социум. Семья, сначала родительская, затем собственная. Друзья. Знакомые. Коллеги по работе. Соседи, кассиры, продавцы, врачи, таксисты, почтальоны. Просто прохожие, с которыми мы сталкиваемся в каких-либо ситуациях. С самого рождения нас окружают люди, как-то относящиеся к нам, а мы в свою очередь как-то относимся к ним. Через эти связи мы удовлетворяем потребности свои, окружающих, а в процессе или генерируем ресурс, или тратим.
Социум задает нам рамки: то есть как в сообществе, где мы находимся, принято осознавать и удовлетворять потребности. Это некие правила совместного проживания, которые определяют, в каких контактах ты точно получишь ресурс, а в каких – нет. Однако часто человеку позволено гораздо больше, чем ему кажется, и он сам ограничивает себя в своих шагах.
То, как человек удовлетворяет потребности, называется «поведение». Мы как-то ведём себя, мгновенно и автоматически отслеживаем уровень ресурса и постоянно сканируем внешний мир и что с нами происходит: нравится или не нравится, удобно или неловко, хорошо в конкретной ситуации или плохо. Мы учитываем, что случается с нами во время контакта с людьми и с людьми, когда они в контакте с нами. А эмоции – злюсь, радуюсь, пугаюсь, раздражаюсь и так далее, – позволяют понять, прирастает наш ресурс или убывает.
Опыт ресурсных и нересурсных контактов с миром закладывается в человеке с первого момента жизни. Как мама носила беременность, как рожала, уже влияет на понимание «есть ресурс/нет ресурса». Беспомощный младенец целиком и полностью зависит от внешнего окружения, которое распознаёт его потребности и как-то их удовлетворяет или игнорирует. Сам младенец может лишь плакать, показывая, хорошо ему сейчас или плохо. И запоминать реакцию внешнего мира: убирает ли «плохо», поддерживает ли «хорошо». Если сигналы «плохо» ничего не меняют, ресурс не включается, – ребёнок привыкает терпеть, обходиться без него и со временем перестаёт распознавать, какой объём ресурса ему на самом деле нужен в этой точке. Он живёт на том, какой доступен, перестаёт видеть, что у него есть вот такая потребность и она вот такого объёма.
В этом суть воспитания: приучать человека удовлетворять потребности допустимым в его окружении способом. И когда их мало, он привыкает искать обходные пути, как-нибудь изворачиваться. Даже когда внешние условия меняются, а потребности можно удовлетворять в полном объёме и напрямую, привычка ограничивать себя и искать иные пути остаётся.
Опыт удовлетворения потребностей закладывается с первых минут жизни. Ребёнок кричит от голода, а мама кормит его по часам, потому что ей объяснил кто-то уважаемый, что младенца нельзя перекармливать, будет болеть животик и всё прочее. Младенец всегда в полном контакте со своими потребностями, однако молодая мама этого не знает. Она смотрит на часы: ещё двадцать минут до еды. А малыш все эти двадцать минут кричит: «Есть хочу!!!» Потом «мир» наконец откликается: мама даёт грудь. Ребёнок жадно и много ест, переедает, срыгивает. Его сознание отмечает: требовать своего нужно настойчиво и долго. И отсюда появляется стратегия требовать, добиваться и с усилием брать то, что может доставаться легко, а также брать лишнее, не видеть меры, делать запасы.
Ребёнок кричит, ему нужен телесный контакт – большая и тёплая мама. Ему так безопаснее. А мама начиталась книжек Спока и считает, что раз малыш сытый и сухой, – значит, всё у него есть. А крик – это капризы, нечего потакать. Ребёнок устаёт от крика и проваливается в бессильный сон. Сознание получает опыт: просить – только зря расходовать ресурс. И если так происходит раз за разом, ребёнок привыкает не искать близости, учится быть в одиночестве, сдерживать эмоции и рассчитывать лишь на себя.
То есть младенец растёт, взаимодействует с родителями, приобретает опыт предъявлять собственные потребности и получать или не получать ресурс. У него формируются нейронные связи в мозгу, и происходят две важные вещи. Во-первых, ребёнок через опыт составляет картину мира, где его потребности удовлетворяются или не удовлетворяются. Во-вторых, у него складывается набор стратегий: как, когда и с кем в этом мире контактировать, чтобы потребности удовлетворялись.
Опыт подсказывает, откликнется мир на потребность или нет. А если откликнется, то какой ценой.
Происходит что-то вроде подсознательного программирования. Малыш предъявляет потребность, внешний мир (мама, папа, бабушка, дедушка, воспитатели в яслях) на неё откликается подкреплением, отвержением или никак не откликается. Ресурс добавляется, отнимается или не включается. Результат откладывается в подсознании: что происходило, с кем, как, когда и что было с ресурсом. Если он в итоге получен, опыт складывается положительный, если потрачен – отрицательный, если не было отклика, – опыта нет, и сознание не сформируется, будет слепая зона. Вся эта картинка сохраняется в виде набора нейронов или, иными словами, энергоинформационного образования. А также набора образов, которые и определяют стратегии ресурсирования на всю жизнь. В каждой, хоть чем-то похожей на детский опыт ситуации включается подсознательный сигнал: делай так – данное поведение даёт ресурс; не делай так – это поведение приносит боль. А тут вообще не реагируй – там ничего нет или так не бывает.
Как-то мне попалось фото в интернете: лошадь послушно стоит, привязанная к лёгкому пластиковому креслу. Лёгкое удерживает тяжёлое, будто сам факт привязки означает для лошади «сдвинуться с места невозможно», поэтому она даже не пробует. Та фотография отлично иллюстрировала, как выглядит слепая зона: возможности будто нет, хотя объективно она существует. И у одних людей «невозможно» часто возникает там, где другие не видят препятствий. Первым, как той лошади, кажется, что хода нет, поскольку их так научили.
Личность и сознание человека формируются только в контактах с другими людьми. У взрослого окружения ребёнок учится говорить и мыслить, перенимает отношение к явлениям и событиям, понимает, что в этом кругу считается хорошим, а что – плохим. Ощущает, где его место в этом окружении и в каких точках контакта какой ресурс можно получить. Если подобного общения нет, личность не формируется, растёт лишь тело. Опыт Домов малютки показал: дети, которых кормили и пеленали, но мало общались и редко брали на руки, отстают в развитии. Опыт детей-маугли показывает ещё больше: те, кто выросли среди животных, развиваются до уровня этих животных и не могут восстановить человеческую личность. Даже когда их находили и занимались с ними, обучая человеческому, они предпочитали бегать на четвереньках, не понимали речь и не могли привыкнуть к одежде.
Через контакты с внешним миром дети усваивают картину мира, в которой им предстоит жить. И развивают навыки, которые именно в этой картине мира позволят им удовлетворять потребности и получать ресурс. Вне картины мира ресурса будто бы не существует.
Резюмирую: то, как мы удовлетворяем потребности, зависит от внешнего окружения. Оно либо поддерживает нас, и тогда это ресурсная точка контакта. Либо сопротивляется, и тогда это нересурсная точка контакта. Либо игнорирует, и тогда это точка отсутствия контакта. Всё вместе это называется «опытом». Он приобретается ещё в утробе матери, а затем откладывается в первые пять-семь лет жизни. Опыт определяет, как контактировать с людьми и получать ресурс. Именно так формируется личность человека. Дети, не получившие достаточно контактов со взрослым социумом, отстают в развитии. На основании контактов с социумом сознание создаёт картину мира, в которой есть возможность получать ресурс.
Карта, территория и картина мира
В практике НЛП есть принцип: карта не равна территории. То есть всё многообразие мира человеческое сознание воспринять не в состоянии. Оно может заметить лишь ту часть «территории», о которой знает, где сложился опыт контактов. Это его карта. Фрагмент реальности, в которой его потребности будут удовлетворяться или есть риски потерять ресурс. Причём карту одной и той же «территории» разные люди будут «рисовать» по-разному: опыт у каждого свой. Например, за инициативу одного наказывают, другого поощряют, а на третьего не обращают внимания: делай что хочешь.
Карту ещё можно назвать «картиной мира». Каждый человек «рисует» её себе сам, его картина мира уникальна и неповторима. Рисует примерно так: из бесчисленных возможностей контактов с внешней реальностью сознание «вырезает» кусочки, которые запечатлелись в опыте, и «склеивает» их в «коллаж». Этот коллаж сознание и считает настоящей, целой, логичной реальностью, в которой точно можно или точно нельзя удовлетворить потребности. Всего остального мира с его возможностями для сознания, ограниченного личной картой, будто не существует.
Вилка – розетка. Вилка – наша внутренняя реальность, картина мира, некий набор штырьков. Розетка – наше окружение, внешняя реальность. Когда вилка попадает в розетку, идёт электрический ток. Когда внутренняя реальность видит, что так можно, включается ресурс.
Внутренняя реальность складывается из потребностей, которые личность научилась осознавать и удовлетворять. А внешнюю мы воспринимаем через «могу ли я тут удовлетворить потребности». Можно ли, есть ли возможности. Но если вилки от электроприборов и розетки с электричеством стандартны, то внутренняя реальность и внешние возможности у каждой личности уникальны. Наши «вилки» – это объёмный набор штырьков, а «розетки» – объёмный набор лунок. Подсознание постоянно формирует некие коды на доступ к ресурсу и постоянно дописывает их и обновляет, как самообучающийся робот на конвейере. Составляет некую программу действий. «Сюда попадаю – есть электричество, мне хорошо. Здесь задеваю – летят искры, происходит короткое замыкание, мне больно. Сюда тыкаюсь – ничего не происходит. А в этом месте код не считывается, поэтому тут ничего нет». Остального внешнего мира как бы не существует, оттуда «электричества» не поступает.
Допустим, вырос человек в небогатой многодетной семье, и для него естественно, что вокруг много людей и мало денег. Он привык соотносить свои потребности с возможностями родителей. Понял, что не под все его «штырьки» найдутся «гнёзда», что кроме него со своими «штырьками» тычется и другая малышня. Поэтому рано начинает рассчитывать на себя: ищет «гнёзда» вне семьи. Находит: привыкает сам зарабатывать на собственные нужды, умеет быть в коллективе, мастерить, помогать, делиться. Для него это ресурсные стратегии, «гнёзда» для «штырьков». Возможно, в раннем детстве он пробовал орать, качать права, требовать «дай мне, я хочу!». Однако получал по попе от родителей, по лбу от старших братьев, пока не понял: вопли не работают, вместо ресурса он при таком поведении получает боль. Теперь парень себя сдерживает, даже если хочется орать и требовать. Старается не впихивать «штырьки» туда, где искры и короткое замыкание.
Слепая зона для него – хотеть того, чего в его жизни никогда прежде не было. Например, открыть собственный автосервис и зарабатывать больше, чем сейчас. Или уехать в кругосветку автостопом, увидеть мир и найти для себя новые смыслы. Он знает, что так бывает, видел людей, которые так сделали. Но примерить к себе и сделать так же даже в голову не придёт. Его сознание не имеет опыта получать ресурс подобными способами и не включается. «Гнёзда» есть. «Штырьки» не отросли.
Другой пример. Есть девушка – единственный ребёнок в семье, где на неё надышаться не могли. Для девушки естественно, что её любят и всё для неё делают. Она привыкла, что её интересы учитываются в первую очередь, все желания важны, и она вправе ждать и требовать, чтобы они осуществлялись. Ресурсные стратегии для этой девушки – чётко сказать, что ей нужно, и находить людей, которые это выполнят. Нересурсные – сдерживать желания, терпеть, откладывать на потом. В слепой зоне – понимание, что у других тоже могут быть желания, и люди живут не для её удобства и удовольствия. В её опыте все жили ради неё, и девушка считает, будто мир устроен именно так: бери что хочешь, всё для тебя.
Примеры можно приводить ещё и ещё, у меня их множество. Я регулярно сталкиваюсь с клиентами, у кого «хотеть» и «получать» не совпадают, и от этого они живут в хроническом неврозе. Восстанавливаем ресурсные стратегии «Я хочу, я могу, мне можно», «дорисовываем» картину мира, убирая слепые зоны – и невроз уходит.
«Гнёзда» у мира есть всегда. Это у нас «штырьки» кривые или западают – с этим и разбираемся.
«Кривые штырьки», наша внутренняя реальность, влияет на наши действия и решения. Если парень из многодетной семьи привык хватать лучшие куски и добиваться своего, отталкивая остальных, для него ресурсными будут стратегии «кто успел, тот и съел», нересурсными – «отдай, поделись, отступи, сдерживайся». В слепой зоне понимание, что голодные времена кончились. Сейчас всем всего хватает, дефицита нет. Он вообще не думает, отчего всё хапает. Просто хапает – так спокойнее.
Если девушка из второй семьи выросла под гнётом родительских ожиданий, что она должна быть лучше всех, чтобы подчёркивать родительскую безупречность, а теперь бунтует, ходит в татухах и драных джинсах, – для неё ресурсными стратегиями будет заявлять о собственном выборе и отстаивать свой образ жизни. Нересурсными – подчиняться родителям и жить по их указке. В слепой зоне – жить без бунта, своей жизнью, ни с кем не воюя и никому не доказывая. Без сопротивления вообще себя не представляет. Да и жизнь ли это?
И так далее. В любой ситуации есть личное напряжение, где потребности удовлетворяются сложно, и расслабление, где потребности удовлетворяются легко. А также личная пустота, где мы не выстроили контакт со своими потребностями. Из этого состоят наши стратегии и зона комфорта, когда мы точно знаем, какие действия гарантированно дадут ресурс, а какие не дадут. На какие хватит ресурса, а на какие – нет. Выйти за зону комфорта означает проверить, как наши стратегии сработают в другом окружении и достроить их так, чтобы в новом окружении они дали максимальный ресурс.
Когда мы выходим за зону комфорта, мы дорисовываем картину мира, составляем карту новой территории. В этом и есть развитие: выстраивать новые точки ресурсных контактов, добавлять «гнёзда» и настраивать на них «штырьки».
Картину мира мы дорисовываем через стресс: сознанию нужно время, чтобы дополнить или изменить стратегии ресурсирования. Этот стресс мы проходим быстро, если стратегии ресурсирования простые. Или долго, если сложные, в обход многочисленных «нельзя».
Если картина мира дефицитарная – ресурс достаётся трудно, скудно, мир опасен, так и норовит сожрать, – зона комфорта у человека тесная: забиться, затаиться и не высовываться. Потребности в подобной зоне комфорта удовлетворяются слабо, ресурса генерируется мало. Человек сидит на уровне выживания и по своей воле никуда не идёт из-за страха, что вне зоны комфорта не выживет. А если идёт, то на фрустрациях: выскакивает, как заяц из куста, где его обнаружил волк. И несётся, спасаясь от гибели и отыскивая другой подходящий куст, под который можно забиться и жить, как раньше.
Например, у человека была работа: понятные обязанности, знакомый коллектив, подходящая зарплата. Скучновато, конечно, зато предсказуемо, безопасно. И тут фирма разоряется, его увольняют, зона комфорта рушится. Нужно искать новую работу, вписываться в новые условия, – и человек в стрессе. У него поднимаются страхи: как его примут на новом месте, справится ли он с обязанностями, будут ли конфликты, не «сожрут» ли его другие люди. Если находится работа, близкая к прежним обязанностям, и люди там неконфликтные, он успокаивается. Если отличается и нужно переучиваться, проявлять настойчивость и конфликтовать, стресс продолжается. Удастся принять новый опыт, дорисовать картину мира и перестроить свои цепочки ресурсирования, – человек привыкнет к новым условиям. Если не сможет, работа будет выматывать и выжигать.
Даже через почти тридцать лет после смены экономики в стране я встречаю людей, тоскующих по временам Советского Союза, когда они работали начальниками цехов, получали зарплату, премии и тринадцатую зарплату. Теперь они просто таксисты и ругают страну, которая их «не ценит». Они чувствуют себя жертвами, к кому жизнь несправедлива, и ничего невозможно изменить.
Резюмирую: из всего многообразия внешнего мира сознание замечает те фрагменты, где есть опыт удовлетворять потребности. Их можно представить в виде уникального набора «штырьков», а возможности их удовлетворить – в виде рядов гнёзд, куда штырьки попадают или не попадают. Есть контакт – есть ресурс. Привычные стратегии ресурсирования – зона комфорта. Выход за неё достраивает картину мира и добавляет «гнёзд» для контактов. Если человек не может перестроить свои стратегии ресурсирования, освоить новые «гнёзда», он застревает в старой картине мира, и ему сложно удовлетворять потребности.
Спасатель, Жертва и Тиран
Сегодня удовлетворить свои потребности очень сложно. У нас, жителей технократической цивилизации, стратегии ресурсирования большей частью запутанные. В них много «нельзя», «не смей», «терпи», «обходись». Нам кажется, будто ресурс где-то там, снаружи; его распределяет кто-то более значимый, чем мы, у кого ресурса много: родители, начальник, президент, Господь Бог. Поэтому надо себя вести правильно, чтобы ресурс заслужить и получить в награду. Или нагло, чтобы успеть первым и схватить.
Это огромная проблема современности: зависеть от внешнего ресурса, от обстоятельств, определяющих, быть человеку в ресурсе или нет. Уповать на кого-то более умного, сильного и решительного, кто всё за тебя придумает, со всем разберется, даст денег и скажет, что и как делать. У этого сильного ресурс есть всегда, он выдаёт его в обмен на старательность и послушание. Или не выдаёт за «плохое поведение» – тогда нужно ловчить, воевать и брать своё хитростью или силой.
В подобной картине мира люди всегда зависят от кого-то, кто «заведует раздачей», как ребёнок от родителя, причём ребёнок послушный или бунтующий. Тут мало самостоятельности, готовности нести ответственность за собственные решения и их результаты. Зато много желания переложить ответственность за свою жизнь на внешние фигуры: мне кто-то всегда что-то должен, мешает, запрещает, не создаёт условий. Или кто-то помогает, позволяет, одобряет, хвалит. Говорит, как я должен себя вести, и тогда я знаю, как жить. Люди с такой картиной мира живут в созависимости с действиями, оценками и решениями других людей. И считают, будто жизни окружающих так же зависят от чужих действий, решений, оценок и выбора.
При этом взгляде на мир люди уверены: один человек зависит от ресурсов другого. Их первый выпрашивает или отбирает, а второй или считает, что обязан давать, или воюет за своё, или, проиграв, страдает.
Эти процессы в 1968 году проанализировал американский психолог Стивен Карпман. В теории транзактного анализа он описал психосоциальную модель взаимодействия между людьми, которую сейчас называют «треугольником Карпмана». В этом треугольнике есть три роли: агрессор, жертва, спасатель. Отношения между ними строятся по одному и тому же алгоритму: агрессор тиранит жертву, отбирает ресурс и заставляет жертву страдать. Спасатель видит эти страдания и начинает жертву спасать от агрессора, пополняя её потери собственным ресурсом.
Как-то, дело было в 90-х годах, я очень пожалела одну старушку. Стоит у хлебной лавки сгорбленная, тянет руку за подаянием. «Ей даже на хлеб не хватает!» – ужаснулась я и подала из своих скудных в то время средств. Я увидела её жертвой голода и спасла, поделившись последним.
Однако спасением дело не заканчивается. Как только спасатель спасает жертву, роли меняются на противоположные. Жертва становится агрессором, спасатель – жертвой. А тиран-агрессор – спасателем. «Как же так! – воскликнет неискушённый в психологии читатель, – почему жертва такая неблагодарная! Её же спасают, а она накидывается!» На самом деле необязательно накидывается. Просто так получается, что теперь от действий жертвы страдает спасатель.
Возвращаясь через полчаса домой, я шла мимо киосков, торгующих водкой (в 90-х такие были), и увидела «голодную старушку». Бодрая и несгорбленная, она покупала водку, на которую насобирала возле хлебной лавки. Я почувствовала себя обманутой и использованной. Да лучше бы я на те деньги, что ей подала, себе что-нибудь купила! Они мне самой были нужны! Я поделилась с голодающей, а она водку берёт! Я в тот момент чувствовала себя жертвой, старуху – агрессором. Спасателем стало решение, что больше никогда никому не буду подавать.
Другой пример. Муж пьёт, жена борется за его трезвость. Тут тиран – алкоголь, разрушающий мужу здоровье и репутацию. Жертва – муж, не способный не пить. Спасатель – жена, которая ругается, выливает водку, укладывает пьяного спать и выводит его из запоев. Вылила водку – отыграла роль спасателя, однако муж разозлился и полез драться. Треугольник Карпмана сменил цикл: теперь муж стал тираном, а жена – жертвой. «Да на, пей, только угомонись!» – сдаётся та, и водка превращается в спасателя.
Данная закономерность действует везде, где человек старался для кого-то (спасатель), потому что этот кто-то (жертва) сам не может справиться с ситуацией (которая выступает агрессором).
Читаю истерические призывы в соцсети «В нашем кошачьем приюте для парализованных кошек заканчиваются памперсы и сухой корм. Животные на грани гибели! Не будьте равнодушны!». То есть владельцы приюта взялись собирать больных животных по подвалам, держать их в клетках в приюте и продлевать им агонию. В живой природе кошки бы уже отмучились, а тут их спасают. Однако у спасателей закончились силы, и теперь голодные больные кошки в клетках – агрессоры, держатели приюта – жертвы, которые ищут тех, кто мог бы их спасти, взяв на себя ответственность за жизнь кошек.
Люди делают добро? Не факт. Скорее, множат проблемы, вмешиваясь в естественный ход вещей.
Работаю с клиенткой. От неё решил уйти муж, с которым она прожила пятнадцать лет и все эти пятнадцать лет заботилась о его сытом будущем. Затеяла бизнес и вынуждала его заниматься делами в этом бизнесе. То есть спасала мужа от бедности. А теперь он обзывает её всячески и задевает за больное – изучил за пятнадцать лет. То есть стал агрессором, и жена сейчас «огребает» за то, что все годы их совместной жизни спасала мужа от его возможной нищей старости. Супруг сбрасывает на неё раздражение, накопившееся за годы, что его «спасали» и решали за него. Жена – жертва агрессии, страдает из-за его злости. А спасателем в этом цикле будет несытое будущее мужа, в которое он от неё уйдёт. «Вот! Я же говорила!»
В треугольнике Карпмана главная фигура – спасатель. Пока это отношения между двумя, человеком и его ситуацией, человек получает свой урок и опыт, разбирается со своими стратегиями выхода в ресурс или избегания боли. Или просто нашёл способ получать ресурс, как та старушка у хлебной лавки: собирала деньги на водку, – остальное додумывали те, кто подавал.
Спасатель делает треугольник треугольником: всегда видит в ситуации своё – больное – и вмешивается.
Спасатель видит примерно следующее. Агрессор (тиран) делает так, что жертве плохо: давит на неё, отбирает ресурс. Жертва в этом контакте не может генерировать ресурс, ей «нельзя», «больно» или «невозможно». А под напором агрессора ресурс теряет: обижается, страдает, пропадает. Спасателя это беспокоит, и он начинает вкладываться в ситуацию собственным ресурсом. Ему искренне кажется, будто он должен вмешаться и помочь, отогнать агрессора, чтобы не лез, и поддержать жертву, чтобы та могла справиться с ситуацией.
В эпизоде со старушкой я видела, что она старая, немощная и голодная. Мне, помню, стало так её жаль, что вот, стоит, никому не нужная и одинокая. Жена алкоголика видит, что водка его разрушает, и старается алкоголь убрать, а мужа восстановить. Спасатель котиков решил за изуродованных котиков, что голодная жизнь в памперсах для них лучше быстрой смерти, и старается продлить жизнь любым способом. Женщина, обеспечивавшая мужу безбедное существование, считает одинокую нищую старость самым ужасным развитием событий и старается его от этого защитить.
То есть спасатель поддерживает жертву собственным ресурсом, помогая ей выйти из проблемы и жить «нормально». Однако эта проблема и эта норма в чьей картине мира? Жертвы или спасателя?
Казалось бы, жертвы. Она же страдает! Но если реагирует и вмешивается в ситуацию спасатель, то норму и проблему видит тоже он. Отмечает некую слабину в жертве, которую стремится укрепить своей силой. Выдаёт туда свой ресурс, делает доброе дело. Я решила, что старушка пропадает от голода, и дала денег на хлеб, посчитав себя хорошей. Жена алкоголика борется за трезвость мужа, поскольку ей нужен трезвый и здоровый муж. Держатель кошачьих приютов тратит деньги на корм бедным котикам, чувствуя себя в ответе за чужую жизнь и виноватым в чужой смерти. Жена «непрактичного» вовлекает мужа в свой бизнес, чтобы тот жил понятной ей жизнью. У каждого был собственный дискомфорт, который мы снизили, спасая.
Но однажды спасатель понимает, что больше не может или не хочет вкладываться в жертву. У него кончились силы, деньги, терпение, он понял, что его обманывали или что жертва страдать будет вечно. А жертва привыкла к подачкам спасателя, включила его в свою стратегию «получать ресурс» и ждёт, что её опять «накормят».
Пьяница ждёт, что жена не даст заснуть в мокрых штанах, переоденет. Старуха – что в протянутую руку всегда сунут деньги. Непрактичный муж – что жена и дальше будет решать, как ему жить. Больной котик – что сухой корм будет лежать в блюдце. Они ждут, а ресурса нет. У спасателя кончились силы: «Я больше так не могу». А жертва требует: «Дай!» и становится тираном, явным или неявным.
Попрошайка, которому не дали денег, а он ждал, злобно матерился в спину. Алкоголик, ради которого старается жена, её же лупит. Муж, которому жена зарабатывала на сытое будущее, обзывает её колодой и уходит к «настоящей женщине». Котики орут голодным мявом и гремят мисками.
Спасатель готов отстать от жертвы – пусть дальше без него как-нибудь. Но «Мы в ответе за тех, кого приручили» – жертва без него «пропадёт». И спасатель, чувствуя вину и угрызения совести, продолжает, надрываясь, тащить бывшую жертву на себе, не замечая, что теперь жертва – он сам.
Резюмирую: созависмые отношения между людьми выстраиваются по модели, описанной Карпманом: тиран, жертва и спасатель. Спасателю кажется, будто тиран отбирает у жертвы ресурс, и он вмешивается, чтобы спасти жертву. Вкладывается своим ресурсом, и сам превращается в жертву, а жертва становится агрессором. Так происходит, потому что спасателю невыносимо видеть какую-то ситуацию из-за собственной боли, и он пытается её изменить.
Кто про что страдает
Когда спасателю кажется, что жертве очень плохо, он кидается спасать, вкладываясь собственным ресурсом. Жаль её, ведь жертва страдает!
А не факт, что страдает. Жертва таким образом получает ресурс, да и жертва она только в глазах спасателя. У попрошайки демонстрировать нужду – способ получить денег: бывает, побольше среднестатистической зарплаты собирает. Роль попрошайки – его выбор. У алкоголика водка – способ снимать напряжение. Бросит пить – свалится с инфарктом, а так пьяный, но живой. У котиков жить бездомно – это свобода. В просторном подвале им точно лучше, чем в тесной клетке, а разносолы с помойки и жирные мыши точно вкуснее сухого корма. И очень может быть, они выбрали бы смерть на воле, чем памперсы в клетке. Муж заботливой жены привык наслаждаться жизнью здесь и сейчас, а не думать про далёкое будущее. Ему беззаботность сейчас нужнее предполагаемой стабильности потом.
Если жертва и правда страдает, то не о том, что откликается спасателю. Она в этом контакте обучается, проходит собственный стресс и в контакте с агрессором вырабатывает опыт получать ресурс. Получать самостоятельно и свой ресурс, а не тот, который готов выдать спасатель. Однако спасатель влезает и вмешивается в стратегии жертвы, «берёт на ручки».
Тогда жертва вместо того, чтобы научиться вырабатывать ресурс, начинает использовать ресурс спасателя. Привыкает к нему. Считает, что другого не бывает. И вместо того, чтобы научиться осознавать собственную потребность, удовлетворять её и генерировать свой ресурс, начинает зависеть от спасателя, думать: ему виднее, что ей, жертве, нужно. И нужно всё больше. А у спасателя столько нет. Тогда жертва превращается в агрессора: «Ты что, не мог сделать по-другому? Сколько можно просить!»
Таскать на руках милого малыша приятно. Но если он не пойдёт своими ногами, придётся возить в коляске тяжёлое тело. Это уже обуза.
Если в семье ребёнку отказали в самостоятельности – «что ты опять лепишь, дай я сделаю», «опять у тебя всё наперекосяк, лучше не лезь», «слушай маму, мама плохого не посоветует», – он вырастает тем самым «телом в коляске». Потребности остаются, однако он привыкает, что своими силами их удовлетворить невозможно. И начинает составлять стратегии, как использовать окружающих, чтобы помогали ему жить – толкали коляску в нужном ему направлении. Треугольник Карпмана как раз описывает такие стратегии.
Спасатели, влезая третьим в чужие контакты, удовлетворяют какие-то свои потребности. Защитник слабых удовлетворяет потребность быть сильным и смелым, делать мир лучше и восстанавливать справедливость, получить признание. Мама, кутающая ребёнка в шарф, удовлетворяет собственную потребность в безопасности: её тревожит возможная простуда сына. Старушка с наставлениями молодёжи удовлетворяет потребность быть полезной и значимой. Я, когда подавала старушке на хлеб, «откупалась» от подобной судьбы. Мол, не дай мне Бог дожить до такой вот нищей старости…
Каждый спасатель на самом деле спасает себя, только через действия для других. Почему в ответ приходит агрессия? Потому что карта – не территория, и навязав свою картину мира человеку с другой картой, спасатель, по сути, принимает решения в чужой жизни. Но жертва-то живёт свою! Я вот решила, что старушка должна быть божьим одуванчиком. А она оказалась пьянчужкой, сокрушив мою картину мира, где водка – зло. То есть дала денег в поддержку зла! Ужас какой.
Поэтому при смене цикла по треугольнику Карпмана бывшего спасателя спасает та самая потребность, которую бывшая жертва удовлетворяла каким-то своим способом, и который так не понравился бывшему спасателю. Водка спасает жену алкоголика, – да на, пей, только отстань! Смертность котиков спасает держателей кошачьих приютов – всех котов не спасём, пусть живут и помирают по своим подвалам. Возмущение спасает бывшего благодетеля попрошаек, – вообще больше не подам, оборзели, убогие. Равнодушие к судьбе мужа спасает обиженную жену: не ценишь? Живи как знаешь.
Но потом бывший спасатель, нынешняя жертва, набирается сил. Оглядывается. Видит, что мир «не в порядке», и опять бросается его менять, превращаясь в агрессора из лучших побуждений.
Как-то я проводила тренинг в Бресте, и организатор устроила меня переночевать в квартиру своего мужа. Тот был на заработках, в трёхкомнатной квартире оказались мы двое и её свекровь. Весь день свекровь пыталась нас накормить тем, что наготовила. Мы отказывались, так как готовила женщина на свой вкус, а нам эта еда не подходила. Та возмущалась: как же так, старалась специально для нас, а мы выказываем неуважение. Если бы мы тогда «выказали уважение», то есть послушались и наелись бы жирного и жареного, то учли бы не свои потребности в еде, не свой ресурс, а потребности и ресурс той женщины. Потребность у неё – предъявить собственную значимость. Она распознавала её, как заботу о нас, голодных. Заставляя нас поесть, женщина заняла роль спасателя и затем переключилась на агрессора: «Вы должны поесть». Мы не стали превращаться в жертву, приготовили своё, лёгкое. Тогда в жертву провалилась она: обиделась.
Когда люди взаимодействуют из ресурсных состояний, ресурс генерируется. Вспоминаем про явление резонанса: две волны одной фазы, совпадая, увеличиваются в разы. А если волны в противофазе, они гасят друг друга. При созависимом поведении люди гонят волну противоположной фазы, ресурс в контактах теряют. Получается торг, кто кому должен: любви, заботы, внимания, уважения, денег. В подобных отношениях люди зависят от чужого ресурса: им, чтобы выйти из проблем и двигаться дальше, нужен кто-то, кто эти проблемы за них решит, «возьмёт на ручки». Люди же должны помогать друг другу! Жить с заботой о ближнем.
На самом деле спасатели живут с заботой о себе (все так делают), но в извращённой форме. В роли спасателя человеком двигают два чувства: ответственность за чужую жизнь и вина, что эта жизнь живётся «плохо». Он будто в ответе за чужие действия и решения. Влезает такой человек со своим спасательством – снижается вина, а с ней и напряжение. Спасателю становится легче, ведь он позаботился о себе через «заботу» о ком-то.
Ресурсный и нересурсный контакты – это как некое общее дело, где есть трудяги и нахлебники. Трудяги между собой в ресурсном контакте. Они знают, как вырастить пшеницу, смолоть её в муку, замесить хлеб. Они могут делать это артелью, распределив обязанности, а потом делить между собой готовые караваи. Нахлебники в созависимом контакте: не знают, не умеют, в общее дело не вкладываются. Однако ждут, когда им дадут кусок. Позаботятся. Покормят.
На самом деле помощь и забота в другом. Не кормить голодных рыбой, а дать им удочку и научить рыбу ловить. Но для этого нужно, чтобы человек захотел или нашёл силы сам добывать свою рыбу. Потом увидел, что рыба – это не только караси, которыми его кормили, а щука, сом, судак, осётр. Понял, что карасей больше не хочет, а на удочку ловятся только караси – для другой рыбы нужна другая снасть. И научился ее мастерить. Вот это – развитие.
Пока человек учится, быть «нахлебником» допустимо: он всё равно что-то делает, приобретает навык и берёт на себя посильные обязанности. Если человек не учится, а ждёт, пока его накормят, он в созависимости от кормильцев. Поэтому если у вас есть претензия к миру, что он к вам несправедлив, разбирайтесь, где вы «нахлебник» и отчего не владеете удочкой.
Резюмирую: то, как ситуацию видит жертва, не совпадает с тем, как это видит спасатель. Для жертвы в ситуации есть какой-то ресурс, но спасатель видит ущерб, потому и вмешивается, пытаясь ущерб восполнить. Настоящая помощь – научить человека самостоятельности. Пусть действует, получает свой опыт и ресурс.