Взаимодействие. Как вырабатывать собственный ресурс
Чем отношения отличаются от взаимодействия. Отчего паспортный возраст людей отличается от психологического, и как это связано с созависимостью. Деньги как иллюстрация ресурса. Что такое кризисы и как их преодолеть. Почему мозг «срывается» в истерики или аффект.
«Отношаться» или взаимодействовать?
– Чего ты хочешь? – попросили уточнить запрос одну студентку на групповой терапии.
– Отношаться, – спряталась за бравадой она.
Девушка чувствовала себя одинокой, ей не хватало друзей, она не могла понять, что мешает выстроить доверительные отношения. Хотелось, чтобы были люди, кто бы её понимал и поддерживал. Пошутив, она дала очень точное определение созависимостям: когда люди гоняют туда-сюда внешний ресурс, они «отношаются», выясняя, кто «сверху» и чья очередь подчиняться и терпеть.
Вы «отношаетесь», если вам без спроса хочется вмешаться в чужие дела, дать совет, помочь. Если вас накрывают переживания за судьбы незнакомцев, жалость, безысходность от несправедливости происходящего с кем-то. Если говорите «мы» о процессах, в которых лично не участвуете: мы воюем, мы голодаем, мы болеем, мы учимся. «Отношаясь», мы занимаем в контактах позиции либо «сверху», – те, кто отбирают, берут, пользуются; либо «снизу», – те, у кого отбирают, кто дают, терпят. Всё это созависимость. Здоровый ресурсный контакт называется иначе: «взаимодействие». Взаимное действие, в котором достигается синергия и ресурс прибывает у всех участников. Каждый видит, что может сделать сам.
Однако про взаимодействие люди вспоминают очень и очень редко. Зато все вокруг говорят про отношения.
Когда матери растят детей то жертвуя собой, то заявляя «не живи», те вырастают с сильными нарушениями базовых потребностей. В их картине мира ресурс достаётся не всем, непросто и берётся откуда-то извне, по чьему-то решению. Если этот кто-то достаточно добрый или щедрый, ресурса будет вдоволь. Если жестокий и равнодушный, ресурса будет мало. Если не пойми какой – то щедрый, то жестокий, – ресурс становится делом случая, поэтому нужно хватать, пока дают, и про запас, а то потом не будет.
Сам не могу, а мне надо, у меня нет.
Дайте! Мне положено!
Простите, но у меня всё закончилось. Можно ещё?
С этими стратегиями люди строят карьеру, заводят семью, ходят в церковь и ставят глобальные цели в жизни. Живут целую жизнь через сформировавшиеся в детстве сценарии «отношений». Я люблю тебя, жизнь, ну а ты меня снова и снова…
Видели людей, которые постоянно в ответе за всё на свете и не присядут, пока не позаботятся обо всех вокруг? Они ходят с виноватой улыбкой и постоянно оправдываются. Одна моя клиентка не любила ездить за город в компании: не могла расслабиться и спокойно поесть, пока не убеждалась, что у всех вокруг полные тарелки.
Видели людей, которые постоянно требуют и скандалят, потому что все вокруг им должны, от собственных детей до государства? Они оглядывают окрестности цепким взглядом и везде лезут с комментариями и критикой.
А попадали в состояния, когда отчего-то возникает неуверенность в себе и приходит ощущение бессмысленности жизни? Или вдруг что-то невероятно бесит и заставляет орать и стискивать кулаки, требуя справедливости?
В моменты «что-то извне выбило меня из равновесия» вы проживаете созависимые сценарии. В этой точке контакта с внешним вы не генерируете ресурс, а «отношаетесь» с миром. Пытаетесь занять позицию «сверху» или попадаете в позицию «снизу», бьётесь за ресурс или на что-то его сливаете. В такие моменты срабатывают сценарии, где вы всё ещё зависите от мамы или отца, несамостоятельный детёныш, недополучивший ресурс от родителей и теперь пытающийся сделать родителем внешний мир. Эти сценарии вплетены в ваши стратегии ресурсирования. Без одобрения мамы или разрешения папы вам будто бы нельзя осознавать и удовлетворять потребности. Нельзя расслабиться и сгенерировать собственный ресурс.
Процесс этот подсознательный. Сознательно мы размахиваем паспортом и говорим: «Живу отдельно, зарабатываю самостоятельно, у меня уже своих детей двое!» Но при этом слушаемся маминых советов, ждём её одобрения, терпим, когда она наводит свой порядок в нашем доме, ездим на семейные обеды, ведь иначе она обижается или нельзя ослушаться. Или хотим понравиться отцу, доказать ему что-либо и смотрим на свои достижения его обесценивающим взглядом: так и знал, что ничего у меня не получится!
Не завершив психологическую сепарацию от родителей, люди подсознательно ищут в окружающих, кто заменил бы им родительскую фигуру. Кого-то, кто мог бы «покормить» ресурсом или с кем можно было бы повоевать за собственную независимость. Это может быть подруга, друг, начальник, коллега. И нередко родительской фигурой становится партнёр, муж или жена.
Механизм прост. Мама отвергала, ищу партнёра, который бы принял. Желательно по-матерински безусловно «таким/такой, какой/какая я есть». Влюбляюсь во всех, кто не оттолкнёт и приласкает. Семью создаю. Привязываюсь к нему, ласковому, или к ней, заботливой. Жить без него/без неё не могу. Как ребёнок, стремлюсь напитаться этим принятием. Партнёр же видит во мне не взрослую фигуру и начинает контролировать и опекать.
«Ты ж моя малышка», – говорит заботливый муж беспомощной жене. «Мой кукусик», – называет жена мужа, который сидит голодный у набитого холодильника и ждёт, пока покормят.
Отец отвергал, лупил, оскорблял, показывал, что ты пустое место. Теперь ищешь партнёра, который бы увидел твою значимость. Влюбляешься во всех, кто до тебя снисходит, видишь в этом шанс доказать, что что-то значишь и заслуживаешь уважения. Ищешь партнёра, который бы ценил, уважал, хвалил и рядом с которым ты молодец. Как ребёнок, стремишься ему и себе доказать, что чего-то стоишь. Партнёр же видит вместо взрослого человека зависимое существо, кем можно помыкать, и встаёт в позицию тирана: обесценивает, унижает, бьёт. Точь-в-точь как папа. Мужей-тиранов видели? А жён, которые те ещё злобные фурии?
Поиск мамы или папы в партнёре одинаково действует и у мужчин, и у женщин. У мужчин напрямую: жена «замещает» маму. У женщин опосредованно: хочу, чтобы муж обо мне заботился, был ласковым, носил на руках. То есть стал родной матерью. Если жена «замещает» отца, мужчина ждёт, чтобы похвалила и сказала, что он крут; требует уважения и благодарности. Если муж замещает отца, женщина говорит: «Хочу, чтобы на него можно было опереться, чтобы он меня защищал».
На одной из консультаций женщина пятидесяти лет говорила, что устала от властного отца, который подмял мать, отвернулся от сына (её брата) и всю жизнь рявкает: «Вы должны быть благодарны мне за всё, что я для вас делаю!» Сама она в третий раз замужем, первых двух выгоняла. А третий после инсульта послушный и не орёт. Теперь он благодарен за всё, что для него делает она.
Резюмирую: когда люди гоняют туда-сюда внешний ресурс, они «отношаются», выясняя, кто «сверху», и чья очередь подчиняться и терпеть. Модели поведения в родительской семье переносят на отношения с партнёром. «Назначают» его своим родителем и ждут от него ресурса.
Есть ли жизнь без созависимости?
Как-то я работала с двумя братьями. Будучи подростками 10 и 12 лет, они потеряли мать. Теперь у обоих были проблемы с девушками. Младший пришёл ко мне первым – он вообще боялся знакомиться. Ему казалось, что с девушками нужно общаться как-то по-особенному, чтобы они снизошли до него и обратили внимание. В 25 лет у парня был печальный опыт отношений, когда ему говорили «фи», и он боялся опять быть отвергнутым. Второй брат никак не мог угодить своей женщине: старался угадать её желания, зарабатывая на северной вахте, высылал деньги, звонил, звал замуж. В ответ слышал холодное «я пока не готова» и чувствовал, что плохо старается и мало даёт, надо ещё поднапрячься, чтобы её удержать.
После того, как мы разобрались с тоской по рано ушедшей маме и подсознательным желанием сделать ею партнёршу, у парней резко изменились отношения с девушками. Первый перестал бояться знакомиться. Мы работали онлайн – он как раз был на каком-то фестивале, и сразу после сессии пошёл стучаться в палатки и проситься на чай. Его принимали, было весело. Через год женился.
Второй после сессии перестал видеть в своей женщине предмет поклонения, чью благосклонность нужно заслужить. А она, словно почуяв, вдруг позвонила сама и стала расспрашивать, как он, когда вернётся, говорить, что соскучилась и хочет замуж.
Ещё история. Обратилась женщина с запросом: «Хочу реализации, не пойму, куда двигаться». Стали разговаривать. Оказывается, муж охладел, перестал быть заботливым и внимательным, занят работой. И она решила, что хватит сидеть дома с тремя детьми, надеяться на мужа, нужно зарабатывать самой. «Сама» – девиз её детской жизни. Маме было некогда, она работала. То есть женщина поставила на место мужа свою холодную маму и вспомнила детские стратегии: маме не до меня, я должна всё делать сама. Например, сама зарабатывать, чтобы рассчитывать на себя. Мы разобрались с детскими решениями, и у них с мужем наступил второй медовый месяц. Женщина расслабилась, перестала ждать от него особой заботы, внутренне обижаться на невнимание. И он потянулся к ней, такой расслабленной и «вкусной».
Ещё история. Молодой мужчина, много работает, стараясь обеспечить семью, а жена в обиде подаёт на развод. Обратился ко мне, работала и с ним, и с его женой. Оказывается, каждый видел семейные ценности по-своему, и они не пересекались. Муж считал, что жене нужен достаток, поэтому старался много зарабатывать. Ждал от неё одобрения: он молодец и добытчик. Жена не хвалила, поэтому старался сильнее и всё больше пропадал в офисе. А жена не хвалила, поскольку ей не нравилось, что он пропадает там. Она считала, что муж должен заботиться о них с сыном иначе: быть больше дома, интересоваться, справляется ли она, хватает ли сил. Для неё это означало быть замужем. А раз муж занимается деньгами, жена считала, будто ему нет дела до них с сыном, плевать на то, что ей тяжело, когда и дом, и ребёнок только на ней. Оба ждали друг от друга «отцовской» поддержки. Он – одобрения и признания своих успехов, она – защиты и безопасности, помощи там, где она не справлялась. И оба подобной поддержки не получали.
После сессий жена решила подождать с разводом, а муж перестал зацикливаться на деньгах.
Когда мы «навешиваем» на партнёров свои детские ожидания от родителей, мы не живём личной семейной жизнью, а доживаем детьми в родительской семье. И вот сидят два таких, уже седых, ребёнка и выясняют, кто кому чего должен. Кто кому жизнь отдал и ждёт благодарности. Кто для кого старался и хочет ответной заботы.
Отсюда львиная доля разводов: часто в первом браке люди допроживают детско-родительские сценарии, разводом заканчивают сепарацию от родителей и уже во втором браке строят более взрослые отношения. Отсюда страдания после: уход жены или мужа для второго супруга подсознательно равен потере родителя, который бросил его, пренебрёг. Брошенный супруг или супруга в такой момент психологически – детёныш обезьяны, которая совершает материнский инфантицид.
Кстати, тяжёлые состояния после развода нужно обязательно разбирать через кризисную психотерапию. Иначе травма «переедет» в следующий брак, и новый муж или жена будут отдуваться за предыдущих, постоянно доказывая, что они так не поступят и им можно доверять.
А есть ли жизнь без созависимости?
Есть. Большинство людей созависимы фрагментами. В каких-то ситуациях мы вполне взрослые и самостоятельные, видим свои потребности, знаем, как их удовлетворить, чувствуем себя хорошо, а значит, генерируем ресурс. Не нападаем, не спасаем, не страдаем. Чувствуем себя на своём месте, уверенно и устойчиво. А в каких-то – проваливаемся и рассчитываем на внешний ресурс, который нас спасёт.
Чем больше в моменте у человека опоры на себя и собственные возможности, тем «выше» уровень в пирамиде потребностей. Чем меньше – тем ниже уровень ресурса. И когда он на уровне «выжить бы», включается жертва: «Подайте, пропадаю!», агрессор: «Дайте, гады, вы обязаны!» и спасатель: «Всё должно быть с пользой и по справедливости».
Когда человек не может своими действиями удовлетворить потребности, сидит, ждёт извне помощи и поддержки или требует выдать что положено, он зависит от чужого ресурса.
Когда люди в самостоятельности, они взаимодействуют: каждый чётко знает, что делает, почему, как и для чего. И действия дают суммарный ресурс. Это как в артели: подрядились строить дом, каждый мастер своего дела, все вместе построили, получили деньги, поделили. Каждый с прибылью, и дом стоит.
Через деньги, кстати, можно хорошо увидеть, как люди берут или теряют ресурс. Но об этом позже.
Резюмирую: будучи в созависимости, мы выясняем, кто кому чего должен, обижаемся, жертвуем, предъявляем претензии. В здоровой позиции каждый видит своё место и свою роль в контакте, и в результате генерируется общий ресурс. Детский опыт созависимости люди перетаскивают во взрослые отношения. Ставят партнёра на роль мамы или отца и ожидают того, что недополучили в родительской семье. С помощью психологии с этими сценариями можно разобраться и выйти в самостоятельность и взаимодействие. Выйти из детских программ в собственную взрослость.
Страшно быть взрослым
Гражданская взрослость в нашей стране наступает в 18 лет. В этом возрасте человек считается совершеннолетним, приобретает все гражданские права. И одновременно – все гражданские обязанности. Так государство выполняет свою часть договора с гражданами: даёт свободу действий в чётко установленных правилах и определяет меру ответственности гражданина за собственные действия и за их результат.
Психологическая взрослость у наших граждан наступает… тогда, когда наступает. Если наступает. Паспортный возраст здесь ничего не определяет, кроме меры ответственности, которую ожидают от взрослого человека. Психологически люди редко совпадают с паспортными датами: мы застреваем в том возрасте, где у нас больше всего непройденных кризисов и недополученных ресурсов. Мы взрослые в тех процессах, которые дают нам максимальный ресурс, и по-детски инфантильны там, где не знаем, как удовлетворить потребности без чужой опеки или разрешения.
Одна моя знакомая знать не знала, куда и как платить за квартиру – это делал муж. Он же знал все размеры одежды и обуви сыновей, вместе с ними листал каталоги и заказывал доставку. И жене помогал с заказами: она выбирала, он оформлял. Сама женщина с этим не связывалась, и не потому, что своих денег не было или муж не разрешал. Нет. Свои деньги были, да и муж планшет не отбирал. Однако была полная растерянность перед платёжными шлюзами, кнопками, кодами подтверждения и списанием денег. Она боялась, что ошибётся, деньги пропадут в никуда, и не могла решиться и заплатить. Поэтому эту задачу взял на себя муж.
В этой ситуации она психологически застряла на уровне первоклашки, которая учится писать и боится сделать ошибку. Где-то в её опыте записано красным сигналом «стоп», что ошибка ведёт к непоправимой потере ресурса. Видимо, или с учительницей сильно не повезло, строго спрашивала, или родные были не по возрасту требовательны. Теперь же взрослая женщина в этих вопросах зависела от мужа. Впрочем, обоих это устраивало. И для многих людей именно в этом секрет счастливых отношений: там, где один проседает, второй выпирает. Сходятся пазлы, и им нормально. Однако если один куда-то девается, второй остаётся с дырой.
Мужчина тяжело переживает развод с женой, до печёночных колик – а с позиций психосоматики печень реагирует на подавленный гнев. И он помнит, на что включался этот гнев – на крик жены, ранящий, как удар наотмашь: «Да ты вообще не мужик! Ничтожество!» Очень хотелось ударить в ответ, однако он сдерживался. И ещё ему хотелось жену удержать и доказать, что он достоин её любви. Он все годы брака это доказывал и нуждался в одобрении «ты такой молодец!».
Это клиентский случай. Работали с психосоматикой, с его печёночными коликами, и вся картина вскрылась по ходу сессии. Вспомнился опыт из детства, когда родная мать кричала, что он «никчёмное существо, на которое нельзя положиться, как и его папаша, загоняет её в могилу, эгоист паршивый, думает только о себе».
И взрослый, на момент развода 25-летний, мужчина психологически застрял в 12-летнем подростке, которому главная в его жизни женщина сказала: «Ты не мужик». Застрял в том невыраженном гневе, в невозможности крикнуть в ответ что-нибудь, отразить её злость. Мать, вспоминает он, злилась на его отца. Тот её игнорировал. И мать, как стало понятно из сессии, поставила взрослеющего сына на роль мужа и вывалила на подростка всё то, что хотелось сказать мужу. Сорвалась.
Психика 12-летнего подростка зависла: это мама, которой больно. И это взрослая женщина, которой больно. И эту боль взрослая женщина адресовала ему, взрослеющему мужчине, который почему-то оказался виноват. Так у подростка записался опыт: он виноват, что женщине плохо, просто потому что он – мужик.
Мужчина вспоминал, как ему, подростку, хотелось заорать и нагрубить в ответ. Но это же мама! Он загнал агрессию внутрь. Сдержался. И эти стратегии перетащил в отношения с женой: старался вести себя так, чтобы она не расстраивалась и не огорчалась. Той же требовался зрелый мужской ресурс, а не трепетно-бережный «ой, тебе не больно?». Вот она и выдала через несколько лет жизни своё «ты не мужик». Он снова попал в ситуацию с мамой. Взрослый по паспорту мужик в отношениях с женщиной оставался 12-летним подростком.
В сессии мы помогли его психике пересмотреть подростковый опыт. Печёночные колики прекратились. С женой развелись, однако без прежних скандалов.
Быть взрослым – это устойчивая психологическая позиция, которая для многих недостижима.
Люди боятся быть взрослыми, боятся брать ответственность за свою жизнь, решения, поступки: «Вы скажите, что делать, и я сделаю. Так это из-за вас у меня всё плохо, почему вы меня не предупредили?» В сессиях подобное видно постоянно: мечтания вместо реальных стратегий, инфантильная «хорошесть» вместо готовности видеть себя и свою меру ответственности, провал в стресс или фрустрации вместо чёткого осознания себя и своего права быть, жить, принимать решения и доводить дело до результата.
Людям, застрявшим в детском опыте боли и беспомощности, недоступны взрослые стратегии осознать собственные потребности и удовлетворить их через сотрудничество и взаимный ресурс. Говоря проще, по-взрослому: если нужен хлеб – иду и покупаю. Если хочу прогуляться – иду и гуляю. Если нужна помощь – договариваюсь, на каких условиях мне помогут. Когда же ситуация хоть чем-то напоминает детский травматичный опыт, человек проваливается в детскую позицию и по-взрослому не получается. Он или бунтует как подросток, и тогда злится, предъявляет претензии, стремится победить, отстоять свои права, взять своё. Даже хлеб покупает с претензией, возмущаясь ценой, качеством, недостаточной свежестью. Или покоряется, и тогда идут страх, жалость к себе, беспомощность и безволие. Даже за хлебом сходить страшно – там кассирша так смотрит, что чувствуешь себя чучелом.
Наша психика всегда стремится развернуться на максимальный ресурс – это закон развития личности. Но в моментах, где мы психологически не повзрослели, ресурс разворачивается по минимуму, ровно настолько, насколько мы самостоятельны. А жизнь требует большего. Тогда мы пытаемся найти внешний «допинг»: что-то, что ресурса добавит, кого-то, кто поможет, поддержит и «возьмёт на ручки». И вместо того, чтобы самому вырасти в слабом месте, научиться самостоятельности и свободно идти по жизни, человек находит «костыли» или «коляску». Костыли сломались – жизнь закончилась.
Чтобы повзрослеть не только в паспорте и расти дальше, нужно, во‑первых, разобраться со сценариями, которые задерживают нас в несамостоятельности. Во-вторых, учиться новому, расширяя стратегии ресурсирования. При здоровом взаимодействии никто никого не опекает, зато одни учатся у других. Кто-то – наставник, кто-то – ученик.
Как в поговорке: никакой человек тебе не враг, никакой человек тебе не друг, но каждый человек тебе учитель.
Кстати, в наставничестве, как в мудром родительстве, тоже важен здоровый подход. Ученику нужно давать чёткие навыки, исходя из его способности понять и усвоить. Причем постепенно. Показать, поручить самостоятельную работу с опорой на новый навык. Убедиться, что всё получается, навык усвоен, и только потом давать следующий. Это как в школе: сначала учат распознавать буквы. Потом складывать их в слоги. Далее складывать слоги в слова. И уже затем составлять из слов фразы. В любом новом деле нужна постепенность, поддержка, обратная связь, самостоятельная практика. На тех же принципах формируется самостоятельность: осваиваю всё новые и новые действия и могу отвечать за последствия. Это взрослость.
Резюмирую: психологическая взрослость – это способность видеть свои потребности и возможности их удовлетворять через собственные решения, действия и поступки. И готовность отвечать за последствия своих решений и поступков. У людей психологическая взрослость может быть неравномерной: в каких-то ситуациях мы самостоятельные, в каких-то попадаем в травматичный детский опыт и начинаем зависеть от чужих поступков и решений. Стратегии ресурсирования, сложившиеся в детстве, желательно пересматривать и менять, обучаясь новому.
Деньги по-взрослому
Один из маркеров взрослой жизни – деньги и умение их зарабатывать и тратить. Если живёте в хронической тревоге, что однажды их не хватит – кончатся, а взять будет неоткуда, – психологически вы не взрослый. Вы в созависимости с кем-то, у кого деньги есть, и он, как родитель, решает, выдать вам их или нет, сколько выдать и когда.
В невзрослой денежной позиции в нашей стране большинство: сказался социализм с его запретом на частную собственность и ролью государства, «большого брата», который награждает ресурсом за правильное поведение. И хотя в стране уже лет тридцать как капитализм, люди всё ещё живут прошлыми понятиями: работа, зарплата, начальство в роли строгого родителя и страх не выжить, если остался без денег. Не зря же финансовые коучи учат создавать «подушку безопасности» – сумму на чёрный день, которая пригодится, пока будешь искать другую работу.
С деньгами психологически невзрослые люди обращаются двумя способами: или постоянно тревожатся, что те кончатся, и это будет катастрофой. Или вообще не думают, как и на что тратят деньги, и очень удивляются, когда они заканчиваются. И начинают озираться: кто бы дал ещё?
Внутренне невзрослым людям проще работать за зарплату: им говорят, что делать, они слушаются, как малыши, и ждут подтверждения, что хорошие. Или бунтуют, как подростки, и пытаются доказать, что умнее начальства. Некоторые бунтующие уходят в собственное дело, но, если внутри много напряжения, предпринимательский опыт мало что меняет. Да, я теперь сам себе начальство. Поэтому мне приходится ещё больше беспокоиться о том, как заработать. При этом я не очень понимаю, как и куда деньги расходуются, и злюсь на тех, из-за кого их мало: клиентов, поставщиков и конкурентов, налоговая их побери.
Жить в постоянной тревоге, что ресурса однажды не хватит, или ждать, что ресурс откуда-то возьмётся сам собой – признаки созависимости от внешних щедрот. Если сам я сгенерировать ресурс не могу, приходится рассчитывать или на запасы, которые вдруг закончатся, или на чью-то милость, которая вдруг случится. Кстати, беспомощные люди, не умеющие распределять деньги, обычно ещё более тревожные, чем те, кто откладывают «на чёрный день». Вторые хотя бы умеют управлять ограниченным ресурсом, а первые вообще не в состоянии сформировать хоть какие-то денежные стратегии.
Деньги… Какой-то волшебный секрет! Вот они есть – а вот их уже нет!
Как кризисный психолог я периодически сталкиваюсь с ситуациями, когда у предпринимателя вроде бы денег много, но вдруг выясняется, что «много» доходов гораздо меньше «много» расходов. У людей не хватило объёма сознания, чтобы свести для себя баланс – и они разорились. Для этого, кстати, и нужен аудит: проверить, что куда расходуется и нужны ли эти расходы. Это вообще полезная штука: расписать расходы и задать себе вопрос «А для чего мне это?» Очень взрослая позиция. Что, скучно этим заниматься? Тогда финансами управляете не вы, а те, кто вас убеждает купить ненужное. Треугольник Карпмана в действии, и вы – жертва.
Когда человек в тревоге, он в напряжении. Он впустую растрачивает ресурс, его перестаёт хватать на решение текущих задач. Задача превращается в проблему. Чем хуже генерируется ресурс, тем больше проблема и тем сильнее тревога, что проблема не уходит. Получается цепная реакция, которая в переложении на деньги выглядит так: чем больше кручусь, чтобы заработать, тем тяжелее достаются деньги. Чем тяжелее достаются деньги, тем больше думаю, как ещё заработать. Чем больше думаю, тем меньше у меня сил и желания крутиться.
Резюмирую: cпособность управлять деньгами, соотносить доходы и расходы – признак взрослости. Жить в постоянной тревоге, что ресурса однажды не хватит, или ждать, что он откуда-то возьмётся сам собой – признаки созависимости от внешних щедрот. Чем больше напряжения, тем тяжелее достаются деньги.
Деньги и кризисы, психологическая «линька»
Как-то я работала с молодым мужчиной, которого взяли на работу из региона в Москву, в корпорацию федерального уровня. Он обратился ко мне с жалобой на плохой сон и хроническое нежелание идти в офис: буквально заставлял себя вставать с постели и отправляться на работу. В корпорации мужчина проработал полгода, отношение к нему было ровное, он успешно вёл проект, предлагал интересные идеи. И все эти полгода чувствовал себя провинциалом, который вот-вот опозорится. Боялся, что его идеи раскритикуют и с более сложными задачами он точно не справится. Что вот-вот начальник поймёт, что он – самозванец, которому напрасно платят большую зарплату, и выгонит.
Решая вполне взрослые задачи, психологически мужчина застрял в подростковом возрасте. Как раз тогда отец начал шпынять, что растёт он бестолковым, и проку из него не выйдет. На проблемы с отцом мы и вышли во время сессии. Когда убрали зависимость от отцовской оценки, офис перестал казаться местом неминуемого краха. Мужчина понял, что он хороший специалист, его идеи интересны, а зарплата – вполне заслуженна.
Страх потерять деньги у многих прошит на уровне базовой потребности выживания.
Человека уволили, потерял зарплату, – потерял и себя. Лёг в депрессии лицом к стене, ничего не хочет и не может. На преодоление страха, что внешний мир «перекроет кислород» и ресурс закончится, тратится много сил. Когда привычная схема получения денег ломается, страх побеждает. Старое рухнуло, других вариантов будто и нет. Видели людей, которые кричат «всё пропало!», истерят или впадают в депрессию там, где можно было бы сесть, подумать и решить, как жить дальше? Их психика в такие моменты видит угрозу выживанию, рациональный подход отказывает.
Как кризисный психолог я часто сталкиваюсь со случаями, когда, потеряв внешний источник ресурса, неважно, деньги ли это, прежний образ жизни или отношения, психологически невзрослые люди начинают думать о суициде.
Сознание их взрослой части подавляется чувствами из детских сценариев: если меня перестали кормить, сам я не выживу, не смогу. А кормят меня в обмен на мою полезность. Раз мир меня отвергает (не даёт денег, признания, любви), видимо, мне нечего дать миру, нет от меня пользы. Больше не станут кормить.
Такие люди всерьёз чувствуют, что не имеют права жить, и начинают отказываться от жизни, саморазрушаться.
У меня была клиентка, талантливая молодая женщина, всерьёз задававшаяся вопросом, для чего жить дальше, если она не стала великой фигурой, о которой заговорил мир. Разумом понимала: надо жить дальше, а чувства были «ради чего жить» и «хочу выйти в окно». На сессии вскрылись детские решения, что она обязана заслужить любовь и право занять своё место в родительской семье, должна заботиться о других и стать лучшей. Взрослая, она продолжала заслуживать своё место, болезненно принимая любую критику в свой адрес и стараясь быть максимально полезной. Когда мы поработали с невротическими сценариями и психика смогла перестроить стратегии выхода в ресурс, напряжение исчезло. Теперь ей просто нравится делать то, что она делает, без потребности доказать и стать великой. Выйти в окно больше не хочется.
Кризисы переживают все. Это кризисы развития – что-то вроде «психологической линьки»: психика перерастает прежнюю «шкурку», нужно из неё выбраться и привыкнуть к другому размеру. Согласитесь, задачи, ответственность и потребности вчерашнего школьника и сегодняшнего студента, вчерашней невесты и сегодняшней жены, вчерашнего подчинённого и сегодняшнего начальника – разные. Мы в кризисе, когда задачи стали масштабнее, ресурсов для их решения требуется больше, а старые стратегии его не обеспечивают. Психике нужно научиться генерировать ресурс в новых условиях, освоить новый навык.
Это кризисы перемен, когда рушится привычная картина мира: развод, увольнение, пандемия, угроза жизни. Человек в шоке, а шок отключает любые разумные действия, оставляя эмоции или аффект. Люди или орут в панике, или замирают в прострации.
Сознание работает так, что нам проще и привычнее узнавать эти кризисы через деньги: получается ли заработать? Видит ли меня мир, поддерживая деньгами?
Резюмирую: деньги показывают, насколько спокойно вы можете генерировать ресурс. Если есть тревога, что деньги закончатся, или нет понимания, откуда они берутся и на что тратятся, – вы зависите от внешнего ресурса, который кто-то распределяет. Человек находится в кризисе, когда прежние источники ресурса не срабатывают, и он должен перестроиться на новые.
Три «этажа» нашего мозга
В нейрофизиологии мозг человека рассматривают как «трёхэтажную» конструкцию. Нижний – самый древний – рептильный мозг. Он отвечает за рефлекторное поведение и реакцию: движение, дыхание, пульс, отклик гормональной системы. Средний – более поздний – лимбический мозг. Этот отдел есть у всех млекопитающих: отвечает за эмоциональную реакцию и записывает впечатления – радуюсь, горюю, злюсь, пугаюсь и запоминаю, из-за чего. Верхний – самый поздний – человеческий. Это неокортекс, «серое вещество», которое и сделало человека разумным. Он обеспечивает абстрактное мышление, логические построения, причинно-следственные связи и прогнозирование, какие действия выбрать, чтобы получить ожидаемый результат. Если пойду направо, путь будет втрое короче, поскольку левая дорога идёт по большой дуге. Но справа раскурочили асфальт, большая лужа, поэтому нужны сапоги, чтобы пройти. Что выбрать: дойти быстро, но в грязных сапогах, или долго, зато в чистых ботинках?
Как это работает. Я чувствую сильный голод и хватаю холодную котлету руками со сковородки, чтобы срочно что-нибудь съесть – сработал рептильный мозг, включил рефлекс «хватай». Потом мне стало стыдно, что я так некультурно ем – заработал лимбический мозг, где записалась эмоциональная память, что за подобное поведение меня ругают и показывают, что я неприятна моему окружению, «стае». Затем я думаю, что нельзя делать такие долгие перерывы в еде, иначе начинаю вести себя как обжора. В дело вступил неокортекс: проанализировал происходящее, сделал выводы и принял решение.
То есть когда вижу, слышу и понимаю, что происходит, в чём причина и какими могут быть последствия, я задействую неокортекс, решая, как в этой ситуации действовать. Когда чувствую, что мне в этом случае как-то, хорошо или плохо, задействую лимбическую систему, делая выбор «хочу – не хочу». Затем включается рептильный мозг с его рефлексами – и я действую.
Данная механика срабатывает ежесекундно в любой ситуации, в любых отношениях с внешним миром. А так как неокортекс потребляет до 80 % ресурса организма (учёные измерили это, подсчитав расход глюкозы), то разум – первое, что отключается у человека во время опасности. Когда жизни что-то угрожает, становится не до аналитики и приличий. Поэтому во время опасности активируются рефлексы, и звучат они так: я или кидаюсь на врага – рефлекс «бей». Или убегаю от врага – рефлекс «беги». Или замираю, чтобы враг не заметил, – рефлекс «замри».
Если пронаблюдать, как ведут себя люди в кризисе, можно заметить, что они по очереди отыгрывают все стратегии. Сначала пытаются решить проблему, используя неокортекс. Это период стресса и обучения. Если стратегии ресурсирования достаточно простые, у человека хватает сил перестроиться, приобрести новый навык и пройти свой кризис: жить дальше, «прокачаться», как в компьютерной игре, и выйти на новый уровень. Если стратегии запутанные, густо перекрытые «нельзя» и «не смей», вместо обучения происходит эмоциональный срыв. Неокортекс не видит способа изменить стратегии (решить проблему), и управление сознанием перехватывает лимбический мозг. Та самая обезьяна, которая мало чего понимает, но очень хорошо чувствует и помнит эмоциональный опыт. На этой стадии мы ощущаем обиду, злость, отчаяние, страх, душевную боль и руководствуемся чувствами: плачем, кричим, злимся, проклинаем, мечемся и совершаем все прочие бессмысленные движения, которые никак не помогают справиться с проблемой. Вот почему вырабатывать новый навык, находясь в эмоциональном срыве, невозможно. Эмоции нужно разряжать: успокаивать свою обезьяну и включать разум.
Когда я училась вождению, со мной в группе была женщина, которая до полуобморока боялась сделать непоправимую ошибку. А тут ещё «добрый» инструктор добавил токсичного опыта. Мы с ней занимались на соседних тренажёрах, имитирующих машину с механической коробкой переключения скоростей. Руль, рычаг, педали газа и тормоза. Перед глазами – экран с видом дороги и разметки. Задача – «ехать» по своей полосе, вписываясь в повороты и не вылетая на «встречку» с нарисованными машинами. И вот сидит она, вцепилась в руль, вся напряжена, не успевает среагировать на картинку на экране. Сделала неловкое движение – машинки столкнулись. А инструктор говорит: «Ваши действия привели к аварии и создали угрозу жизни участников дорожного движения». С женщиной случилась истерика, она наотрез отказалась учиться.
То есть лимбический мозг сохранил какой-то опыт непоправимой ошибки, на эмоциях он включился и полностью перекрыл способности осваивать вождение.
Вслед за эмоциями приходят рефлексы: бей, беги, замри. В зависимости от типа личности они могут включаться в разной последовательности: сначала кидаюсь, потом понимаю, что враг сильнее, и начинаю убегать. А потом затаиваюсь, чтобы не заметил и проскочил мимо. Сначала прячусь, обнаружили – бегу, догнали – разворачиваюсь и дерусь. Сначала бегу, догнали – кидаюсь, отпугиваю, затем опять бегу и прячусь.
С той женщиной из автошколы мы встретились через полгода на экзамене. На «механике» она не смогла учиться, выучилась на «автомате». Но страхи остались, и, сдав экзамен на полигоне на силе воли (работал неокортекс), она настолько растратила ресурс, что впала в оцепенение. Стоит, глаза мутные, ничего не воспринимает. Работает лишь рептильный мозг в режиме «замри». Я ей тогда помогла заземлиться, восполнить ресурс, выйти из ступора и прийти в себя. Кстати, способы самопомощи вполне доступны всем, не только психологам.
У гипнопсихологов я встречала описание ещё и четвёртого рефлекса «разрушайся», который включается, когда ни одна из первых трёх не меняет ситуацию. В этом случае в организме начинаются изменения на уровне тела – появляются острые заболевания, переходящие в хронические: аутоиммунные расстройства, онкология, клиническая депрессия, когда человек просто не хочет жить. Они могут быть рефлекторным согласием разрушиться.
Резюмирую: мозг человека состоит из трёх частей: рептильный, лимбический и неокортекс. У каждого свой «фронт» работы сознания и подсознания: неокортекс анализирует ситуацию, прогнозирует и подбирает варианты действий, лимбический включает эмоциональную реакцию, рептильный – рефлекторное действие. Они работают одновременно, но при шоковом состоянии остаются только рефлекторные действия «бей, беги, замри». Если после этого ничего не меняется, ресурс заканчивается, и включается стадия «разрушайся».
Обходиться малым, быть или иметь
Вырастая в дефицитарной картине мира, человек не понимает, что источник ресурса – в нём самом. То есть он способен генерировать ресурс сам. Он полностью уверен, что ресурс надо добывать во внешнем мире. Бороться за него с другими, успевать схватить первым, следить, чтобы не отняли имеющееся. В дефицитарном мире работает закон «кто кого»: ты или добытчик, или добыча. В самом социуме висит эта идея.
В нашей стране дефицитарная картина мира сформировалась после революции 1917 года. Найдите в интернете фотографии дореволюционных ремесленников или крестьян: спокойные лица, уверенный взгляд. Люди понимали, как и чем живут, были взрослыми, хозяевами своей жизни. Потом случилась революция: людям начали объяснять, что живут они плохо, и в этом виноваты те, кто живёт хорошо. Большевики свергли «эксплуататоров» и «мироедов», запретили частное предпринимательство и вынудили всех работать на государство. То есть зависеть от зарплаты. Великая Отечественная война приучила жить по карточкам, послевоенное время – стоять в очередях даже за хлебом и молоком. Люди научились жить в нужде и считать, будто жить в личном изобилии – недостойно. Богатые шельмовались, как злодеи с «хищным оскалом капитализма», когда человек человеку – волк, сильнейший жрёт слабейшего. Декларировалось, что в справедливом социалистическом обществе всё иначе: да, нам трудно, но мы поддерживаем друг друга, делимся последним куском, рвачей и стяжателей презираем как пережиток прошлого. Быть бедным и уметь обходиться малым для наших родителей, детей социализма, стало нормальным, социально одобряемым поведением.
В капиталистических странах дефицитарный взгляд на мир начал формироваться, когда появились большие обезличенные предприятия: заводы с конвейерами, где рабочие делали лишь часть какого-то стандартного процесса; супермаркеты с десятками поставщиков, где продавцы не отвечали за качество продуктов.
Люди становились функционалом в больших процессах, происходила потеря смыслов, что делается, для кого и ради чего. Об этом, начиная с сороковых годов прошлого века, много писал Эрих Фромм – немецкий социолог, философ, социальный психолог, психоаналитик. В частности, в книге «Здоровое общество» 1952 года он критикует капитализм как общество потребления, где человек отвыкает быть (находиться в точке генерации ресурса) и вместо этого привыкает иметь (находиться в созависимости от потребления внешнего ресурса). Не понимая, что именно они делают сообща, люди не могут генерировать ресурс. То есть если я не вижу, какой красавец автомобиль выходит из моих рук, я не вижу смысла в монотонном закручивании одних и тех же гаек день-неделю-месяц-год. Задача «заработать себе на квартиру» подменяет смысл «сделать законченное дело», потеря смысла бытия превращается в «мне надо больше денег». И это тоже дефицит – дефицит смыслов.
Так вот, когда человек попадает в дефицитарную картину и ему кажется, будто ресурса мало, все «три этажа» сознания работают на выживание в мире дефицита.
Неокортекс оценивает обстановку: кто кого имеет, при каких условиях и в каком количестве. Анализирует опыт и делает прогнозы: вот так больше шансов выжить, а вот так – меньше. Поэтому надо делать это. Лимбический мозг вспоминает, когда и как было больно и опасно, включает агрессию или страх, если ситуация напоминает опасную. Рептильный мозг активирует рефлекс «бей-беги-замри». Человек через это всё пытается удовлетворить потребности и получить ресурс откуда-то или не упустить ресурс куда-то.
Робкие личности страдают, стараются избегать проблем, ресурс выпрашивают, заслуживают или обменивают. Бунтующие злятся, стараются трудности преодолеть, ресурса добиться, успеть первым и схватить своё. В кризисы попадают и те, и эти. И если для робких кризис – это когда мир отворачивается «ты нам не интересен», то для бунтующих – это когда миру больше нечего ему дать. Человек всю жизнь дрался за ресурс, хватал и добивался, и вот однажды ему нечего больше взять. Он чувствует бессмысленность дальнейшей жизни, мир для него скучен.
Чувствуя, что миру он не нужен или что от мира больше нечего взять, человек начинает самоликвидироваться: появляются хронические болезни, алкоголизм, наркомания, экстремальные риски.
С моим вторым мужем, очень яркой личностью и предпринимателем, получившим свои миллионы долларов в начале 90-х (а в реформу их потерявшим), я познакомилась после его инсульта. Он рассказывал, что к 40 годам добился в жизни всего, о чём мечтал. Понял, что дальше жить не для чего. И тогда с ним случился инсульт…
Когда люди кормятся внешним ресурсом, а он вдруг заканчивается, у них заканчиваются силы жить. Им кажется, будто ресурса больше нет. Но это иллюзия: в любой ситуации всегда есть море ресурса. Вернее, возможность ресурсного контакта, в котором генерируется собственный личный ресурс. Просто доступ к нему нужно восстановить, а для этого – пересмотреть привычные стратегии удовлетворения потребностей.
Усталость от жизни и разочарование в ней – признаки кризиса. Появляются они, поскольку прежние стратегии не позволяют удовлетворить потребности, которые нужны человеку в текущем моменте. Учился в школе, получал пятёрки, слушался маму с папой, был молодец. Теперь работаешь на заводе токарем, слышишь маты бригадира и «ты косорукий недотёпа». Потребность в заботе и в признании осталась, однако старой стратегией «я послушный мальчик, я старательно учусь» не удовлетворяется. Нужна новая: «я толковый мастер, у меня получается работать руками». Научился, показал и доказал – кризис пройден, новая стратегия выстроилась. Уволился и пошёл к маме плакать и жить на её зарплату – кризис не пройден, не хватило ресурса перестроиться. Разбирайся с психологом, почему не можешь стать самостоятельным и взрослым.
Психика всегда стремится к развитию, и как только оно буксует, срабатывает сигнал, что стратегии нужно менять. Для этого требуется «сменить шкурку»: выйти из зоны комфорта и научиться генерировать ресурс в новых условиях.
Когда человек свой кризис проходит, он поднимается на новую ступень развития, становится взрослее и свободнее. Это как в компьютерной игре: прокачайся и получи новый уровень.
В нашей студенческой общаге 80-х годов, коридорного типа, с комнатами на четверых и туалетами в конце коридора, самым ценным была свобода от родителей. Мы, вчерашние домашние девочки, за первые три месяца научились готовить, распределять деньги от стипендии до стипендии и отвечать за свои решения. Но жить в общаге смогли не все. Несколько девчонок с курса вернулись к маме с папой, потому что в общаге им было шумно, дымно, страшно и голодно. Мы смогли перестроить стратегии ресурсирования, они – нет. Поэтому вернулись в зону комфорта, к родителям. А мы принялись строить взрослую жизнь.
Преодолеть кризис и пройти его гораздо быстрее, а не сидеть и ждать, когда само отпустит, помогает работа с психологом. Лучше с кризисным, чтобы сразу увидеть, где вылезают стратегии созависимости, найти, когда и отчего они сложились, помочь психике пересмотреть и отменить травматичный или ограничивающий опыт. Пересматриваем его – уходит хроническое внутреннее напряжение. А чем меньше напряжения, тем лучше генерируется внутренний ресурс.
У вас всегда есть ресурс, если вы расслаблены и доверяете себе и своим действиям. И всегда теряете, когда напряжены и ждёте неприятностей, когда кажется, будто предстоит биться за ресурс. Но стоит расслабиться, и многие вещи, за которые сейчас приходится сражаться, начнут получаться сами собой.
Резюмирую: в дефицитарной картине мира угроза потерять ресурс и погибнуть для нашего подсознания выглядит реалистично. Борясь за выживание, люди находятся в хроническом напряжении, из-за чего не могут генерировать ресурс. Со временем начинают разрушаться и болеть. Вернуть способность жить в ресурсе помогает психотерапия: она адекватизирует взгляд на жизнь и снимает хроническое напряжение.