Злость поднялась в Алексее. Он стал нервно бродить взад-вперед, пиная носком сапога снежные комья. «Я не командир в роте! — пришел он к неожиданному выводу. — Я совершенно не командую солдатами! За меня это делают старшина с политруком. Я словно кукла. Меня показывают солдатам, говорят, что я их командир, а когда дело доходит до настоящих приказов, меня никто не слушает, а приказы отдают старшина с политруком, и все их выполняют!»
Калинин внезапно понял, что ему следует сделать.
Сергей Вирский вместе с остальными красноармейцами пытался разглядеть что-нибудь в суровой темноте промеж деревьев. Бойцы были напряжены и нервничали. Ни у кого не возникало желания сойти с дороги, чтобы окунуться во тьму.
— Сволочи, — пробормотал Вирский.
Ни один из красноармейцев не обратил внимания на его слова. К кому относилось ругательство, Вирский и сам не знал. Оно просто вырвалось.
— Сволочи, — повторил он.
Сволочами у Вирского были командиры, которые сейчас стояли в стороне и обсуждали, стоит ли входить в лес. Сволочами были немцы, которые находились в этом же лесу. Сволочью был пропавший красноармеец. И, наконец, те неведомые силы, которые заставили рядового Парамонова отправиться в лесную чащу.
Вирский был раздражен с того момента, как рота вошла в лес. С первого шага от деревни Потерянная ему был не по душе тоскливый поход, а тут еще гигантские деревья, сугробы черт знает какой глубины. Он ненавидел всё это. Он ненавидел и высоту Черноскальная, которую предстоит взять с боем и которая находится неизвестно где.
Ему хотелось убивать немцев. Именно так. Убивать как можно больше. Чтоб кровь рекой лилась на снег, чтоб струилась из глотки и ушей.
Кулаки Вирского нервно сжались.
Он посмотрел в сторону чащи. Контуры деревьев расплывались во мраке. Ветви над головой образовывали причудливый свод. Вирский вглядывался в темноту пристально и напряженно… И он увидел…
Словно на него снизошло внезапное озарение, он увидел, как из темноты проступило око. Вирский отпрянул.
— Вы видели?! — воскликнул он, обращаясь к сослуживцам.
Конечно, никто этого не заметил. Он снова глянул во тьму. Перед глазами всё та же размазанная чернота. И больше ничего.
— Это всё контузия, — пробормотал он. — Чертова немецкая бомба, рванувшая возле моей чертовой головы.
— Сержант Ермолаев прибыл по вашему приказанию, товарищ лейтенант!
— Это из вашего взвода пропал рядовой Парамонов? — спросил Калинин, нервно теребя пуговицу на тулупе.
— Точно, мой Парамонов, — подтвердил сержант. — Второе отделение.
— Что вы намерены предпринять для его поисков, сержант Ермолаев?
Вопрос поставил Ивана в неловкое положение. Старшина строго-настрого запретил соваться в лес. «Не хватало потерять еще кого-нибудь!» — были его слова. На случай, если рядовой заблудился и бродит где-то неподалеку, старшина распорядился периодически выкрикивать его фамилию, чтобы тот мог сориентироваться и выйти на звук голоса. Также Семен приказал получше разжечь костры. С другой стороны, командир роты — хоть молодой, но всё-таки командир — спрашивал о предпринятых действиях для поисков пропавшего. Ермолаев знал о разногласиях старшины и молодого ротного и понял сейчас, что оказался меж двух огней.
— Нужно искать его, — произнес Калинин, не дождавшись ответа сибиряка.
— То есть идти в лес?
— Да! — Калинин неистово мял и вертел пуговицу тулупа в тонких пальцах.
— Слишком темно, — возразил Иван.
— Есть керосиновые лампы. Сколько их у вас во взводе?
— Осталось две… Одну, я полагаю, унес Парамонов.
Калинин вдруг подумал, что действительно дурацкая идея — послать целый взвод в темный лес всего с двумя керосиновыми лампами. Его приказ был тупым, но пойти на попятную перед подчиненным Алексей уже не мог.
— Сделайте факелы, — велел он. — Палки, тряпки, керосин — всё это есть.
— Я не нашел его следов. Мы не знаем даже направления поисков, — попытался возразить Ермолаев.
— Я хочу, чтобы вы проверили все окрестности лагеря, — заговорил Калинин с неожиданно властной интонацией. — Каждый кустик, каждое дерево! Я хочу знать, что с ним случилось. От этого происшествия зависит судьба всей роты.
Ермолаев уставился на молодого лейтенанта, загипнотизированный его повелительным тоном. Слова Калинина подействовали магически. Иван подумал, что не так уж бесхребетен новый командир.
— Задача ясна, — произнес он.
— Сколько потребуется времени на подготовку?
— Минут пятнадцать… — Ермолаев сделал паузу. — Ну, я пошел?
— Да, — кивнул Алексей.
Сержант собрался уходить, сделал несколько шагов, но затем вернулся:
— Вы полагаете, Алексей Витальевич, что к исчезновению Парамонова причастен тот зверь, след которого я обнаружил?
Что-то лопнуло на тулупе Калинина. Алексей не дрогнул в лице.
— Сейчас нельзя ничего утверждать. Ищите следы. Когда что-то найдете, можно будет делать выводы.
Ермолаев ушел во взвод. Алексей поднес к глазам пуговицу, которую машинально оторвал от тулупа.
…(вот тебе, зверь неписаный!)…
Эта фраза невольно всплыла в памяти. Алексей не мог точно сказать, где он слышал ее.
Вот тебе, зверь неписаный!
Теперь он сделал всё, чего хотел и чего подсознательно требовал от себя. Ермолаев выполняет его личный приказ, и первый взвод будет активно заниматься поисками пропавшего красноармейца. Сейчас Алексей чувствовал, что может командовать, может убеждать без помощи политрука, наперекор указаниям старшины.
Размышляя, Калинин не заметил, как отдалился от костров, оказавшись в холодном сумраке леса. Мороз медленно подбирался к отметке в двадцать градусов. Несладко придется бойцам в их тонких шинелях этой ночью. Он погладил выделанную кожу тулупа и снова подумал о своем положении.
Он почувствовал некоторую уверенность, власть командира. Калинин пока не мог сказать, нравится ли ему это, но определенно эти ощущения повлияли на ход мыслей.
Неподалеку скрипнул снег.
Калинин напрягся, сразу вспомнив о странностях леса, в котором они находятся, и о таинственном звере. Звук раздался в опасной близости от лейтенанта, но потом снова воцарилась тишина. Алексей замер, оглядываясь вокруг…
Кто-то огромный яростно и стремительно набросился на него и прижал к стволу дерева. Алексей попытался крикнуть, но мощная рука зажала ему рот. Снизу что-то другое, по крепости напоминающее слесарные тиски, сдавило мошонку так больно, что у Алексея покатились слезы из глаз.
— Послушай, лейтенант, — раздался из темноты хриплый голос державшего его человека. — Послушай очень внимательно! Если бы пуля снайпера не прошила голову Боровому, ты бы сейчас командовал взводом, не больше!
Железные пальцы, ухватившие мошонку, надавили. Калинин глухо закричал под ладонью, сжимавшей его губы.
— Я думаю, ты поймешь правильно, — продолжал хриплый голос. — Не слишком командуй в роте. Ты еще сопливый пацан и многого не понимаешь. Чтобы стать таким командиром, как Боровой, нужно иметь опыт и характер. У тебя же ничего нет… и даже хотелка еще не отросла. Не мешай роте жить, а лучше подумай о себе! Ночи здесь такие темные! Пропадешь, как тот рядовой.
И прежде чем Алексей сумел промычать сквозь сжатые губы что-либо в ответ, руки отпустили его. Темная тень скользнула между деревьев и скрылась. Алексей, охая от боли, опустился на снег.
Боже, как стыдно! Какое унижение!
Все рассуждения о том, что он уже стал командиром и может отдавать приказы, были сметены этим дерзким и внезапным нападением. Нет, ему никогда не стать тем, кем его назначил комбат. Все это прекрасно понимают.
…(вот, возьми-получи)…
— Боже, как больно! — простонал Алексей. Злость и страх переполняли молодого лейтенанта. Его била дрожь, словно в лихорадке. Он сжал зубы, пытаясь ее унять, и поднялся, перебирая руками по стволу сосны.
Неожиданно он что-то нащупал. В том месте, где легла ладонь, коры не было. Под пальцами Алексея оказались упорядоченные бугорки и ямки.
Всё еще морщась от боли, он достал спички. Он выпросил их у Приходько, собираясь научиться курить, чтобы казаться взрослее. Однако свернуть первую самокрутку так и не нашел времени. А спички остались. Алексей зажег одну, осветив поверхность ствола. И не поверил глазам.
Перед ним, вырезанный на стволе дерева, предстал текст на древнеславянском. Крохотные буквы были окружены волнистыми узорами — такими же, как на избе в деревне Потерянная.
Спичка потухла, и Алексей зажег новую. Вновь он увидел узоры, которые означают воду. При чем тут вода? Непонятно.
С превеликим трудом — ему пришлось одновременно зажигать спички и держать карандаш с тетрадкой — Калинину удалось скопировать текст. После этого он попытался его перевести:
«Беспредельно… низко хотение… движущийся храм… ВОДА… его знак… беспредельно большой… не желай исполнить хотение… не пытайся пройти к храму. Не кляни зло… бережет… снег погребенный…»
Алексей не понял ни единой фразы в странной надписи, но зато узнал древнюю кириллицу. Слова в ней располагались так, что буквы «висели» на строчке. Таким способом писали на раннем этапе развития языка. «Текст древний, — подумал он. — И его возраст можно определить по возрасту дерева».
Калинин посмотрел на темный могучий ствол.
Ему не меньше тысячи лет. Неужели и тексту столько же! Нет, не может быть. Казалось, буквы вырезаны совсем недавно. Алексей еще раз убедился в этом, истратив последнюю спичку.
Многие слова он знал, но их сочетание по-прежнему было неясным. «Низко хотение», «движущийся храм», «не кляни зло», «бережет снег погребенный». Общий смысл текста оставался туманным. Единственное, что было знакомо, — упоминание о воде. Алексей сосредоточился, пытаясь тщательно проанализировать текст, уловить смысл в разрозненных словах…
— Алексей! — раздался вдруг из темноты до боли знакомый, почти забытый детский голос.
Калинин вздрогнул. От этого окрика дрожь пробежала по телу, а сердце словно провалилось в пропасть. Он задышал часто-часто. Что это? Ему послышалось или детский голос действительно окликнул его? Невозможно ответить однозначно. Вероятно, он что-то слышал. Скорее всего в лесу раздался звук, очень похожий на детский голос. Калинин читал, что крик выхухоли напоминает плач ребенка. Да, такие звуки может издавать животное. В любом другом лесу, но только не в этом. Только не здесь! Ведь красноармейцы еще не встретили ни одной живой твари. Только Ермолаев обнаружил