Оставшийся на дороге, командир отделения Игнатьич, обливаясь потом от напряжения, ждал, когда из колышащегося снега появится крот. Пальцы сжимали автомат с такой силой, что кисти побелели. Он не решался стрелять, боясь понапрасну израсходовать драгоценные патроны. Красноармейцы позади него тоже не сводили глаз с дышащего сугроба. Ротная лошадь надрывалась от ржания.
— Стреляй! — не выдержав, крикнул кто-то, но бывший фрезеровщик сдержался и не выстрелил. Снег вдруг перестал колыхаться и замер.
— Оно ушло? — спрашивали солдаты. — Ушло? — Командир отделения не опускал автомат.
— Пойдем в лес, Микола! — просила девочка.
Николай продолжал перебирать в пальцах патрон, выпрошенный у молодого лейтенанта. Сестра по-прежнему не показывалась, лишь маня Николая забытым, но родным голосом.
— Я и так в лесу, — произнес Приходько. Ему совсем не хотелось спорить с сестрой, но сейчас она ошибается. Николай действительно находился в лесу, только под березами.
— Иди сюда, в ельник! — попросила сестра и заплакала. Сердце у Николая сжалось.
— Почему? — спросил он. — Почему ты не хочешь выйти ко мне?
Девочка молчала. Николай сдавил патрон пальцами.
— Появись, Аленушка! — попросил Николай, вложив в эти слова всю нежность. — Я безумно хочу увидеть тебя! Я соскучился за эти долгие двадцать лет!
Из-за дерева выглянул край атласного платья небесного цвета. Вслед за этим перед солдатом появилась маленькая девочка лет десяти-одиннадцати. На ней было голубое платье с оборками, подол которого доходил до тонких коленей. На ногах яркие красные сандалии. На голове два пышных белых банта. Николай точно знал, что у сестры не было такого нарядного платья, потому что бедные хуторяне просто не могли купить такое.
Но, взглянув на лицо девочки, Николай без колебаний узнал в ней свою Аленушку. Черноглазая и чернобровая, его маленькая сестренка, которая могла стать дивной красавицей, не унеси ее людская толпа в неизвестность на том проклятом вокзале!
Николай заплакал, глядя на пропавшую сестру.
— Теперь ты видишь, что это я? — спросила Аленушка.
Николай засмеялся сквозь слезы.
— Иди ко мне! — попросила она с неземным страданием.
— Да, — ответил Николай. — Иду.
Он поднял ногу и пересек черту, отделяющую березы от хвойного леса.
Колебания в сугробе возобновились. Кто-то из красноармейцев даже вскрикнул.
— Нет, — умоляли солдаты. — Пусть оно уйдет!
Руки Геннадия Игнатьевича, держащие автомат весом около десяти килограммов, задрожали. Нервы не выдержали, и он закричал:
— Ну где же ты, сволочь?! Покажись! Вылезай! Всё равно убью!
Застряв по грудь в снегу, Калинин беспомощно смотрел, как Николай покинул безопасное место под березами и пересек границу хвойного леса. Сугробы держали его, словно Приходько был невесомым. Ноги не проваливались в снег даже на половину ступни. Это лишило Алексея последней надежды спасти солдата.
Калинин дернулся вперед, продвинулся на десяток сантиметров и застрял снова.
— Нет, Николай! — обессиленно крикнул он. Его и подножие гигантских елей разделяло не больше двух метров. Алексей должен был преодолеть их, чтобы остановить Приходько!
Но солдат уже находился в лесу, и Алексей ничего не мог поделать.
— Коля… — сквозь слезы повторял Алексей. — Вернись!
Позади все явственней раздавались чьи-то быстрые шаги по снегу.
Снег возле солдат забурлил с неистовой силой. Под коркой сугроба словно заработал мощный насос, выбрасывающий на поверхность пушистые комья.
Напряжение достигало предела, у командира зарябило в глазах. Ствол автомата плясал в руках, но он не отваживался опустить его, каждую секунду ожидая появления твари.
Приходько остановился под могучими лапами елей в каком-то шаге от девочки. Ему хотелось заключить ее в объятия, но он не решался. Возможно, потому, что девочка казалась не совсем такой, какой он ее помнил.
Да, у нее другое платье, но ведь это же его сестра! Верно? Верно. Тогда почему Николай смущался, когда смотрел на сестру?
— Что это у тебя? — невинно спросила она. Николай понял, что девочка смотрит на его руки. Действительно, что у него в руках?
Он разжал кулак и увидел на ладони патрон. Маленький, бронзового цвета, похожий на миниатюрную бутылочку. Тот, который ему дал лейтенант Калинин.
— Что это? — спросила она.
— Патрон, — ответил Николай.
— Можно посмотреть?
…(у меня даже нет пистолета, у меня даже нет ложки)…
…(держи)…
Когда же это было? Давным-давно. Еще до заколдованного леса.
Молящий взгляд лейтенанта. Почти детский взгляд. Ему нужна кружка.
…(держи)…
— Можно посмотреть? — повторила девочка, протягивая ладошку.
— Держи! — ответил Николай и протянул ей «семь шестьдесят две». Она притронулась к его руке, и на миг Приходько почувствовал холод ее пальцев.
Девочка сделала вид, что берет патрон, но так повернула ладошку, что он выскользнул между пальцами и, не коснувшись руки, провалился в снег.
— Почему?.. — воскликнул Николай и осекся. Взгляд девочки вдруг изменился, сделавшись не по-детски внимательным и строгим. Николай испуганно смотрел на нее.
Изменился не только взгляд. Лицо девочки начало преображаться.
Превращение казалось легким и незаметным. Знакомые черты исчезли. Николай с изумлением смотрел на маленькую девочку в легком голубом платье, стоящую перед ним посреди темного дремучего леса. Девочка была чернобровой и черноглазой, как и его сестра… Но теперь Николай отчетливо видел, что это не она.
— Я хочу увидеть сестру, — попросил он.
— Увидишь, — пообещала девочка, пристально глядя на Приходько.
— Мы ведь в заколдованном лесу?
— Это так, — ответила девочка. — Но вы не должны здесь находиться.
— Почему?
— Это заповедный лес. Сюда нельзя входить ни смертному, ни богу.
Приходько замолчал, пытаясь осмыслить сказанное. «Ни богу…» — повторил он про себя.
— Тогда кто ты?
— Я — твоя смерть, — произнесла девочка.
Калинин увидел, как Николай провалился в сугроб. Только что Приходько говорил с темнотой, вытягивал вперед руку, потом неожиданно присел, словно пытаясь что-то поймать, а когда выпрямился, то застыл в напряженной позе. Он произнес несколько фраз в пустоту, выслушивая беззвучные ответы. Затем снег под его ногами расступился. Солдат словно стоял на корке наста, но наст надломился, и сугроб поглотил Николая. Он скрылся в снегу с головой.
Не помня себя, Калинин дико закричал осипшим голосом и кинулся к гигантским елям. Рывком он преодолел расстояние до смертоносной опушки сказочного леса. Сугробные кроты, перепахивающие снег возле деревьев, встрепенулись, почувствовав новую добычу.
Семен Владимирович видел, как Калинин опрометью бросился в хвойный лес. Двигаясь по пробуравленной Алексеем траншее в снегу, он и Ермолаев никак не поспевали за ротным. Бешено работая ногами и разгребая руками снег, старшина всё еще полагал, что успеет нагнать обезумевшего молодого лейтенанта прежде, чем до того доберутся сугробные кроты. Но надежды оставалось мало. Он прекрасно помнил, с какой скоростью во время первого нападения исчезали солдаты, достигшие опушки леса.
Калинину оставалось сделать последний рывок, чтобы оказаться в хвойном лесу. Протянув руку, он уже мог дотронуться до ближайшего ствола. Алексей набрал воздуха в легкие и приготовился броситься на помощь Приходько, как кто-то совершенно неожиданно навалился на него сзади и вдавил в снег.
— Stehe, Kommandeur! — прошептал Штолль на ухо вырывающемуся Калинину. — Stehe, gehe in den Wald nicht![8]
Алексей пытался вырваться, чтобы спасти Николая, но Штолль не пускал.
Ермолаев и Семен Владимирович наконец добрались до них. Чуть ранее, преследуя Калинина, они уже отчаялись догнать его, как вдруг мимо них с непостижимой легкостью пролетел немец. Оправившись от удивления, сержант увидел на ногах пленного простейшие снегоступы, которые тот изготовил из пеньковой веревки и фанерных листов от ящика «панцер-фауста». На какой-то миг ему показалось из-за неистовства, с которым бежал по сугробам Штолль, обгоняя их, что он собирается отомстить Калинину. Но Штолль спас лейтенанта, удержал от броска в лес так же, как молодой лейтенант спас затравленного немца от расправы красноармейцев.
Старшина взглянул на тяжело дышащего вестервальдского бауэра, мягко отстранил его и обнял рыдающего лейтенанта.
— Не нужно, Алексей, — произнес он. — Уже поздно.
Бурлящий снег стал вздыматься горкой. Она росла стремительно, на верхушке появилось черное пятно. К этому и готовился командир отделения. Палец, затекший от напряжения, нажал на спусковой крючок. Отдача от выстрелов ударила в плечо. Пули впивались в поднимающуюся из снега темную громаду.
Командир отделения орал и водил пляшущим стволом из стороны в сторону, с каждой очередью посылая новую порцию пуль в направлении вздымающейся фигуры…
Очереди стихли. И все как один закричали от ужаса. Командир отделения закричал громче остальных и выронил автомат из «золотых рук». Кто-то заплакал. Кто-то захохотал, как безумный.
Из снега поднялся деревянный кол, на котором висел рядовой Приходько. Вогнанный через промежность кол насквозь пронизывал тело солдата. Грудь и живот его были перепаханы пулями. Непокрытая голова с мокрыми прилипшими волосами упала на выпирающее из груди острие кола. Глаза были открыты и осознанно взирали на сослуживцев. Именно от этого мученического взгляда лишались разума красноармейцы. Под ногами Приходько к колу была прибита табличка с надписью на древнеславянском.
Кто-то из солдат упал, кого-то охватила истерика. Лошадь Дуня с оглушительным ржанием поднялась на дыбы и опрокинула обоз.
Николай повернул голову, выдавил изо рта сгусток крови и с бульканьем в горле прошептал:
— Смерть — это маленькая девочка…
Один из солдат наклонился, чтобы разобрать надпись на табличке у ног Николая. Связного текста не получалось, только отдельные слова: