— Старшина! — предостерегающе крикнул Ермолаев.
Алексей поднял голову. Прямая линия стремительно прочерчивала сугробы; она должна была окончиться на том месте, где лежал Семен Владимирович.
Он стал подниматься, но в сыпучем снегу это получилось с трудом.
Сугробная тварь неслась на всех парах, и вот уже из взрыхляющегося снега показался темный горб. Алексей с отчаянием видел, что Семену не избежать столкновения с кротом.
Старшина вскинул руки.
Сугробный крот врезался в него.
Туча снега взвилась в воздух.
Каким-то непостижимым образом старшина оттолкнулся от морды твари, поднявшись на те жалкие сантиметры, которых ему не хватало, чтобы дотянуться до Алексея. Он обхватил запястья лейтенанта. Калинин крепко сжал руки Семена и почувствовал, как Ермолаев и Штолль быстро поднимают их.
Что-то хрустнуло.
— Аккуратнее! — раздался крик Ермолаева. Толстый сук, на который всей тяжестью навалились уже четверо, треснул у основания.
— Быстрее! — выдавил из себя Калинин, наблюдая, как сугробные твари беснуются внизу. Ермолаев и Штолль продолжали их поднимать. Основание сука вновь затрещало.
— Забрался! — сообщил старшина, закинув ноги на соседнюю ветвь.
Калинин отпустил его. Ермолаев мигом втянул Алексея. В следующие секунды им пришлось перелезть с ненадежной опоры на другие ветки. Последним перебрался Штолль. От толчка сук хрустнул со звуком выстрела и обломился, гигантская мохнатая лапа опрокинулась вниз… Но немца на ней уже не было.
Они замерли на разных частях дерева. Алексей лежал на толстом суку, обхватив его и крепко прижавшись грудью. Рядом с ним Штолль держался за ствол. Чуть выше, почти над головами, стоял Ермолаев. Старшина сидел на корточках с другой стороны дерева и глядел вниз. А внизу происходило что-то несусветное.
Сугробные кроты окружили ствол, словно черные муравьи. Их собралось так много, что не сосчитать. Мощные горбатые тела сновали вокруг, переползали друг через друга. Некоторые выпрыгивали из снега на довольно приличную высоту, хотя достать до ветвей всё равно не могли.
— А вы уверены, что они не умеют лазать по деревьям? — спросил старшина.
Алексей подумал, что такая способность снежных отродий могла оказаться весьма неприятным сюрпризом. Но, похоже, кошачьи навыки были им чужды. Твари окружили могучий ствол и острыми когтями начали скрести и царапать основание. И Алексею вновь сделалось не по себе.
— Они не смогут перепилить ствол, — подбадривая себя и остальных, произнес Ермолаев.
В следующее мгновение все почувствовали, как исполинское дерево начало легонько дрожать и раскачиваться. Дрожание усиливалось. Калинин не мог представить, что твари способны обрушить гигантский кедр. Но всё-таки… Он посмотрел на Ермолаева и увидел, что тот разглядывает сучья, расположенные выше.
— Есть идея? — спросил Алексей.
— Да, — ответил сибиряк. — Сучья нашего кедра переплетаются с ветвями смежных деревьев. Вон там, чуть выше, можно перебраться на другое дерево.
— Вперед! — не раздумывая, воскликнул старшина и полез вверх первым. Остальные последовали за ним.
Ермолаев оказался прав. Могучие сучья, словно жерди, образовывали навесные мостики в лесных кронах. По ним можно было двигаться, даже не пригибаясь. Солдаты перебрались на соседнее дерево, а с него на следующее.
Когда казалось, что опасность миновала, позади них раздался страшный треск.
— Мамочка, — промолвил Калинин. Сугробным тварям всё-таки удалось подрыть или перегрызть ствол у основания, и тот хотя и обрушился, но так и не упал, повиснув на мощных ветвях соседних деревьев. А тем временем звериные хребты уже мелькали в десятке метров снизу. Кроты преследовали солдат.
— И как долго будем бежать от них? — на ходу бросил старшина.
Алексей покачал головой. Он не знал ответа.
Янс Штолль, бежавший последним, внезапно вскрикнул.
Калинин и Ермолаев обернулись.
Немец свалился с жерди, но успел в последний момент за нее ухватиться. И спастись. Но ненадолго. Сук был толстым, поэтому пальцы Штолля медленно с него соскальзывали. Ни Алексей, ни Ермолаев не успевали на помощь.
К немцу бросился старшина.
Он упал грудью на сук и схватил пленного за запястье. Снизу уже прыгали кроты, пытаясь добраться до ног оказавшегося в беде человека.
— Держу! — выдавил Семен Владимирович, медленно подтягивая пленного. Калинин, который в первый момент был готов броситься на помощь, теперь остановился. Немец уже сидел верхом на жерди и с благодарностью смотрел на старшину. Алексей тоже смотрел на Семена и не понимал, как еще вчера ненавидел и боялся его. Человека, который сумел перебороть себя и подать руку ненавистному врагу.
— Поторопитесь. Нам нужно оторваться от тварей! — крикнул Ермолаев, который оказался во главе цепочки.
И они снова пустились в бегство по переплетающимся ветвям.
Постепенно тварей внизу становилось всё меньше. Наконец последняя, на прощание высоко выпрыгнув из сугроба — так высоко, что у Алексея екнуло сердце, — растворилась в снегах заколдованного леса. Солдаты в изнеможении остановились.
— Это нам зарядка вместо завтрака, — произнес старшина.
Алексей не смог сдержать смех и фыркнул. Рядом хмыкнул Ермолаев. Он замолчал, а потом вдруг захохотал, словно шутка только дошла до него. Его зычное «а-ха-хаа!!» казалось нарочитым и артистичным, но через мгновение Алексей понял, что это настоящий смех. Заразившись весельем, Калинин захихикал, как школьник. Старшина поддержал их хриплым приглушенным гоготом. И лишь Штолль, не понимая, с чего всё началось, слабо улыбался. Их веселая разноголосица, доносящаяся из ветвей, казалась дикой и неподходящей для строгого леса, наполненного языческим ужасом.
Алексей глубоко вдохнул, чтобы больше не поддавaтьcя неподобающему веселью, протянул руку и сорвал огромную кедровую шишку. Ермолаев достал охотничий нож и, приподняв им жесткую чешуйку, извлек орешек в скорлупе.
— Вот это да! — промолвил он, разглядывая орех размером с луковицу.
Сержант приложил орех к стволу кедра и, размахнувшись, расколол скорлупу тяжелой рукоятью. Извлеченное янтарное ядро разрезал на четыре дольки и раздал поровну. Алексей с удовольствием проглотил сочный сладковатый плод, желудок довольно заурчал, требуя добавки. Ермолаев, жуя свой кусок, уже выколупывал следующий орех.
Через полчаса голод был утолен, и теперь предстояло подумать о дальнейшем пути. В густых кронах было трудно ориентироваться, и поэтому они опустились на самые нижние сучья.
— Мы ушли от расщелины в глубь леса, — сказал Ермолаев.
— Я не вижу ее, — произнес Калинин.
— Вон! — Сибиряк указал пальцем на темную полосу, за которой обрывались сугробы. Она с трудом проглядывала в гуще деревьев.
— Нужно вернуться к ней.
Однако это оказалось не так просто. Потребовалось не меньше часа, чтобы преодолеть метров сто по прямой и очутиться на сосне, стоящей на краю пропасти. С нее открывался вид на отвесные, уходящие вниз стены и обнажившиеся массивные корни.
— А расщелина здесь сузилась, — заметил старшина.
— Вроде того, — кивнул Ермолаев. — Нужно двигаться по краю дальше. Где-нибудь стенки расщелины сомкнутся.
— Или, — продолжил старшина, — может, где по сучьям удастся перебраться на другую сторону.
— Это самый предпочтительный вариант, — заметил Калинин. — Тогда не придется спускаться на снег.
— Если мы окажемся на другой стороне, то сможем вернуться к просеке, — сказал Ермолаев.
— Вперед! — произнес Калинин. — Будем искать переправу. Где-то она непременно есть!..
Вирский разбудил его, когда в лесу было еще темно. Фрол едва разлепил глаза, а горбоносый солдат уже гнал его в дорогу.
— Я голоден, — простонал Смерклый. Сергей презрительно посмотрел на него:
— У нас мало времени.
— Почему?
Вирский не ответил. Последнее время он игнорировал вопросы Смерклого, и крестьянин стонал от страха и неведения, но послушно плелся за сумасшедшим, который упрямо двигался по сугробам вдоль просеки. Смерклый бы с удовольствием сбежал от него при первом удобном случае. Но проблема заключалась в том, что он не представлял, куда идти. А Вирский четко знал направление. Его уверенность вселяла надежду, что куда-нибудь солдат в распахнутой шинели обязательно выведет.
Наступил новый день, они опять шли по просеке. Вирский шагал впереди, высоко подняв непокрытую голову и выпятив обнаженную грудь. Смерклый плелся за ним — сгорбившийся, жалкий, голодный и проклинающий весь свет.
Когда время приблизилось к полудню — Смерклый уже не мог назвать его обеденным, так как есть было нечего, — шедший впереди солдат внезапно остановился. Фрол наткнулся на него и, подняв голову, поглядел вперед.
Посреди дороги в окружении разлапистых елей стояла маленькая девочка лет десяти в легком голубом платьице. Она просто стояла и молча смотрела на двух солдат, пробирающихся вдоль просеки по пояс в сугробах.
Смерклого пробрал суеверный страх. Он схватился за шинель Вирского, но тот оттолкнул крестьянина.
— Господи боже! — шептал Смерклый, усиленно крестясь. В памяти тут же всплыл образ Приходько, слепо бредущего в темную чащу и зовущего какую-то Алену.
…(какая-то девочка позвала меня)…
— Не дури! — рассерженно произнес Вирский.
— Чего? — не понял крестьянин.
— Перестань креститься! — негромко рявкнул солдат. — Православные христиане с их сказками остались далеко за пределами этого леса.
Смерклый отнял руку ото лба, где ее остановили слова Вирского, и уставился на сложенные в горсть пальцы.
— Кто это? — в страхе спросил Фрол.
Вирский не ответил и шагнул вперед. Прямо к девочке.
— Я за тобой не пойду! — закричал ему вслед крестьянин, от волнения снова начав сильно окать.
Вирский обернулся. Лицо пылало от гнева. Страшнее всего были пустые бесцветные глаза, взгляд которых пронзал насквозь. Смерклый внезапно увидел, что черное мазутное пятно уже покрывает всё тело Вирского, не тронуто только лицо. Руки почернели до кончиков пальцев, чернота подбиралась к щекам и бровям. Если бы не страшный лес, в котором они находились, Смерклый бы принял Вирского за клоуна, который перемазался в гуталине, не испачкав только лицо.