Эту тряску мы уже ощутили. Она была повсюду: на «мосту», в жилых помещениях, на палубах. И даже в центральном посту — группе отсеков, связанных с атомной энергетикой, — мелкая, поначалу едва различимая дрожь трясла стальные листы палубного настила.
«Святая святых» атомохода — реактор — нам показали в тот же день. Почтительно смотрели мы через толщу бронестекла на белый, почти заподлицо с палубой барабан, утыканный стержнями приборов. Сзади топтался старший инженер Михаил Петрович Филиппов. Его худощавое, с аккуратно подстриженными усиками лицо выражало вежливое внимание — и только. Сколько «ахов» наслышался он за семь лет службы на атомоходе!
А между тем караван медленно, но верно подвигался вперед. Льдины уже трехметровой высоты обнажали перед нами свое брюхо. Мы вступали в полосу многолетних льдов.
Ранним утром в каюту вбегает вахтенный штурман:
— Вставайте, мужики, такой кадр — по льду идет медведица с двумя медвежатами!
Вскакиваем и, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, мчимся на «мост». Медведица в кабельтове от борта, не более. Белоснежная, важная. Останавливается, нюхает воздух, даже видно, как из черных ноздрей идет пар. Медвежата умилительны: тычутся мордами в материнский зад, поочередно становятся на задние лапы и смотрят в нашу сторону. Кроме Вити и меня, за ними наблюдает только верхняя вахта. Ледокол спит. И тут я замечаю, что он не только спит, но и стоит. Вот те на! Ночью началось интенсивное сжатие, и атомоход «сел». Даже 44 000 лошадей не вытянули…
Дублер капитана, невысокий, с залысинами на широком лбу, Григорий Абрамович Энтин говорит, что мы ждем, когда подойдет «Красин» и начнет нас окалывать. От него же мы узнаем, что в 10 часов полетит в ледовую разведку вертолет.
Получаем «добро» Бориса Макаровича и втискиваемся в кабину вертолета, сначала Магидсон, затем в оставшееся пространство я. На командирском сиденье пилот Виктор Подкумейко, рядом с ним гидролог Андрей Смирнов. Вертолет начинает размахивать лопастями, не спеша, разминаясь, потом все быстрее и быстрее. Кабина ощутимо вздрагивает, и мы взлетаем. Под нами атомоход, притулившийся к нему «Щербацевич», в отдалении чернеют еще два судна каравана. Прямо по курсу остров Белуха. У Андрея на коленях планшет, рисует ледовую обстановку. Иногда он и Подкумейко о чем-то оживленно переговариваются. Они это могут: у них ларингофоны. Мы с Магидсоном можем объясняться только знаками. В основном это поднятый кверху большой палец: «Здорово!»
Снежницы то обжигают голубизной, то становятся матово-зелеными. И припай до самого горизонта. В него, как булыжник, брошен остров. Это и есть Белуха.
Андрей оборачивается, показывает вниз. Вот это медведь! Громадный, с длинной шеей, он бежит по припаю, ежеминутно задирая голову и оглядываясь на нас.
Мы так засмотрелись, что не заметили, как сели. Первым выскакивает Подкумейко и, расправляя богатырские плечи, прохаживается перед вертолетом. Остров гол и необитаем. Ни травинки, ни деревца. Только зеленые бугорки мха да камни, переплетенные желтыми узорами лишайников. Посреди острова бетонная башня маяка. На ней доска, на которой написано, что в районе острова 25 августа 1942 года ледокол «Сибиряков» вел неравный бой с фашистским тяжелым крейсером «Адмирал Шеер». Так доносятся сюда, в ледяное безмолвие, глухие раскаты минувшей войны.
Прилетаем обратно на атомоход, а тем временем подходит «Красин». Теперь я вижу, что такое проводка: два мощнейших ледокола ведут одного «Валю Котика». Атомоход буксирует, «Красин» окалывает.
На мостике становлюсь невольным свидетелем разговора по радиотелефону капитана Соколова с капитаном «Котика». Привожу его почти дословно.
Капитан «Котика»: Прошу передать меня на буксир «Красину». У вас из-под кормы такие «колыбахи» летят, что вы мне пробьете корпус.
Капитан «Ленина»: Я капитан Соколов. Занимайтесь своим делом и позвольте нам знать, кто будет вас буксировать!
Переключает тумблер на канал «Красина» и говорит капитану Ефиму Владимировичу Акивис-Шаумяну:
— Он мне голову морочит. Не понимает льда, не понимает обстановку. Когда этого не понимают капитаны с других пароходств, то уж ладно, но когда не понимают свои, полярные, то до слез обидно.
Капитан «Красина»:
— Ничего, Борис Макарович, попривыкнет, мы тоже в свое время «защищались». Увидел, наверное, первый лед — ну и перепугался.
Проходит еще несколько минут, и на канале «Красина» мы слышим, как Ефим Владимирович успокаивает уже капитана «Котика»:
— Ты пойми меня, здесь раньше «Седов» один ходил, без всякого сопровождения, а тебя сам «Ленин» ведет.
— Я вас понимаю, но льдины бьют меня прямо но корпусу.
— Это всегда так. Когда походишь полгода по чистой воде, то лед страшным кажется.
— И все-таки я бы хотел идти за вами, потому что у вас другая конструкция корпуса.
— То же самое было бы, если бы шел за мной. Поверь, то же самое!
Борис Макарович доверительно обнял меня за плечи и так прокомментировал услышанное:
— Самое главное: не повредить руль и винты, все остальное — мелочи. А капитаны транспортных судов бывают разные… Мы же не вмешиваемся в их дела по разгрузке и выгрузке, в этом они специалисты. Но уж проводке мы отдали всю жизнь, и тут опыта у нас куда больше.
Так столкнулись передо мной две точки зрения: того, кто ведет, и того, кого ведут. И еще я сделал для себя неожиданное открытие: первый лед так же страшен, как первый ураган, как первое землетрясение…
Теперь предположим, что это эмоции, и отбросим их в сторону. Но я-то действительно видел, что «пионерам» достается. И ведь, наверное, непорядок, что два гиганта ведут во льдах небольшое судно…
Идем вдоль берега Харитона Лаптева. Кричат чайки, кружат гаги, у края чуть ли не каждой голубой полыньи резвятся темно-коричневые нерпы и черные лахтаки — «зайцы». Сколько живого в Центральной Арктике летом! Больше, чем в Подмосковье. И не слышно плотоядного: «Эх, сейчас бы ружьишко!..» А может, все дело в том, что человек здесь пока еще гость, а не хозяин?
Ночью караван форсировал гряду торосов длиною в 20 миль и пробился к архипелагу Норденшельда.
Теперь острова тянулись справа и слева. Раскалывая припай, атомоход шел проливом Фрама. Вечером, когда солнце зависало над островами и небо становилось багровым, глазам открывалось зрелище, редкое по красоте. Снежницы полыхали огнем, и не вода, а раскаленные капли металла остывали в синеве цепенеющих льдов. Среди этого буйства красок черные неживые острова казались китами, плывущими невесть куда…
Мы шли первыми. «Красин» остался в проливе. У него потек сальник дейдвуда, а это требовало водолазного осмотра. Остался в проливе и «Алапаевсклес». Там тоже что-то поломалось. «Котик» и «Щербацевич» ждали во льдах начала буксировки, причем первым на очереди был «Щербацевич». У нас появились реальные шансы попасть домой. Но как это сделать? Ведь Борис Макарович считает, что нам необходимо побывать на «Красине». А уж если капитан что-либо считает да еще объявил об этом, переубедить его трудно, почти невозможно. Это специфическое, капитанское.
Каюта капитана рядом с ходовой рубкой. Поднимаюсь, стучусь.
— Борис Макарович, мы бы хотели перейти на «Щербацевич».
Недоуменное:
— А как же «Красин»?
Причем одновременно и досада. Вот так хотят сделать человеку приятное, а он возьми и откажись.
— Борис Макарович, — взмаливаюсь я, — мы только на несколько часов, пока «Красин» ремонтируется.
Борис Макарович милостиво соглашается. Подзывает «Щербацевича», оттуда опять перекидывают штормтрап.
Обратный путь всегда легче. На этот раз даже Магидсон поднимается по штормтрапу с ловкостью акробата. Здороваемся с капитаном и заваливаемся спать. Однако поспать не приходится: «Щербацевич» упорно живет по московскому времени. И когда нас будят, то на судне три часа ночи, а на «Ленине» уже позавтракали. Леонид Иванович, деликатно покашливая в кулак, говорит, что у нас тридцатиминутная готовность. Едва успеваем натянуть штаны, как тридцатиминутная сменяется на пятнадцатиминутную. Бреемся, моемся и одеваемся одновременно. Мчимся на нос. Штормтрап спущен. Перелезаем на атомоход. Вертолет уже вращает лопастями. Мгновение — и мы летим. Через десять минут опускаемся на палубе «Красина». Чем не боевик?
Прямо над головой нависает белая надстройка. Лифт, такой же как в любом доме, бесшумно возносит меня на высоту «моста». Он еще более просторен, чем на атомоходе. Ковровая дорожка от крыла до крыла, в метр высотой стекла, навигационная аппаратура, работающая от искусственных спутников Земли…
Стремительный спуск на том же лифте вниз, с седьмого этажа на первый. Электродвигатели, каждый размером с добрый дом, вращают гребные винты ледокола. Лабораторная чистота центрального поста управления, мерцание ламп на бесчисленных панелях прямо-таки подавляют…
Все это в сопровождении первого помощника капитана Виктора Васильевича Модестова. Вот уж кто никак не вписывается в этот технический модерн! Одет Виктор Васильевич в черный, порядком ношенный костюм, на ногах сандалии. Он какой-то свой, домашний. Бо́льшую часть молчит, изредка кинет фразу, долженствующую обозначать, что он здесь. Его высокая, худая, и не очень складная фигура все время маячит за нашими спинами. В противоположность своему помощнику капитан подчеркнуто любезен, деловит. Его костюм отличного покроя, а в носки лакированных туфель можно смотреться вместо зеркала. Невысокий черноволосый Акивис-Шаумян выглядит значительно моложе своих пятидесяти лет. Он принимает нас в кабинете. На столе светлого дерева ничего лишнего, только телефонный аппарат с многочисленными клавишами, ноги утопают в коврах…
«Красин» построен в Финляндии. Капитан сам принимал его у финнов, сам привел в Мурманск. По тоннажу атомоходы и «Красин» почти одинаковы. Энергетика атомоходов по своей мощности и эффективности превосходит, разумеется, дизель-электрическую установку ледокола. Но у «Красина» есть свои преимущества. Система дифферентовки и кренования позволяет ему, за счет перекачки воды из цистерны в цистерну, раскачиваться с борта на борт и с носа на корму. При такой подвижности во льдах не застрянешь. Кроме того, у ледоколов типа «Красин» имеется так называемая система пневмообмыва. Это сопла, установленные по бортам, ниже ватерлинии. В них подается сжатый воздух. Обтекая корпус, воздух создает воздушную подушку, препятствующую обжатию судна льдами. Одновременно сжатый воздух способствует и разрушению льдов.