С Вольским я еще раз встретился на праздновании Дня строителя. Управлению только что вручили переходящее знамя обкома партии и Совета Министров ЯАССР. Вольский был оживлен и благодушен. Верхняя пуговица сорочки была расстегнута, галстук чуть сдвинулся набок, и производил он впечатление человека, решительно покончившего со всеми делами. Половицы Дома моряка сотрясались под могучими каблуками строителей. К Вольскому то и дело подходили, жали руку. Мы вышли на крыльцо. Поселок был безлюден, окна багровели от солнца.
— Красота здесь необыкновенная, — сказал Вольский. — Я не поклонник ни рыбной ловли, ни охоты. Мне больше нравится просто выехать в тундру на вездеходе. Тишина такая, что собственный вздох слышен. Один на один с природой. Да и в пурге есть своя красота. Все вокруг тебя мечется, стонет, ревет! Такое буйство стихии разве где увидишь? Люди отсюда не хотят уезжать.
— Почему?
— Черт его знает. Только не из-за денег. Вы уж мне поверьте.
Пока мы исписывали страницу за страницей в блокнотах, судовая жизнь шла своим чередом. Механики копошились в двигателе, артельщик и боцман спешили пополнить запасы. Вечером моряки, свободные от вахты, дружно шли на берег. Видавший виды деревянный ресторан «Север» напоминал артиллерийский полигон: пробки стреляли ежеминутно. Здешние официантки неукоснительно соблюдали установленные правила, более 100 граммов водки или коньяка на пьющую единицу не отпускалось. Зато шампанское было без ограничений.
Впрочем, идиллическое настроение начинало давать сбои. По судну поползли слухи: груза на Новосибирские острова в порту нет. Сначала мы не обращали на них внимания, но прошло четверо суток, докеры с честью выполнили свои обязательства, экипаж — тоже, выгрузка была закончена досрочно, а мы стояли.
Груз должен был подойти с Лены. Говорили по этому поводу разное. Речники — что Лена этим летом обмелела и суда застревают на бесчисленных отмелях и перекатах. Моряки — что Лена ни при чем, а виноваты железнодорожники, которые не подвезли вовремя грузы в верховье реки, в Осетрово… И тогда мы пошли к начальнику СВУМФа Бакулину. Он встретил нас тепло, усадил в кресла, посетовал на трудности нынешней навигации («Лена обмелела на полтора метра, баржи застревают…»). О том, когда придет «горючка» — наш основной груз на острова, — он точно не знал.
— Поставщик ЛОРП — Ленское объединение речное пароходство. У них своя епархия. Во всяком случае не ранее, чем через неделю.
Бакулин советовал воспользоваться неожиданной стоянкой и побывать в тундре.
…«Гэтээска» была подана к самой проходной порта, и через 30 минут мы увидели зрелище незабываемое: цветущую тундру возле Тикси. Говорят, славятся цветами долины Болгарии. Я там не был, не знаю. Но не думаю, чтобы там было больше цветов, чем на 73° северной широты в начале августа.
Колокольчики, незабудки, ландыши, васильки, ромашки… Они едва покачивались на тонких стеблях и каждым своим лепестком тянулись к лучам солнца, бьющим наискосок из-за серых, набухших дождем туч.
Ноги утопали в пружинящих под ногами подушках ягеля, подрагивали алые бусины брусники. Розовые соцветия привлекли мое внимание. Я наклонился.
Прижавшись к крохотному стволу карликовой березы, дружной стайкой стоял багульник, и крепкий, дурманящий душу аромат поднимался от холодной земли. Тут и там бежали хрустальные ручьи, спотыкались о камни, одетые в черно-зеленую чешую лишайника, и разбегались в разные стороны. И еле различимый звон даже не слышался, а угадывался в ничем не тревожимой тишине. Грифельные овалы сопок, один над другим, обрамляли по горизонту вытканный всеми цветами радуги ковер из трав и цветов. Из-под ног выпорхнула пичуга.
Тундра лежала перед нами, тихая и прекрасная, переходить на нее в наступление вовсе не хотелось…
Вдалеке мы увидели женщин с корзинами. В тундре росли не только цветы. Там еще было великое изобилие боровиков, подосиновиков, маслят…
Как говорится, «за время нашего отсутствия никаких происшествий не произошло». Баржа с горючим окончательно затерялась в просторах обмелевшей Лены.
А как мы торопились в Тикси! Я не говорю уже о том счете, который Мурманское пароходство выставит… Кому? Порту? Речникам? Господу богу? Каждые сутки простоя даже такого судна, как «Щербацевич», обходятся государству не в одну тысячу рублей…
В поселке, где почти каждый встречный через несколько дней начинает с тобою здороваться, знакомых у нас появилось множество. И все-таки я не могу не рассказать еще об одном из них, Владимире Гвоздюке, директоре самой северной в мире картинной галереи. Встретиться с ним я хотел давно. И в дождливое утро, спускаясь по трапу на скользкий причал, твердо решил, что обязательно разыщу Гвоздюка. И тут мне повезло. Стоило заглянуть в «Маяк Арктики» — редакцию местной газеты, как следом возник на пороге некто в кожаной куртке. Выразительное худощавое лицо обрамляла борода.
— Знакомьтесь, Гвоздюк, — сказали мне.
Я представился, и мы пошли с Гвоздюком в Тиксинский народный художественный музей, для краткости — в галерею. Она была рядом, в бывшем здании пароходства, и занимала на втором этаже четыре большие светлые комнаты. Была еще и пятая — запасник. Пахло непросохшей краской, побелкой. Как видно, переехали сюда недавно.
В первом зале бросалось в глаза полотно И. П. Рубана «Одинокая стоянка». Ярко-желтое небо, иссиня-черная тундра. Все это было за окном, кроме разве нарт и чума. Тут же висел эскиз широко известной картины Е. Е. Моисеенко «Мальчик Коля», «Звездное небо» Н. М. Ромадина, «Ранняя весна» Е. П. Львова… А всего в комнатах разместилось сто тридцать работ. Разумеется, не все они были равноценны, были просто маловыразительные, но что поделаешь, «дареному коню в зубы не смотрят». Хочется верить, что придет время и галерея станет работать как официальный музей, закупая картины соответствующего уровня.
Гвоздюк рассказал мне, что начало собранию было положено Игорем Павловичем Рубаном, который в 1975 году привез в дар тиксинцам картины художников-маринистов. С тех пор фонды все время пополняются. Вот и сейчас я встретился в поселке с моим добрым московским приятелем художником Геннадием Алексеевичем Сотсковым. Он прилетел в Тикси с двенадцатью картинами. Новый подарок «арктическому музею».
А бывает и так. Зашел в галерею пилот с Ил-18, посмотрел экспозицию и говорит:
— У меня в Москве есть друг, художник. В следующий раз привезу его работы.
Так появились в галерее превосходные гравюры Александра Штаркмана, иллюстрации к «Маленькому принцу».
Гвоздюк сказал, что часть картин он будет держать в запаснике, все время обновляя экспозицию.
— Городок у нас маленький. Некоторые по два-три раза бывали в музее. А так будет разнообразие какое-то.
«Разнообразие». Это слово я уже слышал от Вольского, когда он говорил о раскраске домов…
Володя в Тикси по здешним масштабам недавно, три года. Он коренной уралец. Преподавал в Нижнем Тагиле рисование и зарекомендовал себя, очевидно, неплохо, если тогдашний начальник СВУМФа Пилипенко, неуемный энтузиаст всякого рода начинаний, пригласил его в Тикси. «Собираемся открывать детскую художественную школу, будете ее руководителем. А пока поработаете оформителем». Гвоздюк долго не раздумывал и приехал в Тикси вместе с женой, тоже художницей. Открытие школы растянулось на три года… Алла пошла работать в торг, оформлять витрины. Гвоздюк писал плакаты, делал панно для детского комбината «Солнышко». Я видел эти забавные и яркие полотна. На них резвились мартышки и росли деревья…
Когда мы выходили, к Гвоздюку подошла молодая женщина с двумя детьми:
— Я хочу показать ребятам картины. Они хотят в вашу школу поступать.
Музыкальная школа в Тикси уже есть. Теперь будет и художественная. Она разместится рядом с галереей, на втором этаже. И преподавать в ней будут Алла и Володя Гвоздюк.
Кончилось наше «тиксинское сидение», когда подошла баржа. Судно отогнали на рейд, и грозди долгожданных бочек закачались над разверстыми пастями трюмов. Теперь нас связывала с берегом редкая череда рейдовых катеров. Судно стало обрастать пассажирами.
Сначала начали прибывать, так сказать, представители. Они поднимались в каюту капитана, и начинались переговоры. Как правило, они были непродолжительными. Я понимал Иванникова: «Щербацевич» не был «пассажиром» и размещать людей можно было только за счет экипажа. В конце концов капитан сдавался, и тогда со следующим катером на судно прибывали полярники. Они поднимались по трапу, нагруженные чемоданами, тюками, свертками. Их южный загар резко контрастировал с бледнокожими лицами моих товарищей по плаванию. Наступал черед старпома. Перед ним стояла задача, равная по сложности небезызвестному эксперименту с пятью хлебами, которыми надо было накормить семь тысяч человек… Леонид Иванович ходил совершенно потерянный. Началось массовое уплотнение. Как мы с Магидсоном его избежали — один бог ведает.
Наконец кое-как все разместились, и тот же буксир, что две недели тому назад привел нас к причалу, кряхтя и отфыркиваясь, потащил нас к острову Бруснева, на выход.
15 августа. Идем проливом Дмитрия Лаптева. До Кигиляха полтора дня ходу. Термокамеры показывают одно и то же: +6.
Тихо и пасмурно. И на море и в нашей каюте. Зато в других каютах и особенно на нижней палубе весело донельзя. Полярники делятся отпускными впечатлениями, моряки — заграничными. Необычно большое количество женщин делает перепад температуры еще более значительным. Красавец Слава Соболь носится по трапам со скоростью «Кометы». В столовой команды фильмы крутят едва ли не круглосуточно.
Но на доске объявлений уже вывешен приказ капитана о распорядке дня на время «самовыгруза» и о разбивке экипажа по бригадам. В списках отсутствуют две фамилии: Магидсона и моя. Мы распределим себя сами…
…Большой Ляховский показался на горизонте под утро. Полярный день шел на убыль, начинало темнеть, и поэтому мы не сразу различили черные, поставленные на попа каменные глыбы, торчащие по склонам гор. Казалось, мы приближаемся к островам Полинезии и таинственные аку-аку приветствуют нас.