Но и те, за кого поставят копеечную свечу, счастливы по сравнению с безродными бедняками. Кто вспомнит о них? К кому пойдут они из своего адского жительства, чтобы умолять о поминовении? Или к тому кулаку, который пустил их по миру? Он проснется, пойдет в церковь, купит за свое здравие рублевую просвиру, напишет свое имя на особой записочке, сам передаст её попу, — её то уж никак не пропустят, — отслужит заздравный молебен. Всё он сделает для себя, а для бедняка не ударит пальцем о палец. Нет, бедняку никак не отвертеться от адского пламени.
Но свечи, хотя бы и полупудовые, это все же мелочь. У богатого и его родственников, оставшихся в живых, есть более действительные средства для того, чтобы добраться до бога. Наследники, благодарные покойнику за оставленные им капиталы и за то, что наконец-то он помер, во многих церквах и монастырях заказывают «сорокоусты». Попы ежедневно наособицу поминают усопшего, а в девятый, двадцатый и сороковой дни служат по нём не только панихиды, но и «заказные» обедни. Они так пристают к богу с мольбами, чтобы он взял покойника в свои обители, так много звонят, поют и читают, что с ними ничего не поделаешь: и великого грешника приходится взять в рай, чтобы он не явился во сне своим родственникам и не заставил их вновь завести ту же музыку.
Однако и при жизни богатей умеет подготовить себе хороший уголок в райских селениях. Он не надеется на наследников. Он знает, что жадность их обуяет, и не ждет, что они позаботятся об его вечном поминовении. Он печется о благолепии храма, жертвует образа и богатые ризы на них, строит приделы и колокольни, покупает большущие колокола. Как начнется трезвон, тут уж все большие и малые боги знают, что колокола взывают об упокоении души раба божия Дмитрия или Павла. А этот Дмитрий еще при жизни ловил себя на той мысли, что, каковы бы ни были его прегрешения, он уж во всяком случае не засидится в аду. Да еще бы засидеться! Небось прозвонят все уши обитателям райских селений.
Или возьмите какого-нибудь царя кровопийцу, вроде Ивана Грозного. Неужели он мог думать, что ад уготован для него? Начать с того, что гробница — в Архангельском соборе, на самом видном месте, так что никакие боги ни на минуту о нем не забудут. А затем вклады на всякое поминовение, неугасимые лампады, колокола, панихиды в день смерти. И если скромных приношений было достаточно для того, чтобы грешника понемногу выпустили из адского пламени, то Иван мог быть уверен, что попы постараются и ни на час не оставят его в царстве диавола.
Надо говорить прямо. «На том свете», куда отправляются души покойников, имеются два отделения, которые называются раем и адом. Ад существует для безродных, для бедняков, для несчастных, которых некому и не на что помянуть. Богачи же, если они что-нибудь смекают, отправляются в рай. Впрочем, бывает, что сначала они угодят в ад. Но их пребывание в аду во всяком случае окажется очень коротким, - опять-таки, если они люди не совсем без мозгов в голове.
Очень любят крестьяне утешительные для них рассказы о своем любимом боге Николае. Для них невдомек только одно: богачи и попы смеются над этими россказнями. Пусть беднота утешается своими собственными измышлениями, так она будет терпеливее. Их толстые свечи, их горластые колокола, их сорокоусты, панихиды и заупокойные обедни показывают, что они лучше разбираются в деле. Они знают, что тот горемыка мужик, который получил от Николая миску червонцев, первым делом велел написать огромный образ Николая чудотворца и заковал его в тяжеленую серебряную ризу с золотым сиянием вокруг головы и попал в рай не за то, что он когда-то приютил чудотворца, а за то, что, сделавшись церковным старостой, всегда прилежал к божьему храму, — всегда додавал серебряный рубль на тарелку и в кружку, ставил толстенные свечи, сам зажигал лампадки и умиленно крестился перед ними. А как же там разобраться, что церковные деньги не отделялись у него от своих? Учитывали его прихожане, учитывали, да так, не разобравшись, и выбрали его в старосты еще раз, и еще раз, а потом привыкли и перестали учитывать.
Но, — возразит верующий читатель, — это — поповская, кулацкая и купецкая вера, а не та вера, которой учат отцы церкви. И начнет путать, и понесет околесицу о том, что говорят святые отцы об ангелах и дьяволах, о душе и теле, о страшном суде, об аде и рае.
Приходился познакомиться с тем, что говорит церковь обо всех этих вещах.
3
Об аде, рае и об их обитателях
.
I
Я еще теперь хорошо помню, что с адом я познакомился раньше, чем с раем. И помаю, что адские муки всегда представлял себе яснее, чем райское блаженство. Полагаю, что и со всеми так было. В нравственно-религиозном воспитании ад и его обитатели, — не к ночи будь они помянуты — много важнее, чей рай и божии ангелы.
Развозишься бывало, дашь волю своему языку, а бабушка уже ворчит: «ах ты озорник этакий! Вот смотри, повесят тебя в аду за язык на крючок». А иногда уверяла, что за дерзкое слово придется языком лизать раскаленную сковородку.
Меня не смущало противоречие, этих двух, способов посмертного воздействия на мою греховную природу. Очевидно, одни будут подвешены за язык, другие станут лизать докрасна раскаленную сковородку. И на картинках, изображающих ад, я сам видал то и другое.
Каково быть повешенным за язык, я представлял себе не особенно ясно. Но одно знал твердо: лизать раскаленную сковородку, — это будет куда похуже, чем вылизывать блюдце после варенья или тарелку после сладкого пирога. Как-то в жестокий мороз старший братишка посоветовал мне лизнуть топор, только что принесенный с улицы. Он уверял, что будет очень сладко. Я лизнул. Не помню теперь поднял ли я рев от этой сладости. Но еще и теперь чувствую на языке тогдашнее ощущение.
Для меня было ясно, что с раскаленной сковородкой выйдет то же самое, только еще больнее и хуже.
Тогда же бабушка мне говорила, что за хорошее поведение я попаду в рай. Картинки с изображением рая не производили на меня никакого впечатление. На четырехугольной большом ящике, опрокинутом вверх, дном, сидит дед с большей седой бородой, рядом с ним молодой мужчина без всякого выражения на лице, над ними и немного сзади голубь, а по бокам, сверху и снизу, ангелы с перепутанными крыльями и руками и с умиленными лицами, и тут же два ряда мужнин и женщин в длинных рубахах и с почти совершенно одинаковыми лицами. Вот все, что художники умели рассказать на своих картинках о рае.
Бабушка рассказывала, что там постоянно поют райские птицы, цветут душистые цветы, никогда не бывает холода, ни жары, и очень много винограду и яблок. Это было очень приятно, но как-то слабо затрагивало воображение. Нехорошо попасть в когти к нечистым, — это было ясно, хотя мысль об аде не оказывала продолжительного действия. А вот отношение к раю было почти равнодушным, и мысль о нём вызывала в глубине души некоторую скуку, хотя в этом было боязно признаться. Во сне я, кажется, ни разу ее попадал ни в ад, ни в рай. В бабушке сказывалась обычная старческая ворчливость, но не было стремления действительно напугать маня.
Еще я знал от бабушки, что чистые душеньки детей, если только они умерли крещеными, все покапают в рай. Когда я стал побольше, меня удивляло жестокосердие родителей, которые лечат заболевших детишек, и, следовательно, отдаляют переселение их душ в райские обители А может быть, и совсем лишают их райского блаженства. Кто знает, не вырастут ли они сорванцами, буянами, ругателями?
Бабушка много рассказывала мне о дьявольских проделках. Я любил слушать эти рассказы. И в настоящее время нахожу, что они, были очень занимательны. Но теперь я знаю, что бабушка их не выдумывала, а взяла из житий святых. Хотя многое и перемешала и перепутала.
II
Первые христиане живее и ярче представляли себе блаженство в райских селениях. Эти селения они помещали на земле, которая со вторым пришествием должна очиститься от греха и превратиться в рай.
Ириней, один из христианских учителей во втором веке, писал: «Придет время, когда будет расти виноград каждый куст из десяти тысяч лоз, каждая лоза с десятью тысячами больших побегов, каждый побег с десятью тысячами ветвей, каждая ветвь с десятью тысячами гроздьев, в каждом из гроздьев по десяти тысяч ягод, и в каждой ягоде сока на двадцать ведер вина. Молодые девушки будут развлекаться в обществе юношей; старцы будут пользоваться такими же правами, и их печали рассеются среди удовольствий.
Преследуемые Римской империей, претерпевая страшные пытки, мученики укрепляли себя не столько мыслями об адских муках за отпадение, сколько мыслями о вечном блаженстве за верность своей вере. Они переносили «врем иные» муки, они добровольно отрекались в «этой жизни» от всех наслаждений, от всяких удобств, чтобы сподобиться за то радостей «будущей» жизни, которая должна была наступить для них в самом непродолжительном времени, — пожалуй, раньше, чем успеют истлеть их тела.
Несколько раз назначались сроки «конца мира» и «второго пришествия», после которого для воскресших праведников начнется новая, блаженная жизнь. Уверенность в близости страшного суда была настолько яркая, что откладывались все попечения о земном.
Предсказания не оправдались. Приходилось все истолковывать по-другому. В то же время среди учителей христианства появилось много людей, знакомых с римскими и греческими писателями. Они отвергали грубые, чувственные представления о рае. Они начали говорить, что райское блаженство в «лицезрении», в «созерцании» божества. Или же говорили, что никому, кроме ангелов и особо избранных святых, не дано видеть бога. Блаженство - просто в близости к божеству.
Рай — не продолжение земной жизни, а совершенно новая жизнь. И находится он не на земле, а где-то там, далеко и высоко на небесах.
Но о таком бесцветном и бесплотном рае говорили только ученые люди, сделавшиеся христианами. Для широкой массы верующих рай оставался цветущим садом, переполненным виноградниками и яблонями, и звенящим от пения птиц и ангелов. С такими представлениями о рае жили и умирали многие святые, с такими представлениями о нем шли на страдания и казнь многие мученики.