Дело началось так. Блаженная старица Феодора, прислуживавшая преподобному старцу Василию, «приняв иноческий чин, преставилась ко господу... Григорий возымел сильное желание узнать, где находится по представлении своём Феодора, на десной или на левой стороне, с праведниками или с грешниками, и сподобилась ли она получить от бога милость, или какую-нибудь отраду за свою усердную службу старцу. Помышляя об этом, он часто молил преподобного Василия, прося его поведать о душе почившей Феодоры, ибо Григорий веровал, что святому угоднику божию открыто все о почившей. Досаждаемый частыми просьбами, святой старец, не желая отказом опечалить своего духовного сына, помолился господу, прося его открыть Григорию в видении в том, что стало с душою Феодоры по представлении ее.
«В следовавшую затем ночь Григорий в своем видении сподобился увидеть блаженную Феодору в светлой обители, которая была уготована богом преподобному Василию. В сей-то обители, небесною славою озаренной, и неизреченных благ исполненной, блаженная Феодора, молитвами угодника божия, и была водворена. Таким образом, кому она усердно и трудолюбиво служила в сем мире, в обители того сподобилась пребывать в жизни вечной, по его святым молитвам».
Ангелы по своему значению разделяются на чины; чины существуют и между праведными. Василий получил в раю собственные чертоги, — собственный дворец с подобающим штатом придворных. А вот Феодоре, которая при жизни прислуживала Василию, отведено какое-то помещение в покоях Василия. И, кто знает, не придется ли ей и там прислуживать Василию, как ангелу божию? Точно так же Василий по смерти восседает «среди великой славы на царском престоле», — а вокруг него то ли просто сидят, то ли стоят для его услаждения «многие светлые мужи и юноши». Уйдя из земного общества с его царскими престолами и с чинами, душа человеческая в раю опять встречается с ними. Но кто у кого все это заимствовал? Рай у людей или люди у рая?
Но здесь является вопрос, как же Григорий узнал Феодору, или, вернее, ее душу? На земле он знал древнюю старуху. Какой стала ее душа по переселении в рай?
И так называемые священные писания, и жития святых отвечают на него так же, как отвечают народные представления и представления всех культурных, полукультурных и диких народов. Душа имеет совершенно такой же вид, какой перед смертью имело тело. Если у скончавшегося была длинная седая борода, как у библейского пророка Самуила, то и его дух, вызванный живыми, напр., аэндорской волшебницей по просьбе Саула, предстанет перед ним в таком же виде. Если у покойника был большой красный рубец на лице, с таким рубцом его душа перейдет и в царство небесное. Если человек умер младенцем, младенцем выглядит и его душа, — неизвестно только, младенческое ли у нее разумение.
Хуже только с одеждой. Древние видели души скончавшихся как раз в тех облачениях, в каких ходили тогда сами. В старой Руси несколько князей церковь признала святыми. И эти царственные праведники ходили по смерти в том самом мундире, который по их должности был им присвоен здесь, на земле.
Но вот современных, теперешних костюмов на том свете не признают. Даже на адские муки теперешние грешники отправляются не в пиджаках, сюртуках, бальных платьях, сапогах, башмаках и т.д., а в однообразном одеянии, которое, как в приютах, почти для всех одно и то же: длинная прямая рубаха и сандалий. Впрочем, попам, монахам и митрополитам, по-видимому, и там разрешается носит не казенную, а собственную одежду, — такую, какую на земле они носили по своему сану.
Во всяком случае, фигура и лицо у души совершенно такие же, как у тела. Душа, это - точный портрет тела.
Так оно рисуется между прочим и на картинах, изображающих смерть богородицы. Тело лежит мертвое на смертном одре, окруженное апостолами и знакомыми с одинаковым благочестивым выражением на лице. А сзади возносится на небо ее сын, у которого на руках маленькая кукла, как две капли воды похожая на скончавшуюся. Это — не кукла, а душа скончавшейся.
Таким образом, встретившись с Феодорой, Григорий легко мог узнать её и, узнав, возрадовался; и, конечно, поспешил расспросить, как она разлучилась от тела, как претерпела смертные страдания, что видела по своей кончине и как миновала она воздушных духов, т.е. бесов, заведующих мытарствами. Мы скоро узнаем, что это за учреждение — мытарства. А теперь просто отметим, что, значит, Григорий уже раньше знал и о воздушных духах, и о мытарствах, и в своем сне просто получил подтверждение того, во что он верил раньше. Только во сне все это вышло страшнее и ярче.
Ответом на вопросы Григория послужил длинный рассказ Феодоры, который мог бы послужить украшением какого-нибудь сборника святочных рассказов с духами и приведениями. К сожалению, нам приходится сильно сократить его.
VIII
Но прежде всего — несколько пояснений к дальнейшему. Негры представляют богов чернокожими, а дьяволы у них иногда бывали и белолицыми. В особенности часто так бывает после того, как неграм придется испытать на себе всю зверскую беспощадность и бесчеловечную алчность европейских купцов, солдат и чиновников.
Для христиан-европейцев естественный цвет дьявола — беспросветно черный. Нечистый насквозь прокоптился в аду. В ребячестве я чаше всего представлял себе дьявола, в образе трубочиста, и всякий трубочист казался мне если и не самим дьяволом, то по крайне мере его племянником. Дьявол для европейцев всегда смахивает на негра или «эфиопа». А боги, главные и второстепенные, белые и светлые.
И еще одно пояснение. Книг и тетрадей тогда не было. Писали на пергаменте — особым образом выделанной телячьей коже, — позже явилась бумага. Листы не сшивали в тетрадь или книгу, а скрепляли в длинную полосу, которую закручивали, свивали, в валик, в свиток, хартию; купцы и ростовщики вели свои торговые записи на таких же свитках. Так было у людей. Мы сейчас увидим, что обители ада и рая в искусстве записей тоже, не пошли дальше.
Итак, Феодора рассказывает:
«Когда я приблизилась к концу жизни моей и настал час разлучения души от тела, увидела я множество эфиопов, стоявших вокруг одра моего; лица их были черные, как сажа и смола, очи горели как угли, огненные, и весь вид их был столь же страшен, как вид огненной геены. И начали они производить шум и смятение: одни ревели, как скоты и звери, другие лаяли, как псы, некоторые выли, как волки; при этом все они с яростью смотря на меня, грозили мне, набрасывались на меня, скрежеща зубами, и хотели тут же поглотить меня. Приготовляли они и хартии, как бы в ожидании судьи некоего, имеющего притти туда, и развертывали свитки, на которых были написаны все злые дела мои. И была убогая душа моя в великом страхе и трепете. Тогда претерпевала я не только муки смертные, происходившие от разлучения души с телом, но также жесточайшие страдания от видения тех страшных эфиопов и грозной ярости их, и это было для меня как бы другою смертью, более тяжкою и лютою. Я старалась отвращать взор мой от видения то в одну сторону, то в другую, чтобы не видеть мне страшных эфиопов, не слышать голоса их, но никак не могла избавиться от них, — ибо везде было их бесчисленное множество, и не было никого, кто бы помог мне».
Но вдруг Феодора увидала двух светозарных ангелов божьих, — очевидно, одного против такой нечистой силы было бы мало. «Лица их были светлее солнца» (но ведь в таком случае их нельзя видеть!), «очи ласково взирали на меня, волосы на головах были белы, как снег, вокруг голов разливалась златовидное сияние, одежда у них блистала как молния и была на груди крестообразно опоясана золотыми поясами», - все, как полагается по иконным изображениям.
«И вот один светоносный юноша гневно сказал им (эфиопам): «О, бесстыдные, проклятые, мрачные и злобные враги рода человеческого! Зачем вы всегда поспешаете преждевременно к умирающим и своим бесстыдным шумом устрашаете и смущаете всякую душу, разлучающуюся с телом? Но теперь прекратите свою радость, так как здесь вы не приобретете ничего, так как с нею божие милосердие».
Эфиопы заволновались «и начали с криками показывать на писания злых дел моих, соделанных с юности».
«Так говоря, они стояли в ожидании смерти».
А смерть по церковным воззрениям, выраженным в житиях, это особое божество, на ряду с многочисленными добрыми и злыми богами, признаваемыми церковью. И изображается она с знаками своей власти, как изображаются боги язычников.
«И вот пришла смерть, рыкая как лев; вид ее был очень страшен, она имела некоторое подобие человека, но тела совсем не имела и была составлена из одних только обнаженных костей человеческих. С собою она несла различные орудия мучений: мечи, стрелы, копья, серпы, железные рога, пилы, секиры, тесла и иные орудия неизвестные»...
«Тотчас же смерть приступила ко мне и, взяв секиру, отсекла сперва ноги мои, потом руки, затем при посредстве другого орудия все остальные части моего тела разрушила и члены от суставов отделила. И не имела я ни рук, ни ног, и все тело мое омертвело. Смерть же взяла и отсекла голову мою, так что я не могла повернуть головою, и она была мне чужою».
И жалкая же, несчастная это саботантка, христианская богиня смерти! Она копается над человеческим телом, как средневековый палач, подвергающий преступника четвертованию. Да и куда годится она со своими средневековыми орудиями: мечами, стрелами, косами и т.д.? Что может поделать она на современной войне, когда от крупного снаряда весь человек исчезает бесследно буквально в один миг! или при взрыве какого-нибудь броненосца, когда в миг же разрываются, сгорают и без следа разносятся в разные стороны сотни людей? Ей остается только еще шире разинуть от изумления свой костлявый рот и еще шире раскрыть свои глазные впадины под пустым лбом. Нет, для нашего времени такая богиня смерти никуда не годится!
Повозившись над телом старицы Феодоры и отрубив у ней голову, смерть все еще не окончила своего дела. «После всего смерть сделала раствор в чаше и, преподнеся его к моим устам, напоила меня». Старая Феодора, верно, начинала заговариваться на земле, заговорилась и ее душа в райских селениях. Если голова была отрублена, как же смерть сумела напоить раствором все тело? Но Феодора рассказывает: «И столь горек был раствор тот, что душа моя, не имея сил стерпеть горечи, содрогнулась и вышла из тела, как бы насильно оторванная от него. Святые ангелы тотчас же приняли ее на руки свои. Взглянув назад, я увидела тело моё лежащее бездушным, бесчувственным и недвижимым. Совлекши его, как совлекают одежду, я смотрела на него с безмерным удивлением.